Мы защищались как могли, но от ворот нас оттеснили. Мы захватили одну из башен и стали держать там оборону. Мост они поднять не смогли — мы подъемный механизм испортили, но ворота пираты закрыли.
Сменяя друг друга, мы держали оба выхода из башни. Там проемы узкие, только один на один драться можно, и пираты, хотя и превосходили многократно нас численностью, преимуществом этим воспользоватьe ся возможности не имели. Могли бы мы защищаться так не один день, но пираты, видя, что с наскоку не одолеть нас, из луков в проемы стрелять стали. Только мы отступили, как они сразу же в башню и ворвались. Бой был жестокий и долгий. Из наших почти все полегли. Когда мой щит разбили, я посреди башни встал и мечом до тех пор отмахивался, пока руки не устали. Тут-то они и навалились всем скопом. Последнее, что слышал я в тот день — глухие удары, от которых весь замок сотрясался. Это Оттон по подъемному мосту, нами опущенному, к самым воротам таран подтащил и теперь внутрь замка прорывался.
…Очнулся я на кровати, бинтами перевязанный, будто какая мумия. Взяли замок! Меня пираты так изранили, что не думал уже никто, что выживу. Ан нет, выжил! На мне с детства все как на собаке заживает. Вот и сейчас: то на кровати при смерти валялся, а через три недели — вот вам! — снова с Оттоном на корабле плыву и карту морскую вместе с адмиралом изучаю.
Из наших только четверо, не считая меня, в живых после того боя остались. Всех десятниками Оттон сделал, а меня — полусотником. Справили мы тризну по погибшим, сожгли их вместе с лошадьми и пленными девками, которые на небе нашим воинам прислуживать теперь будут — все как полагается.
Оставшиеся пиратские базы мы быстро раздавили, и ничего интересного при том не случилось. У Оттона армия больше, и подготовлена лучше — о чем тут рассказывать? А у пиратов только главный замок и был укреплен по-настоящему.
За полтора года дослужился я у Оттона до сотника. Денег заработал немало. И с адмиралом сдружился. Пока в море плывем, и делать особо нечего, беседы ведем всякие, шутки шутим и в шахматы играем. В шахматы меня Оттон играть научил.
Еще был случай. Плывем мы, и говорит мне Оттон:
— Ребята твои рассказывают — да и сам я не раз видел — что необыкновенно силен ты, Артур из Киммерии. А давай мы с тобой силой померяемся?
— Как, — спрашиваю, — меряться будем? В кулачном бою или в «ваньку-встаньку» сыграем?
Покачал головой Оттон и так мне ответил:
— Незачем друг другу физиономии разукрашивать. Ставь на стол свою руку, а я напротив свою поставлю. Так и выясним.
Поставили локти на стол, сцепили кисти. Я — с внутренней усмешкой: уверен был, что быстро Оттонову руку припечатаю. Я Борага из клана Вепря победил, а из Борага двух Оттонов слепить можно, да еще чуток останется. Да и вообще, мельче эти аваллонцы нас, киммерийцев. И слабее.
Начали меряться силой. И тут — смотрю и глазам своим не верю! — кладет мою руку Оттон на стол безо всякого особенного усилия. Я руку свою осмотрел: не случилось ли с ней чего? моя ли это рука? — и снова Оттону предлагаю:
— Давай еще раз!
— Давай. — Соглашается.
На этот раз — все силы свои напряг. И Конана помянул, и Крома, и другого прародителя — Медведя. Но только все равно Оттон мою руку к столу припечатал! Правда, уже с усилием. Удивился я этому чрезвычайно. Огорчился. А Оттон мне так сказал:
— Ты очень сильный человек, Артур. Пожалуй, самый сильный из тех, кого я знаю.
— Если я — силен, ты-то каков?
— А я — не человек. — Сказал — и спокойно в глаза мне посмотрел. — Я — бессмертный. Слышал, небось, о семье, которая Аваллоном управляет?
— Слышал. Говорят, колдуны они все.
— Не колдуны. — Покачал головой адмирал. — Бери выше. Бессмертные. Король аваллонский, Мордред — родной брат моего отца, Саймона. Мой, значит, дядя. Мы в несколько раз сильнее и быстрее обычных людей.
— Вот оно как… А правду говорят, будто бы вы прямо из воздуха армии вызывать умеете?
— Бывает. — Улыбнулся Оттон.
— А как вы это делаете?
— А вот этого я тебе не скажу. Это вроде как военная тайна. Давай еще выпьем?
Вот так мы и плавали с Оттоном по морю. То пиратский порт захватим, то на абордаж какой-нибудь ихний корабль возьмем, а то с адмиралом вино распиваем да байки травим. А надоест без дела сидеть и винами накачиваться — за мечи возьмемся и вертеть ими начнем. На мечах Оттон оказался — дай боже мне хоть вполовину когда-нибудь так выучиться!
