И в самом деле, едва незнакомец успел договорить, я услышал доносящееся извне пещеры громкое ржание. Мы оба кинулись на шум, и там, в тусклом свете вечерних звезд, я увидел не одну, а две лошади.
И что это была за новая лошадь! — Синдбад восхищенно хлопнул в ладоши. — Возможно, все дело было в звездном свете, но я клянусь вам, что тот жеребец был глубокого зеленого цвета взбаламученного штормом моря, копыта его — темны, как полированный коралл, а спутанная грива похожа на морские водоросли, принесенные приливом.
Тут явилась еще дюжина мужчин, и они подняли ужасный крик и принялись стучать мечами о щиты. Огромный конь в страхе взвился на дыбы и стрелой понесся прочь от берега, галопом — прямо в море, пока не слился с перекатывающимися волнами.
Тут другие конюхи подошли поприветствовать меня и предложили мне отличную лошадь, чтобы я мог поехать верхом. Так я попал в их город и, получив соответствующее приглашение, предстал перед их правителем.
Великодушный повелитель пожелал услышать мою историю из моих собственных уст, и я рассказал ее так же, как делаю это сейчас. А когда я окончил, царь заявил, что всякому, пережившему столь великое и ужасное приключение, наверняка на роду написано прожить долгую жизнь, и удостоил меня высокой чести, назначив начальником морской гавани.
При упоминании об этом замысловатом повороте событий в ходе путешествия гости торговца принялись кричать и хлопать вдвое громче прежнего, но не рассказу Синдбада, а его слугам, чтобы те расторопнее снабжали их едой и питьем. Воистину, это повествование делалось столь длинным и запутанным, что даже я почувствовал, как аппетит возвращается ко мне.
— Итак, я честно выполнял свои новые обязанности на протяжении многих месяцев и сделался при этом одним из пользующихся наибольшей благосклонностью при дворе. Но все это время я ни на миг не забывал свою родину, и, по мере того как день шел за днем, мне все больше хотелось увидеть когда-нибудь снова величайший из великих городов — Багдад.
Потеплевшим голосом купец продолжал:
— И вот в один из дней в порт прибыл большой корабль; корабль, который привез много торговцев и огромное множество товаров. Матросы разгружали все это, а мы с моими помощниками старательно переписывали все, что оказалось в порту, и когда, казалось, ничего уже больше не осталось, один из моих подчиненных, как того требовали его обязанности, спросил у капитана, есть ли на борту еще что-нибудь, что тот желал бы предъявить.
«Увы, — ответил капитан, — товаров на борту еще полно, но они принадлежали одному из наших спутников, который утонул при прискорбных обстоятельствах, поэтому мы должны возить их с собой, пока не сможем возвратить его семье в Багдаде».
Во время их разговора я стоял неподалеку и боялся поверить своим ушам. «Капитан, — обратился я к нему, — а как звали этого несчастного?»
«Синдбад Мореход», — был ответ капитана.
«Но я и есть этот Синдбад!» — воскликнул на это я.
Мальчишка Ахмед склонился к моему уху и прошептал:
— У моего хозяина всегда были проблемы с памятью на лица.
Я моргнул, на миг вырванный из плена захватывающего повествования. Это, догадался я, должно объяснить, почему мореход не вспомнил сразу же ни лица капитана, ни его голоса, ни даже названия корабля, на котором не так давно путешествовал.
— И капитан стал проверять меня, — продолжал Синдбад, как будто никакого объяснения тут и не требовалось, — а я — капитана, пока мы оба не признали друг в друге своих спутников по долгому совместному плаванию. И поскольку капитан так долго считал меня погибшим, я еще напомнил ему о некоторых деталях и событиях во время плавания, о которых мог знать только тот, кто при этом присутствовал. Тут капитан был совсем поражен и сказал, что не иначе как мне даровали вторую жизнь.
Да, я едва мог поверить своему счастью и велел капитану сгрузить мои товары с корабля и доставить на базарную площадь, где продал их с великой выгодой, все, за исключением нескольких ценнейших и превосходнейших вещиц, отложенных мною в подарок царю.
Когда великодушный царь Михрджан услышал о моей удаче, он, в свою очередь, одарил меня и затем дозволил мне покинуть его страну, чтобы вернуться на родину. — Тут сияющий торговец широко распростер руки, словно хотел обнять целый город. — Вот как получилось, что я возвратился в Багдад богатым человеком и сохранил богатые королевские дары до того самого дня.
