Все, что знал Хеллер, сводилось к одному: влип. Он ехал к своей беде. Он даже о маскировке не позаботился, покидая Нью-Йорк.
Вспомнишь о стопке бумаги — и только-то. Для нее и одной спички было бы достаточно, чтобы сжечь всю дотла. Но эта стопка бумаги была на своем пути к уничтожению Хеллера!
Я это сразу почувствовал по голосу Джованни.
Возле дома Малышки он припарковался.
Джованни встретил его в лифте.
— Малыш, я бы не совался.
Хеллер протянул Джорджио светло-коричневый кожаный плащ и фуражку, но тот не захотел их брать. Плащ упал на пол.
Малышка не появлялась.
Из-за другой двери на противоположном конце комнаты доносились какие-то звуки. Хеллер прошел и открыл ее.
Что-то вроде маленького рабочего кабинета. Камин, но без огня. На стенке распятие. Коврик на полу черный.
И там находилась Малышка. Она стояла на коленях. На голове какая-то дерюга. Она вынимала из камина пепел и размазывала его по лицу.
— Mia culpa, — причитала она. — Mia magna culpa.
Это моя вина, это моя большая вина.
Малышка плакала.
Но вот она почувствовала, что кто-то вошел, и обернулась. По лицу ее, измазанному пеплом, струились слезы, оставляя две чистые борозды. Малышка увидела его.
— О, Джером, — простонала она. — Мой собственный сын traditore! — Она склонилась, горько плача. — Мой собственный сын, собственный сын!
Хеллер сделал попытку приблизиться к ней:
— Госпожа Корлеоне, прошу вас, поверьте мне…
Немедленно последовало отвержение. Вытянув в сторону пришедшего раскрытые ладони, Малышка поспешила остановить его:
— Нет, нет, не приближайся ко мне! Где-то каким-то образом ты осквернил наш род! Ты запятнал честь семьи! Не подходи!
Хеллер и сам упал на колени на почтительном расстоянии от нее и снова попытался оправдываться:
— Ну, пожалуйста, выслушайте меня, госпожа Корлеоне, я не имел…
— Traditore! — рявкнула она, отшатнувшись, стараясь еще больше отдалиться от него. — Ты разбил сердце бедной своей матери!
Она быстро сунула руку в камин и выхватила оттуда частично обгоревшую газету. Там еще можно было увидеть лицо Фаустино. Резкое движение воздуха раздуло
искры, впившиеся в бумагу. Когда Малышка потрясла ею с гневом и возмущением, газета вдруг вспыхнула.
— Ты принес бесчестье имени Корлеоне! — крикнула она. — Мой собственный сын пошел против своей семьи! — Она брезгливо швырнула газету в камин. — Как я старалась быть для тебя хорошей матерью. Как я старалась правильно тебя воспитать! А какую я получаю благодарность? Какую благодарность, спрашиваю я тебя! Звонила супруга мэра! — Она запричитала высоким голосом: — Она сказала, что я набитая дура, если даже не знаю, что в собственном моем лагере есть предатель! И она смеялась! Смеялась надо мной!
Внезапно она принялась что-то искать. Нашла. Каминные щипцы! Она запустила ими в Хеллера. «Убирайся вон!» Они с дребезгом ударились в стену. За этим последовала кочерга. «Убирайся с глаз моих долой!» Кочерга с оглушительным стуком громыхнулась о стул. Она схватила и швырнула совок. Тот едва не угодил Хеллеру в физиономию. Когда совок бухнулся об пол, она завизжала: «Уходи!»
Малышка ухватила подставку, в которой находилась вся эта утварь, и швырнула ее изо всех сил. Подставка грохнулась о дверь!
— Вон! Вон! Вон! Вон!
Хеллер попятился задом и вышел из комнаты.
Звуки ее возобновившихся стенаний напоминали похоронный плач. Хеллер медленно пошел в переднюю.
Не было видно ни Джованни, ни Джорджио.
Он подобрал плащ и фуражку с пола. Вошел с ними в лифт.
Подойдя к такси, он медленно сел и уехал.
О мои боги! Мэдисон сделал это! Всего лишь бумага, чернила, газетный трюк и ни крошечки правды — и против Хеллера ополчился самый могущественный его союзник!
Что за блестящий талант!
Что за прекрасное орудие — пресса!
А Хеллер даже и не подозревал, кто по нему стреляет! И вообще стреляет ли!
Но все это еще могло обернуться и в худшую сторону. Ведь и Хеллер был не лыком шит!
Глава 8
Хеллер поехал в «Ласковые пальмы». Он припарковал свое такси на обычном месте и поднялся вверх на лифте. Было еще рано, и то, что наблюдалось на моем экране, не нарушалось никакими помехами. В номере его находились две проститутки. Они практиковались, разбирая способы, с помощью которых можно разомкнуть захват кисти руки противником. Одна из них полюбопытствовала:
— Эй, красавчик, каким пальцем ты действуешь вот при этом захвате — большим или указательным? Марджи утверждает… Эй, в чем дело? — Вниматель но посмотрев на лицо Хеллера, она поняла, что с ним что-то творится.
