— А как насчет тебя? — спросил Хансон. — Ты-то как вписываешься?
— Ну, над этим пришлось поломать голову, — сказал Даль. — Я задался вопросом, что я вношу в наш отряд. Я подумал, что, наверное, я просто человек с планом — парень, который выдвигает основные идеи, с которыми все соглашаются. Логистика. Но потом я начал думать о Керенском, и о его месте в сериале.
— Он парень, которому достается, чтобы показать, что главным героям тоже может достаться, — сказал Хансон.
— Верно, — согласился Даль.
— Но ты не можешь быть Керенским, — сказал Хансон. — У нас есть такой Керенский. Это Керенский.
— Дело не в том, что ему постоянно достается, — сказал Даль. — А в том, что он не умирает.
— Что-то я за тобой не успеваю, — сказал Хансон.
— Джимми, сколько раз я должен был погибнуть с тех пор, как попал на «Бесстрашный»? — спросил Даль. — Я насчитал, по крайней мере, три. Первый — когда на меня напали в колонии на Эскридже, где погибли Кассавэй и Мбеке. Затем — на «Нанте», в помещении для допроса с Финном и капитаном Абернати. И потом, на палубе шесть, когда мы вернулись на «Бесстрашный» с Хестером. Трижды я должен был бы умереть, никаких «но» и «если». Я должен быть мертв, три раза подряд. Но я жив. Я получаю ранения. Очень серьезные ранения. Но я не умираю. Вот как я догадался. Я — главный герой.
— Но ты же статист, — сказал Хансон. — Как мы все. Дженкинс же сказал. И Чарльз Паулсон сказал. Даже актер, игравший тебя, так сказал.
— Я статист в сериале, — сказал Даль. — Но я главный герой где-то еще.
— Где? — спросил Хансон.
— А вот это ты должен мне ответить, Джимми, — произнес Даль.
— Что? — спросил Хансон. — Ты о чем вообще?
— Как я сказал — ты не вписываешься, — сказал Даль. — Все остальные были необходимы по сюжету. Все, кроме тебя, Джимми. Ты просто болтался рядом, Джимми. У тебя была предыстория, но она так никогда и не оказалась важной. Ты делал какие-то полезные вещи — находил факты про сериал, и рассказывал про людей, и время от времени напоминал, что нужно сделать. Ровно столько, чтобы казалось, что у тебя есть своя роль. Но чем больше я об этом думаю, тем сильнее понимаю, что ты не вписываешься в общую картину, как все мы.
— Это жизнь, Энди, — ответил Хансон. — Сплошной бардак. Мы все не вписываемся как следует.
— Нет, — ответил Даль. — Вписываемся. Все, кроме тебя. Ты вписываешься при одном-единственном условии — ты еще не сделал то, что тебе предназначено сделать. Только если тут происходит что-то еще. Мы все должны думать, что мы настоящие люди, выяснившие, что они — статисты в сериале. Но я знаю, что это не объясняет меня. Я должен был бы давно погибнуть, как Керенский или любой другой главный герой сериала, которые живы только потому, что вселенная им подыгрывает. Мне она подыгрывает тоже.
— Может, тебе просто везет, — сказал Хансон.
— Никому не везет до такой степени, Джимми, — сказал Даль. — И вот что я думаю. Нет никакого сериала. Я думаю, и Чарльз Паулсон, и Марк Кори, И Брайан Абнетт, и все остальные там такие же вымышленные, как и мы. Я думаю, капитан Абернати, и коммандер К'инг, главный врач Хартнелл и главный инженер Уэст — статисты, а я, и Майя, и Финн, и Джаспер — те, кто по-настоящему идут в счет. И, в конце концов, я думаю, что ты существуешь ради одной-единственной цели.
— И какой же, Энди? — спросил Хансон.
— Сказать мне, что я прав, — ответил Даль.
— Мои родители удивились бы твоим выводам, — сказал Хансон.
— Мои родители всему бы этому удивились, — сказал Даль. — Но наши родители тут ни при чем.
— Энди, мы же сто лет знакомы, — сказал Хансон. — Я думаю, ты знаешь, кто я.
— Джимми, — сказал Даль. — Пожалуйста. Скажи, прав ли я.
Хансон посидел с минутку, глядя на Даля.
— Не думаю, что тебя бы на самом деле осчастливило услышать, что ты прав, — произнес он.
— Я не хочу быть счастлив, — сказал Даль. — Я хочу знать правду.
— И даже если ты прав, — добавил Хансон, — что ты с этого получишь? Разве не лучше верить, что ты чего-то достиг? Что ты добился счастливого конца, как тебе пообещали? Зачем тебе это?
— Мне нужно знать, — ответил Даль. — Мне всегда было нужно знать.
— Потому что таков ты есть, — сказал Хестер. — Искатель правды. Высокодуховный человек.
