После этого мужская часть нашей семьи расслабилась, и Павел даже выпустил меня из плена, куда вновь недавно заточен после посещения санузла, дабы не путался под ногами. И я с рвением Миклухи-Малая приступил к исследованию непонятного объекта, который все заливался и заливался.
Как оказалось: и зовут-то его Железер Молния, и в нашей стране-то он впервые, и русский-то знает от своей прабабушки, которая умчалась заграницу в годы революции и до сих пор жива-здорова. Железер Молния — надо же имечко выдумать, вот бы мне такое, а то все Кешка да Кешка, и иногда «хмырь полосатый», а вот если бы Иннокентий Гром или Кешуэль Гроза…
Пахло от нашего спутника луговыми травами, пылью и еще одним резким запахом, с которым у меня связаны крайне неприятные воспоминания.
Как-то во время ночной вылазки по чужим садам, я забрался в большой сарай. Он очень похож на курятник, и я решил устроить себе праздник пуза, стащив цыпленка, или яйцо. Какое же постигло разочарование от ошибки, когда существо великанского роста схватило зубищами мой хвост и подтащило с ознакомительной целью.
Правда я исследовательского порыва не оценил и оставил клок шерсти в гигантских зубах, зато вырвался на волю. Отбежав на безопасное расстояние, я оглянулся и обозрел животное на четырех мосластых ногах с вытянутой мордой и выпуклыми глазами, что помахивало длинным хвостом. Оно фыркало, шумно топало и, когда я захотел забрать клочок шерсти (стараюсь никогда не оставлять следов), вскинуло голову и заржало с такой силой, что меня вынесло за дверь одной звуковой волной. Больше в этот «курятник» я соваться не рисковал. Запах и название существа — «лошадь» запомнил на всю жизнь. Вот и от Железера пахло лошадьми, может он конезаводчик какой, или в поло гоняет, кто их разберет этих иноземцев.
— А может, за знакомство смочим горло? По чуть-чуть, чтобы облегчить путь и чтобы поменьше трясло, — подмигнул Семен Алексеевич Железеру.
— Да-да, конечно, досточтимый Семен Алексеевич, — старичок потянул из внутреннего кармана фляжку, но наткнулся на ледяной взгляд Маргариты Павловны и поспешил исправиться. — Однако я обещал своей супруге до конца пути ни-ни, поэтому не смогу составить вам компанию.
Семен Алексеевич подталкивал глазами руку Железера, но под леденящим взглядом Маргатиты Павловны благородный призыв к братанию народов и наций умер в зародыше. Он горестно вздохнул и отсел обратно, обиженно уставившись в окно.
А Павел расспрашивал старичка об его родной стране, об обычаях и нравах, оно и понятно — дальше областного центра мы не выезжали, все сведения получали от телевизора, а там лишь четверть правды, все остальное сказка. Железер же охотно отвечал на все вопросы, но рассказывал почему-то не о современности, а о каких-то исторических событиях, то и дело в его речи проскальзывали «варвары», «рыцари» и другая галиматья в том же духе. Я задремал под стук колес да под неспешный говорок старичка.
— Железер, а чем вы занимаетесь в своей стране? И какие у вас трубы ставят на воду, чугунные или металлопластик? — подключился к расспросам Семен Алексеевич. Ответить на этот важный вопрос старик не успел. Вновь нанесло холодом, и дверь купе распахнулась.
На пороге появился еще один старик, по древности лет похож на Железера. У нас сегодня наметился слет старых натуралистов? Я к чему спрашиваю: пахло от него также как и от нашего спутника — травами и дорожной пылью. Правда, наносило еще прогорклым жиром и каким-то противным медицинским запахом.
Наряд, в смысле вкуса, оставлял желать лучшего: желтый балахон с вышитыми цаплями и лягушками, дополнялся красным ночным колпаком с бумбончиком. Бумбончик то и дело падал, закрывал то правый, то левый глаз, и старику приходилось вскидывать голову, чтобы убрать надоедливый шарик. Седая борода, любовно заплетенная в косички, спускалась ниже пояса и шевелилась сама по себе, без участия ветра. Еще раздавалось какое-то потрескивание, словно искрила неисправная розетка, или я искры пускал.
Из любой толпы его выделяли горящие зеленым сигналом светофора глаза. Вот этими полыхающими очами он и обвел нашу небольшую компанию, задержал взгляд на Железере. Тот съежился под взглядом и попытался пройти сквозь стену, но стена оказалась упорной и несговорчивой, так что все его усилия пропали втуне. Настала немая сцена, очень беспардонно прерванная словами нашей хозяйки.
