– Телепортация, – пояснил на чистом русском языке архангел, помогая Калашникову подняться. – Только позавчера поставили, испытываем – совершенно новая штука.
– Интересно, – Алексей сплевывал сгустки крови. – А если бы она не сработала и зашвырнула бы меня неизвестно куда либо вообще разорвала бы на кусочки?
– О, это был бы действительно большой удар для нас, – искренне расстроился архангел, зашелестев крыльями. – Ведь тогда нам бы пришлось срочно устанавливать новую.
Калашников ничего не ответил на подколку. Выходцев из города здесь не любят, понятное дело – и есть за что. Тело продолжало колоть, в глазах плавали красные круги.
– Могу ли я взглянуть на ваше разрешение?
– Да, конечно. Если оно пережило путешествие в телепортере.
Архангел относился к тем, кто умел весьма зло шутить, но сам не понимал юмора.
– Что ж, тогда вам придется возвращаться за новым.
Порывшись во внутреннем кармане, Алексей достал дымящийся пергамент. Сверив печати, человек с крыльями вернул его Калашникову, одобрительно кивнув.
– Все в порядке. А теперь, пожалуйста, встаньте сюда, – он показал на черно-белый круг.
– Что, опять? – расстроился Калашников, испытывая разновидность того страха, который посещает неопытных космонавтов перед выходом на орбиту. – А выпить вы не даете?
– Нет, – бесстрастно ответил архангел. – К сожалению.
В грудь и живот Алексея снова вонзились иголки, тело закрутило в миллионе режущих глаза огней. На этот раз его подняли с четверенек двое – один в черной форме, другой в белой. Дождавшись, пока Калашников перестанет падать на пол, оба хором сказали:
– Можем ли мы взглянуть на ваше удостоверение?
– Подавитесь, – осатанел Алексей, швыряя пергамент охране. – Вы еще не устали? Сколько можно надо мной издеваться? Или вы сами уже друг другу не доверяете?
– У нас инструкции, – сухо сказал охранник в белом, а тот, кто был в черном, подтвердил это, бюро-кратически поджав подбородок. – Вы просто не понимаете, к КОМУ вы идете.
– Все ясно, – горестно произнес Калашников. – Ну и где здесь следующий телепортер?
Охранник в черном позволил себе чуть-чуть улыбнуться.
– Телепортера нет. Вы пришли. Тринадцатый – за этой дверью.
Алексей облегченно вздохнул – впервые за много лет он чуть было не сказал «Слава Голосу», что, разумеется, было строжайше запрещено городскими правилами. Часы на стене показывали глубокую ночь – на дорогу, включая телепортер, ушло четыре часа.
«Черный» и «Белый» достали грушевидные ключи, вставив их в стоящее перед ними загадочное устройство со множеством лампочек. Устройство долго считывало данные, тихо шурша и мигая огоньками, пока, наконец, не выдало заветное – «Доступ получен». «Черный» с «Белым» отработанным движением надели специальные блокирующие очки – как догадался Калашников, им запрещалось встречаться взглядом с тринадцатым.
Стальная дверь, поколебавшись в воздухе, исчезла, как будто ее и вовсе не было. Глазам Алексея открылась симпатичная комната – вроде той, что он когда-то видел в Санкт-Петербурге, в меблированных комнатах «Астория». Персидские ковры ручной работы, диваны, обитые китайским шелком, и даже немецкий рояль у стены.
Затылком к нему, театрально заложив руки за спину, стоял человек с длинными волосами, собранными в хвост. Он был одет в щегольский темно-серый костюм с искрой. Калашников смутился – он всегда представлял себе тринадцатого в античном хитоне и кожаных сандалиях. Похоже, что этот пиджак сшит на заказ кем-то из покойных модельеров фирмы «Армани». Впрочем, уже через секунду Алексей усмехнулся своей наивности – он-то ведь пользуется мобильником, хотя во времена его жизни телефонный аппарат был таким громоздким… Наверняка и тринадцатому не отказано в пользовании благами цивилизации, тем более что его судьба вряд ли решится в ближайшее время.
Пустота за спиной Калашникова снова превратилась в стену, но он этого не заметил.
Иуда обернулся, радушно встречая Алексея улыбкой любезного хозяина.
– Вы ко мне? Впрочем, к кому же еще… У меня так редко бывают гости. К сожалению, мне отказались раскрыть причину вашего визита. Присаживайтесь. Хотите кофе?
Машинально поблагодарив, Калашников присел на один из бархатных пуфов.