Ну вот. Прошло время, и всех пиратов мы вроде как победили. На море мир наступил, купцы плавают спокойно, никого не боятся. Родичи мои, золота за это время накопившие немеряно, домой засобирались. Меня Оттон при себе оставить хотел, перспективы рисовал самые что ни на есть заманчивые, но я отказался. Дружба — дружбой, но море — не моя стихия. Не люблю его. Только на земле уверенно себя чувствую.
— Ну что ж, — сказал Оттон мне на прощанье. — Как знаешь… Со своими вместе в Киммерию вернешься?
Я покачал головой.
— Хочу в Аваллоне побывать. Потом к своим вернусь, но сначала посмотрю на вашу сказочную страну, на сады яблочные. Приезжай и ты к нам, в Киммерию. Теперь ты всегда желанный гость в нашем клане.
— Такое предложение дорого стоит! — Улыбнулся Оттон. — Обязательно приеду. А ты хочешь в Аваллоне так просто пожить или на службе останешься?
— Можно и послужить. — Пожал я плечами. Не ради золота в аваллонской армии я служить буду. Золото у меня уже есть. Аваллон — государство развитое, цивилизованное. Запала у меня мысль военному делу у них поучиться, а когда в Киммерию вернусь, своих подтянуть. Я вождем племени хочу стать, а может и кем поболее вождя — королем! Конунгом Киммерии! Со времен Конана сына Крома такого у нас еще не было. Вот какие у меня планы. Немаленькие.
— Я дам тебе рекомендательное письмо к генералу Ланселоту. — Сказал мне Оттон. — Это старинный друг нашей семьи. Под его охраной находится южная граница государства. Говорят, в последнее время там объявились какие-то то ли гоблины, то ли орки, то ли еще какие-то нелюди. В общем, это единственный враг, который остался у нас после пиратов. На остальных границах Аваллона все спокойно…
— …и смертельно скучно. — Закончил я за него. — Ну что ж, можно и к оркам… А кто это, кстати, такие?
2
Генерал Ланселот дю Лак — человек высокого роста (почти как киммериец!) и недюжинной физической силы. Был он стар — совершенно седые волосы и исперщленное морщинами лицо — но ни у кого из его подчиненных не повернулся бы язык назвать его стариком. Ланселот дю Лак похож на столетний дуб — такой же большой, могучий, с течением времени только набиравший крепости и силы. Говорили, кстати, что он живет на свете уже не первую сотню лет. Он не был бессмертным, но он был закадычным другом отца Мордреда, и вернейшим вассалом короны. И поэтому аваллонцы что-то сделали с ним, что-то такое, из-за чего Ланселот стал стареть в десять раз медленнее, чем обычные люди. Что именно — никто точно не знает. Я за время своего путешествия на юг успел услышать не менее полудюжины зловещих историй, раскрывающих тайну Ланселотова долголетия, из чего сделал справедливый вывод о том, что правды нет ни в одной из них. И вот я стою перед знаменитым рыцарем и полководцем и протягиваю ему рекомендательное письмо адмирала Оттона.
— Хмм, — говорит Ланселот, читая письмо. — Оттон очень высоко о вас отзывается.
Молчу. Что тут скажешь? Разве что — «Для меня это большая честь, сэр!» Но не привык я еще по каждому подходящему случаю выдавать такие громкие фразы.
— У Оттона вы были сотником, — продолжает Ланселот. — Однако море — это море, а у нас несколько другая… эээ… специфика. Для начала я назначу вас десятником. Посмотрю, как вы будете справляться. Если вы и в самом деле так хороши, как пишет о вас Оттон, ваша карьера быстро вверх пойдет. Ну а если нет…
И многообещающе руками разводит. Мол, если нет — значит, до свиданья.
У них тут, что, принято при переводе звание понижать? Или, может, этот Ланселот киммерийцев не любит? А почему, спрашивается? Я задумался. Может, он в той войне участвовал, когда мы с гор спустились и Аваллон пощупать попытались? Глупо на нас за это в обиде быть — вон сколько времени с тех пор прошло!.. Хотя кто их знает, долгоживущих, как они время считают?..
Пожал я плечами и ничего не сказал. Десятником — так десятником.
Ланселот написал приказ о моем назначении, но не отдал, а вместо этого некоторое время задумчиво мое лицо рассматривал.
— У меня такое чувство, киммериец, — сказал он наконец каким-то другим, неофициальным тоном, — что где-то я тебя уже видел. Мы никогда раньше не встречались?
— Не знаю. — Сказал я. — Может, вы моего прадеда на Нэлеорских равнинах запомнили? Он, говорят, прежде чем пасть с честью, не меньше десятка ваших успел положить.