— Какая замечательная история, — без особого энтузиазма заметил парень с длинным лицом и грубой бородой. — Теперь мне необходимо подкрепиться маринованным яйцом птицы Рух.
— И в самом деле… — добавил чернобородый мужчина и сделал паузу, чтобы зевнуть во весь рот. — Очень воодушевляющий рассказ. — А теперь — куда подевался этот раб со своим нектаром?
Многие гости могли бы присоединиться к этим не вполне чистосердечным восхвалениям, если бы примерно половину собравшихся в огромном зале, до отвала насытившихся обильной едой и питьем, не сморил глубокий сон.
— Это, несомненно, превосходная история, — с искренним воодушевлением согласился Синдбад Мореход. — И она всегда приводит меня в щедрое расположение духа.
— Джафар! — позвал он, хлопнув в ладоши. — Куда подевался этот домоправитель, когда он нужен мне?
— Я здесь, о щедрейший! — отозвался надтреснутый голос из середины спящей толпы.
Я повернулся на голос, желая получше разглядеть человека, который вел дела торговца, и увидел ковылявшего к нам мужчину, тяжело опирающегося на отполированную палисандровую трость; человека столь тощего и согбенного, что он казался достаточно старым, чтобы годиться мне в прапрадеды.
— Мой замечательный Джафар! — воскликнул хозяин, поведя рукой в мою сторону, так что драгоценные камни во множестве его колец засверкали в лучах полуденного солнца. — Ты видишь перед собой бедного неудачника.
Джафар перестал ковылять и вперился в меня долгим взглядом.
— Воистину так, о великодушнейший.
— Очень хорошо! — Синдбад снова указал на меня рукой. — Дай этому бедному неудачнику сто динаров.
Джафар, казалось, вздохнул.
— Ничего другого я и не ожидал, мой щедрый хозяин.
Я был просто ошеломлен своей нежданной удачей. Сто динаров — мне? В силу моего положения и нерегулярности заработка мне всегда приходилось очень аккуратно обращаться с каждым случайным динаром, попавшим ко мне в руки. То, как этот человек раздавал свои богатства, не просто изумляло, но даже немножко пугало, поскольку до сих пор я не знал, что бывают такие огромные состояния, пусть хотя бы и во дворце самого султана. Сто золотых монет; думаю, что и половины этого я не держал в руках не то что за один раз, а за всю свою жизнь!
Возможно, однако, что это казалось ошибкой лишь с моей точки зрения, и то, что сказал торговец насчет меня, было правдой, и я действительно был беднее бедного. Может быть, люди в этих благоухающих садах, сокрытых во внутренних дворах, раздают динары сотнями и больше по сто раз на дню. Это была здравая мысль, и хотел бы я присутствовать при таких раздачах почаще.
— И пригласи его прийти сюда завтра, — продолжал купец, — когда я буду рассказывать о своем втором путешествии, которое, уверяю вас, было еще более грандиозным и исполненным чудес, чем первое.
Почтенный старец смущенно закивал:
— Есть небольшое затруднение с выполнением вашего распоряжения, о ваша расточительность. Боюсь, что, возможно, у нас в хозяйстве не отыщется лишних ста динаров.
Нет динаров? Мне показалось, что в сердце моем возникла дыра, в которую утекает надежда. Наверное, такова моя судьба — быть беднейшим из бедных.
— Нет динаров? — переспросил купец, и я впервые за весь долгий день заметил на его лице следы гнева. — Как же ты ведешь наше хозяйство? А дальше ты мне скажешь, что наши запасы редкой провизии и добрых вин почти иссякли?!
— Я думал, о богатейший из богатых, что лучше дождаться, когда гости уйдут, прежде чем говорить… — запинаясь, начал Джафар.
— Ты найдешь динары до ухода наших гостей! — твердо заявил торговец.
Джафар пробурчал что-то себе под нос, как это делают старики, разговаривая сами с собой, и похромал прочь.
Синдбад разглядывал глубокое синее небо над внутренним двориком.
— Однако уже далеко за полдень. — Купец вновь улыбнулся своим гостям. — А пока Джафар исполняет мою просьбу, я развлеку собравшихся, начав рассказывать о своем втором путешествии.
Меня поразило, что среди окружающего нас могучего храпа я все же сумел расслышать стоны.
— Итак, знайте, что сначала я наслаждался мирной жизнью в Багдаде, — начал торговец.
Но я и те гости, которые еще не погрузились в сон, не слушали его, поскольку в тот же миг, как он начал говорить, примерно в десяти футах над его головой возникло огромное фиолетовое облако.