– Я к вам… Как бы это так сказать… По довольно необычному делу, – Алексей мялся, не зная с чего начать. Слова цеплялись одно за другое, словно распухая во рту. – Видите ли, у нас такая большая проблема… Э-э-э… В общем, тут произошло…
Закинув ногу за ногу, Иуда продолжал смотреть на него с доброй улыбкой психоаналитика, которому по долгу службы приходится выслушивать пациентов. Его пальцы с безукоризненным маникюром поглаживали поверхность антикварного столика.
– А вы, собственно, откуда? – перебил он блеяние Калашникова. – Из Рая или из Ада?
– Обычно мы стараемся не употреблять слово «Ад», – пояснил Алексей, панически чувствуя, что у него сейчас окончательно откажет язык. – Мы говорим – «город ».
– Город? Скажите, как мило, – рассмеялся Иуда. – А Рай тогда что? Деревня? Вы знаете, мой дорогой собеседник, когда я узнал побольше про ваш… э-э-э… город, меня поразила в нем одна вещь. Мы-то в Иерусалиме думали, что в пекле Шефу прислуживают черти, такие, знаете ли, отвратные мохнатые создания с рогами, копытами и хвостом. Но оказалось, что на управляющих постах в Аду везде – люди… А никаких чертей и в помине нет, это миф – детская фантазия, ха-ха-ха! И верно – зачем нужны черти, когда есть люди?
Этот парень умеет нравиться, пронеслась мысль в голове Калашников. Вот так когда-то он и вошел в доверие – чтобы потом в легкую сдать за полкувшина масла.
– Вы очень хорошо говорите по-русски, – сказал он, с опозданием поняв это.
– О… Что ж тут удивительного? – вздохнул тринадцатый. – Посидите тут с мое… Почти две тысячи лет в одной комнате, а делать совершенно нечего… Что там русский – я уже и диалект тагало изучил… не знаете, конечно? Это главный язык на Филиппинах – острова такие есть в Южной Азии. Сейчас хочу зулусский выучить – завтра начну, наверное.
Алексей взглянул на часы и понял, что уже потерял на пустой треп двадцать минут.
– Если не возражаете, я все-таки хотел бы перейти к делу.
– О, безусловно… – прошептал Иуда. – Для этого вы здесь… не так ли?
– Я офицер внутренней полиции, из Управления наказаниями, – издалека начал Калашников. – Примерно неделю назад у нас в городе начались жестокие убийства известных людей. Судя по почерку, их совершает один и тот же человек, но мы подозреваем, что в организации нападений замешана целая команда – как минимум трое.
Рот Иуды открылся в крайнем удивлении, но Алексей опередил его.
– Сам понимаю, что слово «убийство» звучит здесь абсурдно. Но это так. Тела сгорают полностью, оставляя лишь горстку пепла: как правило, жертвы обливают жидкостью, которая по составу напоминает святую воду, хотя, возможно, и с некоторыми отклонениями. Во всяком случае, на них она действует как серная кислота.
– Помилуйте, – поднес тринадцатый руку к груди, находясь в искреннем недоумении. – Так вы за этим пришли ко мне? Но я-то чем вам могу помочь в такой ситуации?
– Никто бы и не решил вас беспокоить, – придвинулся ближе Калашников, – но мы получили информацию от одного серьезного источника… В общем, этот человек настаивает, что только вы в состоянии объяснить нам смысл происходящего в городе. В записке он указал, чтобы мы обязательно поговорили с вами о какой-то… Книге.
Иуда дернулся – у него задрожал подбородок. Вскочив со стула, он начал ходить по комнате быстрыми кругами. Пару раз тринадцатый ощутимо задел бедром рояль, но не издал даже стона. Его лицо отображало сильнейшее волнение.
– Так вы нашли ее? Где она? – резко остановившись напротив Алексея, тринадцатый холодно смотрел ему в глаза. От прежнего радушия не осталось и следа.
– Нигде… Нам просто сказали, что если напомнить вам про Книгу, то вы… – опять перешел на блеяние окончательно сбитый с толку Калашников.
– Кто убит? – нетерпеливо прервал его Иуда.
– Сначала Гитлер, – покорно начал перечислять Калашников. – Потом Мэрилин Монро… потом Брюс Ли… после чего…
– Палач, блудница и дракон… – на лице тринадцатого появилась полудетская мечтательная улыбка. – Ну конечно… да, все сходится… Неужели ЭТО случилось?
Алексей молчал. Он понимал только одно – надо обязательно дать ему выговориться.
– Тогда все понятно, – сказал Иуда, снова садясь на стул. Его подбородок все еще дрожал: то ли от страха, то ли от крайнего возбуждения. – Это Темный Ангел.
