Ноги сами принесли Палваныча к Красному уголку. Дверь была приоткрыта. Прапорщик окинул ее хозяйским взглядом и пошел было дальше, но тут в его мозгах вдруг завизжала маленькая тревожная сиренка.
– Где рядовой? – прохрипел Болваныч, возвращаясь к дверному проему.
В комнате не было ни солдата, ни оружия.
– Ектыш! Самоволка! – хохотнул прапорщик и сразу замолк.
Чего-то не хватало… Чего-то красного, с золотыми буквами и бахромой… Священного…
Знамени!!!
Поганец убег в самоволку и прихватил полковую реликвию!
Прапорщика посетило не полное, но все же отрезвление.
– Ах ты, непосредственно, сволочь! – прорычал Палваныч, поднимая фуражку, валявшуюся на полу прямо перед входом.
Дубовых вышел на средину комнаты и принялся осматривать ее, словно сыщик. Несколько раз повернувшись вокруг своей оси, прапорщик почувствовал головокружение и остановился аккурат лицом к подставке для похищенного знамени.
На уровне груди прямо возле стены Болваныч увидел темную прозрачную воронку (а он сразу решил, что это воронка, из-за круглой формы и вращающегося воздуха).
– Так, с алкоголесодержащими напитками нужно прекратить… – раздумчиво произнес прапорщик Дубовых, тыкая указательным пальцем в центр аномалии.
Стоило ему поднести палец к воронке, как непреодолимая сила ухватила его за руку. Палваныч-Болваныч понял, что сейчас произойдет конфликт со стеной, и закрыл глаза.
Но, подобно самовольщику Лавочкину, прапорщик жестоко ошибся в своих прогнозах. Чуть позже он обнаружил себя рылом в муравейнике, – правда, было совсем темно, и Болваныч ничего не увидел, просто почувствовал мягкое и соломенное.
– Вот-те нате, хрен в томате, здравствуй, рота, Новый год! – высказался Дубовых.
Отплевавшись и отряхнув лицо, прапорщик встал с колен и принялся рыться в своих бездонных карманах.
– Стало быть, опять свет отрубили, вредители, – бормотал он. – Говорил я «папе», ставь второй автономный генератор… Теперь командный пункт в порядке, а полштаба обесточено…
Наконец Палваныч нарыл искомое – миниатюрный фонарик-жучок, спертый им в пивнушке у гражданского забулдыги из инженеров.
Бодро застрекотав под повелительным давлением прапорщицкой длани, фонарик мигнул и пролил свет на муравейник.
Прапорщик озадачился. Он наподдал оборотов фонарику, добиваясь ровного яркого потока. Хватило и на мягкую устланную травой да старыми сосновыми иглами землю, и на деревья…
– Что за карикатура?! – сдавленно сказал Палваныч.
Фонарик погас. После механического стрекота стало необъяснимо тихо. Но эта тишина была обманной. Постепенно в сознание прапорщика проникли шорохи, вздохи и всхлипы ночного леса.
«Измена! – шарахнуло в голове Палваныча. – Проклятые янки… Или исламские фундаменталисты… Новое секретное оружие, не иначе. Лучи смерти… Сразу по ракетному щиту Родины бабахнули, сволочи… Знают, где самое сердце, ироды, знают…»
– Но как?! – заорал Дубовых, запоздало ловя возглас в кулак.
Замер, вслушался. Все тот же лес…
«И ведь не зима! Вот паскудники сподобились… А может, это наша, штабная проверка?.. Может, на нас испытывают наше же оружие?..»
Мысли прапорщика бежали так неестественно быстро, и их было настолько много, что ему стало дурно. Сев на землю, Палваныч Дубовых уперся в нее руками и запрокинул голову, ловя ртом прохладный воздух.
Сквозь аромат свежайшего лесного воздуха пробился запах сигаретного дыма – на муравейнике тлела «беломорина». Поспешно схватив ее, прапорщик затянулся, приводя свой морально-политический дух в норму.
– Значит, вот, – еле слышно зашептал он, облегчая работу мысли говорением. – Из всей текущей непонятности мне особенно непонятно, где я есть. Оперативная задача будет такая. Дождаться утра и сориентироваться на местности. Что-то тут не особо чисто… Пацана постового они, как и меня, – хоп! – и в дырку. Но я не позволю всяким там вот так, в дырку. Тур им всем, в смысле, Хейердал!..
Поняв, что снова срывается на крик, Палваныч замолк и затянулся, щурясь на еле видную в облачной дымке луну.