Он открывал шкафы, выдвигал ящики и доставал чемоданы. Он собирался упаковываться.
Встревоженные девицы выбежали из номера. Я слышал, как одна из них барабанила подряд во все двери В коридоре. Другая взялась за телефон и о чем-то быстро затрещала.
Хеллер же просто упаковывал вещи.
Когда он обернулся, в дверях стояла целая толпа женщин, в той или иной степени неодетых. Вид у них был всполошенный. Ярко-желтая вышла вперед:
— Ты что, уезжаешь, Красавчик?
Хеллер не отвечал. Он продолжал упаковываться — и только. Девиц у дверей стало больше. Они начали реветь.
Хеллер доставал и доставал вороха одежды и увязывал их веревками.
В дверях произошло замешательство. Хеллер посмотрел в ту сторону. Это Вантаджио прокладывал себе дорогу в толпе разревевшихся барышень.
— Ну и что же это, черт побери, все значит, малыш? — недовольно спросил Вантаджио.
— Малышка звонила? — осведомился Хеллер.
— Нет, — озадаченно прозвучал голос Вантаджио.
— Позвонит, — коротко бросил Хеллер и повторил: — Позвонит.
— Да брось, малыш, — стал урезонивать его Вантаджио. — Ты же знаешь — на Малышку иногда находит что-то. Она с этим справляется.
Хеллер полез во внутренний карман:
— А утренние газеты вы видели?
— Да я только что из постели, — отвечал Ванта-джио. — Что там такое, в утренних?
Хеллер подал ему вырванную из «Нью-Йоркской грязи» первую страницу.
Вантаджио уставился на нее, разинув рот. До него дошло. Он побледнел.
— Боже правый!
— Тут все никому не нужное, — сказал Хеллер, указывая на горы одежды. — Как по-вашему, на какую сумму были счета?
— Ой, малыш… — с печалью заговорил Вантаджио, но Хеллер оборвал его:
— Нет, скажите: на какую сумму приходили счета от портного за всю эту одежду?
— Малыш, ты не должен…
— Тысяч на пятнадцать?
— На пять. Не больше чем на пять. Но, малыш…
— Вот вам пять тысяч, — сказал Хеллер и начал отсчитывать банкноты. — Сейф мой внизу — пустой. Теперь насчет моего такси. Бац-Бацу оно понадобится, чтобы он еще мог сказать, что у него есть работа. Он же, вы знаете, отпущен под честное слово. И ему придется продолжать за меня военное обучение в Нью-Йоркском университете. Итак, какова стоимость этого такси?
— Ой, малыш… — У Вантаджио начинали проступать, слезы на глазах.
— Ладно, пять тысяч, — сказал Хеллер. — Пусть будет пять тысяч. Мне дорого обошлась его переделка. Ну, какие еще у меня тут есть долги?
Вантаджио не отвечал. Он зарылся лицом в складки своего шелкового платка.
Хеллер взял его за кисть руки и вложил в нее десять тысяч. Он закончил набивать свои чемоданы.
Его окружили девицы, они умоляли его:
— Не уезжай, Красавчик, не уезжай! — И тянули его за одежду.
Хеллер попросил их помочь отнести вещи. Они и прикасаться к ним не желали. Пришлось ему самому доставать тележку, куда он и сложил свои вещи.
— Малыш, — умоляюще говорил Вантаджио. — По-моему, ты совершаешь ужасную ошибку. Если бы она серьезно хотела, чтобы ты сехал, она бы позвонила.
— Она серьезно этого хотела, — сказал Хеллер.
Он направился с тележкой к лифту, толкая ее перед собой, и спустился вниз. Девицы, без чулок, плачущие, спустились вниз на другом лифте.
Хеллер погрузился в такси. Он оглянулся и посмотрел на Вантаджио и толпу полуодетых девиц. Среди них стояли двое охранников, грустно покачивая головами. Мой экран слегка затуманился.
В глазах у Хеллера были слезы!
Он поехал, оставляя за собой молчаливо стоящих людей, и они еще долго были видны ему в зеркало заднего обзора. Потом они пропали из виду.
Возле Эмпайр Стейт Билдинг он припарковался в ряду, где стояли такси, и пригнал ручную тележку. Друг-таксист предложил ему отогнать его колымагу на ближайшую стоянку.
Хеллер покатил тележку в свой офис.
Там имелась боковая комнатушка для отдыха, где он и оставил часть своего багажа. Свой туалетный набор он занес в ванную. Для одежды места не было, и он свалил ее на диваны.
