На этом последнем истерическом вопле души дьяка сдернули за лапоть с крыши. Внизу ловко поймали, сунули кляп и, опутав веревками, бросили в нашу телегу. Народ немного поворчал, но большинство логично считало, что Филимон попросту сбрендил. «Вот посидит в порубе, на холодочке, ему и полегчает…» – говорили они. В общем, правильно. Если расчеты Яги верны, то завтра же бедный дьяк будет рвать на себе остатки волос, но… слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Наговорил, конечно, от всего сердца. Ладно, осталось только применять это средство по уму, без суеты и расточительства, а так – вещь очень полезная.
Уже по дороге домой в мою голову забрела некая идея, нужно было срочно посоветоваться с Ягой, но сначала я поманил к себе стрельцов.
– Ребята, не напомните, у нас в Лукошкине есть какие-нибудь специалисты по настенной росписи? Ну, оформители храмов?
– Богомазы, что ли? Знамо, есть, цельная артель. На Иконной улице расположена.
– Тогда доставьте-ка ко мне их начальника. Извинитесь за поздний визит, но приведите.
– Как скажете, сыскной воевода! – Двое молодцов ушли влево по переулочку.
Яга повернулась ко мне и тихо протянула:
– Ну и хитер же ты, Никитушка…
– Но ведь вполне может сработать? – предположил я.
– Не знаю, не знаю… Это ж еще успеть надо, да Новичкова твоего предупредить, да чтоб немцы раньше времени ничего не заподозрили… А во всем прочем – план хоть куда! Вот Вельзевул-то обрадуется…
– Я еще уточню утром у отца Кондрата. Сейчас главное, чтобы артельщики не проболтались.
– Сделают дело – и в поруб их всех! – безапелляционно заявила бабка. – Ужо потом… отпустим с извинениями.
Я невольно вздохнул и призадумался, с каких же времен берут свое начало проблемы «превышения полномочий»?…
Спать легли рано, все намотались за день. Митяй пришел почти вслед за нами. Шмулинсона он не нашел, соседи его на смех подняли и по куширям лазить заставили. Дескать, только что туда измельчавшие евреи толпой бросились… Короче, похихикали над младшим сотрудником. Он им от моего имени пригрозил, за что был еще раз обсмеян задиристыми бабами.
Стрельцы привели щупленького старца с кроткими глазами и благообразной бородой. Вкратце объяснив ему, в чем дело, я получил степенное согласие и услышал такую сумму, выставленную в оплату, что едва не свалился с лавки. Выручила Яга, она сразу согласилась, оговорив, что полный расчет только по окончании работы, а до этого – скромный аванс в пять золотых червонцев. Ударили по рукам. Пусть пашут, потом с ними царь разберется… Барыги какие-то, а не свободные художники. Три шкуры с милиции драть…
Ночь прошла спокойно. Утро – тоже. Петух ко мне в комнату не входил, в голос орал за окном. Я еще с вечера принес старую тапку, подкрался к подоконнику и запустил в гада. Попал?! Надо же, попал! Петух брюквой рухнул в лопухи, только перья взлетели, выбрался оттуда, глянул на меня злобно и дернул жаловаться курицам.
Вниз к завтраку я спустился сам, не дожидаясь зова Яги. Старушка уже хлопотала у стола, готовя мне вареники со сметаной, оладьи с молоком и брусничный чай с клюквенными пирожками. Если бы ее поставили завстоловой какого-нибудь захудалого санатория, то уже через год там не было бы свободных мест. Бабка готовит так, что пальчики оближешь! Сильно подозреваю, что знаменитая поваренная книга Молоховец на самом деле была написана Бабой Ягой и издана под псевдонимом.
– Никитушка…
– А?
– Да ты ешь, ешь… – Бабка уселась за стол и подперла подбородок сухонькими кулачками. – Ты кушай давай, а я тебе о делах докладывать буду.
– Есть новости? – полюбопытствовал я.
– Митя спозаранок в засаду бегал, Шмулинсона ловил. Вроде бы заприметил, как в евонном доме кто-то возится. Ближе подкрасться не мог, собачонка у них дюже злая. Разгавкалась на всю улицу, но Митька наш уверен, будто семейство еврейское вещи в узлы вяжет.
– Значит, Абрам Моисеевич уже дома. Что, выписать ордер на арест?
– Да ну его… не до них сейчас, поважнее дела есть. Нам ведь по совести Шмулинсон-то совсем не нужен. Это уж так, для порядка, чтоб знали, как из отделения сбегать. Бог с ним… Сегодня утром Вася мой вернулся.
– Кот? М-м… это хорошо. И какие известия?