– Нет, ироды-супостаты, я вам живым не дамся, тем более в Новый год… – Думы прапорщика приняли другой оборот. – А если это не янки с ваххабитами? Если это сам салага умудрился?.. Он же… Как его, сосунка?.. Скамейкин!.. Ага… Он же из этих, студентишек… Радиотехник недобитый, кажется. Да-да, пищалку-оповещатель в казарме установил… Сигнализация от офицерского состава, ядреный щит!.. Ишь, головастый. Вот он и собрал какую-то закавыку с воронкой…
Конечно, думать о хитрости самовольщика было куда удобнее и спокойнее, чем о происках наиболее невероятных врагов. Палваныч остановился на безопасной версии. Он снова раскочегарил фонарик, выбрал дерево пошире, прилег к нему и, отдав себе команду бодрствовать, провалился в самый бессовестный и безмятежный сон.
Туманным ранним утром Дубовых проснулся от собственного храпа. Было зябко. Прапорщик, кряхтя, поднялся на ноги. Голова слегка болела.
«Ага, не догнал до нормы», – понял он. Его голова всегда ныла с недопою. С перепою она, как правило, раскалывалась от боли.
Мысли вяло возвращали Палваныча в реальность. Он припомнил празднование Нового года, самоволку постового и свое странное падение неизвестно куда.
– Ектыш! – прапорщик мгновенно сбросил остатки сна.
Он даже чуть присел, отчего в затылке подозрительно щелкнуло, и голову захлестнула волна боли.
– Е-о-октыш…
Во рту было суховато и поганенько, будто на старой степной свалке.
Пелена тумана размывала детали, виднелись лишь темные очертания деревьев. Палваныч прошелся, неспешно разминая ноющие ноги и плечи. Все-таки «сидячий» сон возле дерева – сомнительный отдых.
Дважды присев, морщась от ноющей головной боли, прапорщик счел себя готовым к дальнейшим испытаниям судьбы. Предстояло решить, куда подевался беглец.
– Найду салагу – выпорю, – хмуро пообещал себе Палваныч, поправляя на пузе ремень. – А сейчас возьмем след.
Прапорщик начал обход полянки. Туман почти не мешал. Он странным образом завис в метре от земли и густел на высоте подбородка Палваныча. Поэтому достаточно было нагнуться, чтобы рассмотреть поверхность. Следов было много, но прапорщик понял, что это его собственные.
Зато плексигласовый колпак говорил о многом. Прапорщик поднял его, поставил у дерева.
В муравейнике Дубовых обнаружил круглое отверстие, оставленное древком знамени.
– Та-а-ак… – протянул прапорщик с оттенком удовлетворения. – Значит, ты карикатуру тут наводил, молокосос! Значит, боевое красное знамя в муравейник втыкал. Надругался, стало быть… Ну, попадись ты мне теперь…
Осмотр земли вокруг муравейника дал Палванычу примерное представление о том, куда двинулся самовольщик. Вот тут он древко подволакивал, оставив четкий след на покрытом хвоей грунте… Здесь пацан оступился на шишке, и край подошвы ботинка оставил четкую ямку…
Павел Иванович Дубовых очень уважал охоту. Охота для него была бесконечным источником активного досуга и алкоголепотребления. Вот и сейчас, добившись немалых следопытских успехов, прапорщик неосознанно потянулся к левому боку, где обычно висела специальная охотничья фляжка. Ладонь похлопала по бедру. Мозг осознал фатальность ошибки. Эффект от успешного чтения следов был смазан.
Тяжко вздохнув, Палваныч поковылял в глубь леса. Наметанный глаз отмечал сломанные беглецом веточки, отдельные следы каблуков, маленькие горки хвои, оставшиеся там, где самовольщик подволакивал ногу, борясь с цепляющимся за кустарник знаменем. Затем Дубовых нашел место, где Коля додумался закатать полотно. В земле остались неглубокие ямки, которые проковырял кончик вращаемого древка.
Выйдя на звериную тропу, прапорщик выяснил, в какую сторону побрел похититель реликвии, и зашагал бодрее. Тропа вывела Палваныча к пряничному домику.
Как ни странно, съедобное строение отнюдь не озадачило прапорщика. Скорее, он испытал необъяснимую досаду, и даже злость, выразившуюся витиеватым ругательством и фразой: «Наставят диснейлендов цепекаошных хрен знает где».
Кто наставит и зачем, Палваныч не конкретизировал.
В окошке, «застекленном» леденцовыми пластинами, горел неясный свет. Прапорщик стукнул пару раз в дверь и проорал:
– Хозяева в доме есть?
Внутри послышались скрип и недовольное бормотание, шорох медленных шагов. Дверь распахнулась.
Палваныч поимел счастье увидеть ведьму, от которой ночь назад сбежал Коля Лавочкин. Только одета бабка была в чистое серое платье и голубой платок. Волосы были аккуратно зачесаны назад. В таком виде хозяйка пряничного домика мало походила на ведьму. Старушка как старушка.
– Здравствуй, гость долгожданный, да медленно ходящий! – душевно проскрипела бабка. – Устал, небось? Проходи, не стесняйся. Напою, накормлю, спать уложу… Да ты служивый?