— Да, — ответил Даль.
— Человек, которому нужно знать, правда ли он таков, или его таким просто придумали, — сказал Хансон.
— Да, — ответил Даль.
— Кто-то, кто хочет знать, принадлежит ли он себе самому, или…
— Только не говори, что пытаешься скаламбурить, как я подумал, — сказал Даль.
Хансон ухмыльнулся.
— Прости. На языке вертелось.
Он отодвинул стул и встал.
— Энди, ты мой друг. Ты в это веришь?
— Да, — ответил Даль. — Верю.
— Тогда, может, ты поверишь, — сказал Хансон, — что статист ты или герой, эта история подходит к концу. Когда она закончится, ты и только ты будешь решать, что тебе делать. Никакие зрители ничего не увидят, и никакой автор ничего не сочинит. Ты будешь сам себе хозяин.
— Если я буду существовать, когда про меня не будут писать, — сказал Даль.
— Ничего не поделаешь, — ответил Хансон. — Это интересный философский вопрос. Но если бы мне пришлось строить предположения, я предположил бы, что твой создатель сказал бы тебе, что хочет, чтоб ты жил долго и счастливо.
— Это только догадка, — сказал Даль.
— Может быть, чуть больше, чем догадка, — сказал Хансон. — Но я все же скажу — ты был прав.
— Насчет чего? — спросил Даль.
— Насчет того, что сейчас я сделал то, что должен был, — сказал Хансон. — Но теперь мне пора сделать еще одну вещь, которую я должен сделать. То есть, занять свой пост. Увидимся за ужином, Энди?
Даль ухмыльнулся.
— Да, — ответил он. — Если к тому времени мы будем существовать.
— Отлично, — кивнул Хансон. — Тогда увидимся.
И он ушел.
Даль посидел еще несколько минут, размышляя обо всем, что случилось, и обо всем, что сказал Хансон. А потом он встал и пошел к своему месту на мостике. Потому что, вымышленный или нет, на космическом корабле, в сериале или где-то совершенно в другом месте, у него все еще было дело, которое нужно было делать, вместе со своими друзьями и экипажем «Бесстрашного».
И именно этим он и занимался до тех пор, пока через шесть месяцев сбой в системе не заставил «Бесстрашный» налететь на маленький астероид, распылив корабль и мгновенно убив всех, находящихся на борту.
Да ладно, я просто над вами издеваюсь.
Все они жили долго и счастливо.
Серьезно.
Привет, Интернет.
Нет хорошего способа начать, поэтому перейду сразу к делу.
Итак, я сериальный сценарист, который только что обнаружил, что люди, которых он придумывает у себя в голове (и убивает со скоростью примерно одного в серию) на самом деле настоящие. И теперь у меня творческий кризис, я не знаю, как из него выйти, а если я в ближайшее время этого не выясню, меня уволят. Помогите. >
И я только что провел двадцать минут, глядя на последний абзац и чувствуя себя полным идиотом. Давайте-ка я объясню поподробней.
«Привет, Интернет» — ну, вы помните эту карикатуру в «Нью-Йоркере», где одна собака общается с другой через компьютер и говорит: «А в Интернете никто не знает, что ты собака»? Да, оно самое.
Нет, я не собака. Но да, мне нужна анонимность. Потому что, срань господня, посмотрите, что я только что написал. Это не то, что вы можете просто так сказать вслух при всех. Но в Интернете? Анонимно? Может и прокатить.
«Я сценарист…» — я правда сценарист. Я работал несколько лет над сериалом, который (ясен пень) был достаточно успешен, чтобы продержаться несколько лет. Я не хочу сильно вдаваться в подробности прямо сейчас, потому что — помните, да? — пытаюсь добиться анонимности, чтобы справиться с этим всем. Достаточно сказать, что Эмми мне не вручат, но все-таки это сериал того сорта, который ты, мой дорогой Интернет, скорее всего, стал бы смотреть. А в реальном мире у меня есть страница на «Кинопоиске». И довольно длинная. Вот так.
«Который только что обнаружил, что люди, которых он придумывает у себя в голове, на самом деле настоящие» — да, я знаю. Да знаю я! Я что, не написал двумя абзацами выше «срань господня»? Думаете, я не понимаю, каким жалким упоротым психом выгляжу? Я понимаю. Очень-очень-очень-очень-очень хорошо понимаю. Если бы я не думал, что это полная, мать ее, дурь, я бы писал об этом в свой настоящий блог (если бы у меня был настоящий блог, которого у меня нет, потому что я работаю над телевизионным сериалом, откуда у меня, нахрен, время?), и стал бы полным Уитли Стрибером. А я не хочу. Это стиль жизни. Стиль жизни чокнутого, который по ночам ведет подкасты для фанатов в алюминиевых шапочках из фольги. Я так не хочу. Я просто хочу иметь возможность снова начать писать.