– Вчера вечером к пастору шестеро монахов из-за границы пожаловало. Телохранители посольские не появлялись нигде, но кошки местные уверяют, что там они, в слободе, по подвалам прячутся. А вот самого посла нет как нет! И знаешь, Никитушка, версия твоя о похищении, видать, неверная. Карета посольская так за конюшней и стоит, никуда она со двора не выезжала.
– Тьфу, черт! Мы с Горохом там обыск устраивали… Как же не обратили внимания? Я же сам видел карету, но… наверно, думал, что они уже вернулись.
– А они и не выезжали вовсе. Это нам немцы с перепугу наболтали, чтоб от себя подозрения отвести. Так что ежели посол где и пропал, так только в собственной слободе.
– Значит, плохо искали, – пригорюнился я. – Сейчас, конечно, уже поздно. От трупа десять раз могли избавиться. А что же тогда искали в кабинете у посла?
– О том не ведаю, – пожала плечами Яга. – У меня все ж таки кот, а не криминалист. Что мог – выспросил, больше с него не возьмешь.
– Нет, нет, и на том спасибо. Вычтете из моего жалованья премию на покупку сметаны, наградить медалью не могу, их только служебно-розыскные собаки носят.
– Правильно, к чему ему медаль? Еще Митька заревнует. Он вон свою к мамке в деревню отправил, теперь перед девками хвастать нечем. А Васеньке моему, касатику, сметанка для здоровья полезнее. Ты сам-то что сейчас делать намерен?
– Схожу к отцу Кондрату, утрясу детали, пусть держит своих наготове. Оттуда к царю, доложу сложившуюся обстановку, пусть даст приказ войскам оцепить слободу. Ну, а потом уж на Иконную улицу, надо взять бригаду оформителей и каким-то образом переместить их вместе с материалами в новую церковь.
– Ох! Старая я дура! – Яга хлопнула себя ладонью по лбу. – Совсем о главном запамятовала… Мессу черную сегодняшней ночью служить будут!
– Я знаю.
– Как? А… мне ж тока-тока Вася сказал…
– Бабуля, но раз Новичкову велели закончить работу к этой ночи, то и так понятно, что тянуть они не будут. Милиция на хвосте, каждый час на учете. Все свершится именно сегодня, тут и сомнений нет…
– Ладно, Никитушка, ты уж свои дела решай, а я своими займусь. Придумаем небось, как мастеров твоих в слободской храм посредь бела дня тайком доставить… Митьке-то чем заняться?
– Пусть продолжает наблюдения за Шмулинсонами. Это самое безобидное, что мы можем ему предложить, напортачить здесь трудно.
Разговор с отцом Кондратом был короткий и деловой. Батюшка сообщил, что нашел в городских храмах соответствующую литературу и вместе с церковным хором будет молиться всю ночь у ворот немецкой слободы. Случись Вельзевулу таки вырваться на свободу, они постараются Божьим именем загнать его обратно. Здесь проблем не было. Мы пожали руки и договорились о взаимовыгодном сотрудничестве. Вот с Горохом пришлось несколько туже…
– Меня с собой возьмешь!
– Ваше величество…
– Пастора ихнего я самолично арестую! Руки за спину – и в кутузку…
– Да там ровным счетом ничего интересного, – пытался договориться я, но царь был непреклонен.
– Щас как дам… скипетром по лбу за вранье… Вы, значит, там будете засаду устраивать, демона иноземного ловить, монахов заморских брать, а я тут сиди?!
– Но там опасно!
– Так ты, шавка участковая, меня трусом обзываешь?!
Тяжелая держава, как баскетбольный мяч, полетела мне в голову. Я ухитрился ее поймать и продолжал бессмысленные уговоры:
– Что дума боярская скажет? На меня тут и так все зубы точат… а если узнают, что я вашу светлость смертельному риску подвергаю?! Да они мне все отделение разнесут!
– Я тебе новое построю. Хочешь, как у меня, в четыре этажа?
– Нормальный царь должен на престоле сидеть, дела государственные решать, а не с опергруппой по углам шарить… Вот возьмем мы их тепленькими, приведем сюда на ваш царский суд – тут и потрудитесь на благо Отечества.
– Ты мне про Отечество не пой! Ишь, соловей легавый выискался… Всякий царь, ежели он к себе хоть каплю уважения имеет, поперед прочих должен любому злу в лицо глянуть! Особливо когда зло это всему царству-государству угрозу несет весомую. Хватит со мной спорить, участковый, уволю ведь… Вот те крест, уволю!
Мы оба выдохлись. В дверь постучали встревоженные охранники и, убедившись, что кровопролитие не состоялось, шепотом поинтересовались, не подать ли чего откушать? Мы переглянулись с царем и решили выпить мировую, но только чай – вечером серьезное дело. В таких случаях слуги не утруждают себя длительным соблюдением этикета, а накрывают на стол с налету в две минуты. Чай разливал государь:
