— Но ведь о милиции не могло быть и речи!
— Почему же?
— Да потому, что они тебя украли.
— Я находился об этом в полном неведении и не испытывал никаких неудобств. Поросенок слегка сопротивлялся, когда я его раздевал перед купанием, но мне казалось, что все это не всерьез, и лишь сейчас я узнал, что «посягал на свободу личности». Я занялся мытьем Поросенка, и тогда его приятели набросились на меня. Товарищ лейтенант, я вешу семьсот пять килограммов. Разве они могли со мной справиться? Уложив в постель Поросенка, я принялся за остальных.
— Говорят, что ты обращался с ними очень жестоко.
— Это неправда. Может, на меня жаловался Бегемот: мне пришлось вытаскивать его из-под стола. Именно в тот момент я убедился, что все это — своеобразная игра. Люди любят странные развлечения.
— После этого ты выключил свет, а у Поросенка отобрал сигареты?
— Так точно. Не мог же я без конца прибегать к раздражителям. Никто не сумел бы заснуть.
— Как прошла ночь?
— Спокойно. Я несколько раз заглядывал в спальню.
— Вот именно. Пострадавший по прозвищу Сарделька говорит, что это была самая ужасная ночь в его жизни.
— Я действовал по программе.
— Рассказывай дальше.
— Первым проснулся Бегемот. Еще не было шести, и я велел ему спать.
— Он послушался?
— Да. В семь часов утра началась гимнастика.
— Как отнеслись к ней люди?
— Не хотели заниматься все вместе, но меня это не обескуражило. Сначала я делал упражнения с Бегемотом. Он толстяк и должен заниматься гимнастикой общего типа. Я показал ему разные движения, и мы повторили их несколько раз. Затем последовал холодный душ. За это время его приятели оделись и принялись открывать двери.
— Замок по-прежнему не работал?
— Конечно, я же накануне заблокировал его.
— И ты занялся следующим из них?
— Вот именно. Поросенком. Я его раздел, заставил сделать утреннюю гимнастику, умыться, и после массажа снова одеться.
— Остался один Сарделька.
— С ним у меня не было никаких затруднений.
— Хочешь сказать, что он не сопротивлялся?
— Да, пожалуй.
— В котором часу вы вышли из дома?
— После завтрака. В 7.45 Бегемот заявил, что ему пора на работу. Я быстренько приготовил завтрак: манную кашу на воде и сухарики с медом.
— И они не возражали?
— Нет, съели все.
— Итак, вы вышли из квартиры и...
— Бегемот стал бегом спускаться по лестнице. Я, конечно, задержал его, ведь бегать по лестнице опасно. Мы спустились все вместе вниз, причем мне то и дело приходилось останавливать людей: они по пути принимались за разные рискованные гимнастические упражнения.
— С этой задачей ты, видимо, справился довольно легко.
— Конечно, у меня в распоряжении тридцать манипуляторов, и каждый действует, как правая рука человека.
— А как вели себя твои подопечные на улице?
— Сарделька заявил, что очень торопится, так как не может опаздывать на работу. Хотел даже побежать, но я не позволил: он мог бы вспотеть и простудиться. Затем Поросенок сказал, что работает на другом конце города и лучше всего отпустить его одного. Я снова не согласился.
— Но почему же?
— Городок небольшой. Идя вместе с нами, Поросенок опоздал бы на работу не больше, чем на 5—10 минут. А если бы я отпустил его, он, наверняка, забежал бы в ближайшее кафе и позавтракал еще раз, а это было противопоказано.
— Ты задержал также и пытавшегося скрыться Бегемота?
— Да, но я сделал это в соответствии с установками программы и для его собственной пользы. Я объяснил Бегемоту, что беспокоюсь о его здоровье и не позволю причинять себе вред. «Сначала, — сказал я им, — мы проводим на работу Сардельку, и там, на месте, я вручу работникам столовой тщательно разработанную для него индивидуальную диету. Потом пойдем в учреждение, где работает Бегемот, и, наконец, займемся Поросенком».
— Как люди приняли твое предложение?
— Сначала сказали, что хотят разойтись по домам. Я решительно воспротивился этому — ведь они должны вовремя прибыть на работу. Затем Сарделька прикинулся больным, нуждающимся в помощи врача. Я был уверен, что он вполне здоров и должен идти с нами. А потом, если будет нужно, я сам поговорю с врачом.
— Ну, и что ты услышал в ответ?
— Люди вели себя нелогично. Пошептались между собой, и Сарделька сказал: «Ну, ладно. Двум смертям не бывать, одной не миновать». И мы пришли сюда, в милицию, где мне сказали, что я задержал трех опасных преступников.