— Дедушка, вы ошиблись, и ваше купе дальше по коридору. У нас все места заняты! — сказала Маргарита Павловна — И мой вам совет — прекращайте курить, у вас и так глаза зеленые.
Причем здесь курение и светящиеся глаза, я до сих пор не могу понять, но хозяйка старше и ей виднее. Резкие слова оторвали нежданного гостя от любования Железером, и он медленно шагнул к нашему спутнику, не отводя зеленых перископов от намеченной цели.
— Отец, ну куда ты намылился, тебе же громко и по-русски сказали — мест нет, и не предвидится, может помочь найти купе? — Семен Алексеевич умел быть строгим, когда нужно, а тем более, когда исчезла надежда на сокращение дороги путем братания и распития.
Старик в балахоне не обратил внимания на слова Семена Алексеевича и продолжал надвигаться на съеживающегося Железера. Потом негромким голосом зеленоглазый старец что-то непонятное пробормотал, и пришло ощущение дискомфорта.
— Гарам, туавринот кохдан!
Маргариту Павловну зеленоглазый старик отодвинул в сторону, как надоедливую мушку, и та остолбенела с открытым ртом. Заодно волна оцепенения накрыла и нас, я застыл на коленях у Пашки, не в силах пошевелить кончиком хвоста.
Поезд въехал в тоннель, в купе потемнело, вспомнились безлунные весенние ночи, когда моим песням внимали благосклонные слушательницы, а затем благодарили, как могли. Порой случались и неблагодарные слушатели, что не в силах оценить моих блестящих вокальных данных, так и норовили запустить чем-нибудь тяжелым.
— Кароноат, грундерон тарован, — послышался жалобный голос Железера.
Светящиеся глаза продолжали движение. В зловещей тишине, разбавленной стуком колес, в купе творилось что-то непонятное, и даже мое хваленое зрение, не могло что-либо прояснить.
— Харутим тосгеан тожданро!!! — послышались гортанные слова, затем возник глухой звук удара, и в это время я почувствовал, что хвост обрел подвижность.
Ни мгновения не сомневаясь — правильно поступаю, или лучше сидеть тварью дрожащей, я прыгнул на странного визитера и ударил его лапой. Вернее собирался ударить, так как в полете вновь напало оцепенение и, лишь слегка зацепив когтем за какой-то шнурок, я плашмя шлепнулся на пол.
Металлически дзенькнуло, вновь пахнуло ледяным холодом и кислотные глаза исчезли. Вмиг посветлело и оказалось, что мы давно уже выехали из тоннеля и… поезд застыл на месте, так как стука колес я не слышал, и картинка за окном не менялась.
В окошко купе заглянуло солнце, обозрело открывшуюся картину и стыдливо спряталось за облаком. Желание подвинуть солнце и спрятаться вместе с ним возникло и у меня, когда увидел, что осталось после визита старика в желтом балахоне. Маргарита Павловна и Семен Алексеевич застыли в позе, в какой их оставил загадочный визитер.
В купе шевелились обалдевшие глаза Пашки, мой хвост и борода Железера, которую обмакнули в красную краску. Краска оказалась кровью, что вытекала из-под торчавшей в груди рукояти кинжала. Стальной зуб переходил в короткую ветку, которую обвивала небольшая змея, в зубах гада блестел круглый шарик с выбитым орнаментом. Казалось, что змея пытается проглотить шар, и по рубиновым глазкам нельзя сказать, что он ей по вкусу. Судорожные вдохи Железера придавали гадине живой вид, и я на мгновение застыл в ожидании, что она бросится на меня, выплюнув надоевший шарик.
— Дядя Железер, а что произошло? Куда этот старик подевался? Мама! Папа! Что с ними, почему они не шевелятся? — волна вопросов захлебнулась, лишь только взгляд Пашки упал на рукоять. — Дядя Железер, вам в больницу надо, сейчас я за проводницей сбегаю.
— Не надо, Павел, мне все равно не поможешь, а время мы потеряем. Скоро Гарион вернется за амулетом, который отбило ваше храброе животное, — еле слышным шепотом выговорил Железер. — Ты должен спасти Кирию… повернешь розовый луч и попадешь в мой мир… найди Кристана… он расскажет. Торопись, мой мальчик, осталось так мало времени…
После этих слов Железер последний раз вздохнул и распался водой, «парусиновый» старик с крючковатым носом превратился в обыкновенную лужу. Я подошел и понюхал, вода как вода, только пахнет чем-то незнакомым. Обидно! Ведь только принюхался к нему. И змейку забрал с собой, мог бы и оставить на добрую память. Посреди лужи лежал блестящий амулет, но и тот почему-то без двух лучей — на их месте торчали обрубки, как наполовину съеденные кариесом зубы. Из центра всё также нахально пялилась морда кота.
