Внешне сосуд имел необычную продолговатую форму, нехарактерную для подобных изделий Севера. Деревянная заглушка заливалась сургучом, на котором южные виноделы рисовали странные, неизвестные Хэймлету руны. Но в любом случае, какое бы колдовство они ни творили этими знаками, конунгу оно было по душе.
Хэймлет еще раз пощупал заглушку, чтобы зря не тащить бочонок из трюма. Удостоверившись, что пломба на месте, он присел и кряхтя поднял увесистый предмет. Хоть это был и не самый тяжелый груз, который когда-либо приходилось викингу поднимать, но здесь дело осложнялось тем, что надо было передвигаться согнувшись в три погибели, а он и так уже умудрился больно удариться виском о поперечную балку.
Шаг за шагом преодолевал датчанин путь к люку. Его нога наступила на что-то мягкое, Хэймлет торопливо отдернул ногу, это было тело. Викинг осторожно пнул его носком, и ему показалось, что тело шевельнулось.
"Вот это интересно, кто бы это мог быть?"
Хэймлет неторопливо опустил ношу на пол и, обнажив меч, слегка воткнул его кончик туда, откуда по идее должны были произрастать ноги.
Весь трюм вдруг сотрясся от вопля, напоминающего крик недорезанного поросенка. Хэймлет даже отшатнулся от неожиданности и взял на изготовку свое оружие. Но истошный вопль вдруг перешел в ругательства на языке, который Хэймлет не раз слышал, хотя не понимал. Все стало ясно. Это был язык франкских колдунов и назывался латынь.
Конунг засунул меч обратно в ножны. Ему не хотелось марать благородное оружие об этого увальня.
- Вставай, свинья! - Хэймлет носком сапога подцепил незнакомца под ребра.
- Ты будешь гореть в геенне огненной, нечестивец, если хоть пальцем коснешься служителя церкви,- раздалось вдруг на хорошем датском из тьмы.
- Ах ты, падаль, недостойная даже для пожирания подземными гадами, ты еще будешь мутить мне мозги своими мерзкими проповедями Да я тебя пальцем не трону, я тебя сейчас чем-нибудь поувесистее коснусь!
Хэймлет сунул руку в темноту и нашарил там скользкую, гладковыбритую лысину, лысина недовольно закачалась. Сориентировавшись, викинг перебросил руку и ловко ухватил мясистое ухо.
- А ну, дорогой, хватит отдыхать, ты уже выспался тут в луже, пока мы с Олафом жарили твою паству. Пошли, пора и поработать,- приговаривал Хэймлет, таща за ухо передвигающегося на четвереньках франкского колдуна.
Тот не упирался, но переставлял конечности с явной неохотой. Конунг подтянул его к себе и ткнул лицом в бочонок.
- Вот это должно быть на берегу, и шевели своей толстой задницей.
Он подтолкнул колдуна к выходу и двинулся следом.
Бой был закончен, и гардарики один за другим повылазили из своих укрытий, собираясь вокруг догорающего строения, тут же откуда-то появились и бабы с ребятишками да кое-какой скот, оглашающий округу ржанием, мычаньем и блеяньем. Деревня возвращалась к своей обыденной жизни.
Старк был еще жив. Олаф положил его голову на подвернувшийся под руку труп. Ярость прошла, и викинг присел подле умирающего, чтобы проводить его душу.
Старк открыл глаза и прищурился, как всегда он делал, когда хотел разглядеть что-то.
- Ты Олаф Торкланд, наконец я тебя узнал,- выговорил он сиплым, срывающимся голосом.- Так вот кто уничтожил мой хирд. Впрочем, я мог бы и раньше догадаться, кому это под силу. Ты единственный ярл на всем побережье, который мог меня победить, и мне не стыдно пасть от твоей руки.
- Да и ты сам, Старк, вдоволь положил народа,- отвечал умирающему Олаф,- и ладно, я бы понял, если б ты грабил или мстил, ну в конце концов во славу Одинй убивал бы. Один, он войну уважает. А то ради какого-то чужого бога... Не понимаю, насколько мне рассказывали, ведь твой же новый бог мирный, вроде Бальдра. Вот, например, гардарики, у них, как и у нас, боги понятные: когда свиньям хвосты крутить или эль варить, детей рожать - в этом деле Дажьбога, Леля, Велеса или самого великого Рода они на помощь кличут, как мы, например, Фрейю, Фригг, Фрейра, Ньерда. Или, когда война случается, мы идем в бой с именем Одина, Тора, Тюра, а гардарики зовут Волха, Перуна. Но твой новый бог такой добрый, прямо дальше некуда, а франки его именем людей режут. Ну где ты видел, чтобы викинги во имя Бальдра города жгли?
- Да, Олаф Торкланд, ты прав, жаль, поздно я тебя встретил, хвала Одину, что я погиб от меча и сражен рукой великого мужа, может, асы смилостивятся надо мной и я смогу избежать холодных объятий Хель.
- Спи спокойно, Слепой Старк, Один покровительствует мне, я попрошу его об одном местечке для тебя в Валгалле, когда исполню просьбу Великого. Я рад, что ты снова с нами, и в день, когда придет Рагнарек, мы будем с тобой в одной сварге.
Умирающему незачем было знать о временных неприятностях, возникших у Торкланда со своим покровителем. Олаф замолчал, и Старк притих, утомленный беседой. Гардарики, видя, что им лучше не вмешиваться, разошлись по своим избам. Хозяев сгоревшего дома кто-то принял к себе на время, пока новое жилище не отстроят всем миром, они здесь все были родичи. Воцарилась тишина, изредка нарушаемая треском догорающего пожарища.
Неожиданно откуда-то из темноты, нависшей над берегом реки, раздались вопли и ругань. Олаф привстал, вглядываясь туда, пытаясь разглядеть, кто это посмел нарушить торжественность момента. Ярл уже приготовил было кулаки, чтобы как следует отдубасить наглеца, как вдруг его мощная нордическая челюсть растянулась в неподдельной улыбке.
В круг света, создаваемый догорающим пламенем, визжа, трусцой вбежал упитанный мужчина в черном балахоне до самых пяток, с блестящей выбритой лысиной на макушке. По вислым щекам чужака струйками стекал пот, а руки плотно сжимали приличной величины необычный бочонок. Сзади широким шагом шел принц датский, держа в руках ремень с бронзовой пряжкой, и время от времени подстегивал колдуна, когда тот, запыхавшись, замедлял шаг. Колдун взвизгивал и трусил дальше. Улыбка, от уха до уха пересекающая лицо Хэймлета, без слов поведала Олафу о содержимом сосуда, и викинг вдруг почувствовал, что у него совсем пересохло в горле и вообще он не прочь бы хорошенько надраться.
При виде такой ценной добычи Олаф совсем забыл про умирающего, но тот сам о себе напомнил.
- Торкланд,- позвал он уже совсем слабым голосом,- не убивай этого человека. Он, конечно, христианский монах, но он долго был моим товарищем, и, если он умрет, его асы уж точно отправят в хель, поэтому пусть поживет еще, сколько сможет. Он верный, но глупый как младенец, слепо верит своему богу, и меня-то он увлек только своей искренней верой.
- Ладно,- недовольно скривился Олаф. Последняя воля умирающего связывала его по рукам и ногам, ведь он так давно хотел поймать христианского колдуна Августина, который плавал со Старком и натравливал ярла на работящих норманнских керлов. После чего Торкланд, высаживаясь на побережье, чтобы ополоснуть горло добрым элем прибрежных жителей, заставал там только пепелища. Приходилось довольствоваться лишь пресной водой, и Олаф не раз клялся сделать с Августином то же, что иудеи сотворили со своим богом. Но умирающий Старк лишил его этого удовольствия.
Торкланд повернулся к раненому. Тот был мертв, его стеклянные глаза устремили свой последний взгляд в небеса.
- Вот урод,- выругался Олаф,- мог бы умереть и чуть-чуть пораньше, ему-то какая разница, меньше мучился бы, зато нам с Хэймлетом было б легче, не будь этого дурацкого завещания. Теперь еще думай, что с этим проклятым колдуном делать, отпускать его так просто нельзя. Не с собой же тащить?
Тем временем довольный, ни о чем не подозревающий Хэймлет подогнал пленника к Торкланду.
- Смотри, Олаф, кого я тебе привел,- по-детски радостно проговорил датчанин, он подтолкнул колдуна в сторону своего товарища и для большего эффекта пинком придал ему ускорение, так что тот, выронив бочонок, кувырком покатился по земле.- Смотри, какой жирный окорок,- смеялся Хэймлет,- прямо закуска сама несет с собой выпивку, видишь, какая магия у христианских колдунов. Снимай свою черную юбку, сейчас поджарим, пока огонь не погас.
Хэймлет подмигнул Олафу, и тот, поняв с полуслова, с удовольствием поддержал игру товарища.
- Слышь, Хэймлет, может, его помыть сначала, а то вдруг у него это, как же это у франкских колдунов называется? Вспомнил! Обет немытия. Так мы тут потравимся.
- Брось, Олаф, какая разница? Мы его и так скушаем. Слышишь, Августин, ты как предпочитаешь, живьем запечься или, может, тебя сперва освежевать? смеясь, обернулся Хэймлет к монаху.
Бедный Августин сжался в комок, в глазах его светился ужас, по всей видимости, шутка, разыгранная викингами, удалась на славу, и те с удовольствием продолжили.
- Ты знаешь, колдун,- говорил Хэймлет,- я от многих людей слышал, что вы, христианские колдуны, рассказываете своей пастве, что будто бы у "поганых", как вы там нас называете, рога на голове растут, и вообще мы младенцев употребляем в пищу на полную луну. Так знай же, вы - лжецы, рогов у меня нет,- он поворошил волосы на голове,- можешь помыть руки и пощупать, младенцев мы тоже не едим, особенно в полнолуние, а вот таких, как ты, мерзких колдунишек, с огромным удовольствием. А теперь, хочешь - зови своего бога, не хочешь - не зови, а поджарить тебя придется, пока огонь не погас.