Микс-Ксил сразу понял, что что-то случилось. Вокруг была сплошная тьма.
«Ничего не понимаю! Куда я попал? — подумал он. — Ну, подождите, уж я вам покажу, как только вернусь!»
От злости он ударил несколько раз правой нижней рукой по левой ноге.
«Как это произошло? И почему именно со мной?» — Он дрожал от возмущения. А может быть, и от холода.
Темнота сгущалась. Становилось все холоднее.
— Я сведу с вами счеты! — сказал он вслух. — Это вам дорого обойдется... Ведь я же говорил, куда меня перенести: на Алтин, на плантацию гаату... Какой же это Алтин, какая плантация? Куда залетела проклятая машина?
И он постучал левой нижней рукой по правой ноге.
С нашей, человеческой точки зрения Микс-Ксил выглядел очень забавно. Представьте себе небольшой розовый мячик, из которого торчали довольно толстые ножки и две пары рук: нижние, с хорошо развитой мускулатурой, и верхние — тоненькие, но точные, предназначенные для выполнения всяких точных работ. На шее, покрытой щупальцами, — овальная головка. Она похожа на лежащее на боку яйцо. Всю ее поверхность занимают глаза и ноздри. Глаз — 4 пары, ноздрей — несколько сотен.
На самом деле, Микс-Ксил выглядел как всякий представитель вида гзу. Много тысяч лет тому назад его племя распространилось почти в половине Галактики и существует здесь до сих пор. Однако глядя сейчас на рассерженного Микс-Ксила, трудно было догадаться о могуществе его рода. Маленький розовый мячик подскакивал, сердито бранясь на универсальном языке Галактического союза, который человеку показался бы просто стрекотом сверчка.
В том же, что малютка гзу нервничал, лежало странное недоразумение. Вообразите, что за завтраком вам подали яйцо всмятку без соли. Вы встаете из-за стола и идете за ней на кухню...
Нечто подобное произошло и с Микс-Ксилом. За завтраком (а гзу завтракают в середине ночи, чуть ли не сквозь сон) он сообразил, что у него нет гаату. Он велел перенести себя на плантацию гаату, а оказался бог знает где, в какой-то ужасной, темной пропасти. И никто сюда пока не заглядывал и, наверняка, здесь не было телекомура, при помощи которого малыш-мячик мог бы вернуться домой.
В такой ситуации всякий потерял бы терпение, а надо сказать, что Микс-Ксил был настоящим холериком. Правду говоря, все гзу ужасные холерики, даже самый спокойный из них по характеру напоминает нашего индюка. Но Микс-Ксил и среди своих собратьев считался личностью чрезвычайно вспыльчивой.
— Ну, уважаемые конструкторы, берегитесь, вам от меня достанется на орехи! Да и тем, кто управляет полетом, тоже не поздоровится. Я расправлюсь с провинившимися своими собственными руками!
Он снова стал подпрыгивать и ударять левой рукой по правой ноге, а правой рукой — по левой. Это его немножко согрело и успокоило. Тогда он задумался о своем положении.
Конечно, его будут искать. Аварии телекомура практически исключались, и в космос незамедлительно отправлялись тысячи спасателей. Раньше или позже, но его найдут. Механики обнаружат испорченный узел, теоретики рассчитают вектор пространственного отклонения... Надо спокойно ждать.
Легко сказать — «спокойно ждать». Вся натура Микс-Ксила была против этого. Он снова стал подпрыгивать.
— Я должен сидеть?! Я!..
Вдруг он застыл на месте. Его сверхчувствительные ноздри поймали в чуждом окружении хорошо знакомый запах. Где-то неподалеку находилось каню. Гзу почувствовал голод, ведь он не успел позавтракать перед отъездом.
— Если бы было хоть чуть-чуть посветлее!
Он постепенно стал увеличивать диапазон своего зрения, чтобы принять и усилить все электромагнитные волны. Через некоторое время темнота как бы посерела, из нее выступили контуры каких-то предметов. Микс-Ксил внимательно присмотрелся к ним: таких предметов он никогда еще не видел. Не попал ли он в какой-то неосвоенный уголок Галактики?
Но еле уловимый запах каню? Тот запах, что сопутствовал ему всегда. Запах каню издавала родная планета, потом планета Вара с ее спутниками... Тут ему показалось, что он снова стал молодым гзуренком. Это было не так уж давно, ведь он все прекрасно помнит. Помнит и торжество по случаю окончания инкубационного периода и выпуска его класса. Тогда тоже ощущался запах каню, а он стоял среди зала и читал свои первые стихи:
