Но идиллия на то и идиллия, чтобы её разрушали совсем не вовремя подоспевшие антагонисты. Сие правило в полной мере сработало и на сей раз. Полог снова откинулся, но на этот раз совсем не осторожна. Рука входящего едва не сорвала ткань с поддерживающих её шестов. И на пороге объявился герцог Ливейн собственной пузатой персоной.
— Где этот мерзавец? — взревел хозяин, будто не видя кровати.
Вполне возможно, что он её действительно не видел. Обманутый муж изволил не слишком крепко держаться на ногах, толстощёкая его ряшка отливала пугающим багрянцем, а глазки блуждали несколько рассредоточено. Впрочем, мужчина сумел взять себя в руки и уставился на юного красавца.
— Я вас спрашиваю, где этот подлец! — снова потребовал ответа герцог, нежно дохнув на весь шатёр ароматом дорогого вина. — Подайте его мне немедленно. Ибо велю!
Далин никому и ничего подавать не собирался. Да и не по статусу ему было. Но вот изящно указать рукой на кровать и спящего брата, герцог не поленился. Да ещё и головой покивал, будто приглашая гостья к справедливой расправе.
Хозяин тряхнул башкой, как баран, встретившийся-таки лбом с новыми воротами, но сориентировался, вперившись в спину безмятежного принца. При этом собственную супругу, в волнении прижимающую ладони к бурно вздымающимся грудям, он не замечал.
— Ах вот ты где, негодник! Ну, я сейчас тебе покажу, как чужих жён соблазнять!
То ли Ливейна мотнула вперёд безжалостная сила земного притяжения, то ли он действительно шагнул — никто из находящихся в шатре с точностью определить этого не сумел. Только герцог очутился рядом с его высочеством, хватая Дарина за голое плечо.
Реакция принца была незамедлительной. Вроде бы даже глаз не открывая, он приподнялся на ложе, опираясь на руку. И его кинжал очутился на волосок от горла хозяина. То есть от того места, где у обычных людей находится шея. В смысле, рядом с третьей складкой под подбородком. В общем, возле воротника.
— Эй, ты чего? — обиженно прогудел герцог, стремительно, буквально на глазах, трезвея.
И старательно пытаясь рассмотреть клинок. К сожалению, за собственным мясистым носом и вислыми щеками ему видно было только рукоять.
— Да как ты смеешь? — дикой кошкой вдруг взъярилась герцогиня.
И, схватив медный кувшин, стоящий на столике, опустила его на многострадальную голову… Дарина. Принц, так и не открыв глаз, упал обратно на подушки.
— Никто не смеет прикасаться к моему мужу, — гордо заявила разочарованная вроде бы в своём супружестве красавица.
И, мешая причитания с присюсюкиванием, захлопотала вокруг опешившего и переставшего понимать вообще что-либо герцога. Заботливая жена подхватила Ливейн под монументальный локоток, выводя его из шатра. Герцог в целом и не сопротивлялся, притормаживал только и все оглядывался на кровать с распростёртым телом. Но хрупкая северянка оказалась дамой настойчивой и вынудила-таки супруга покинуть ставшее вдруг очень тихим помещение.
А кому тут было шуметь? Дарин как уткнулся носом в подушку, так даже и не шевелился. А его брат сидел в кресле, мученически прикрыв глаза ладонью.
«Печальная участь, — грустно согласилась юная принцесса, глядя на догорающие останки еретика. — Но от этого запаха у меня разыгрался аппетит. Так заманчиво пахнет поджаренной корочкой!»
Многое ли ты знаешь, мой юный друг, о столь грозной службе нашей святой матери церкви, как инквизиция? Позволь мне раскрыть завесу тайны над этим грозным, но справедливым орудием борьбы с ересью. Запомни: основной задачей данного органа являлось определение, вправду ли подозрениваемый виновен в преступлениях против веры.
Служители инквизиции огромное значение придавали чистосердечному признанию. Конечно, не все их методы понятны и близки нам. Но и времена тогда были иные — гораздо более суровые. Враг Человеческий свободно ходил по миру, сея грех в невинных душах. Потому наравне с обычными допросами, применяли ещё и дознание особое. Но если подозреваемый не умирал в ходе следствия, а признавался в содеянном и раскаивался, то материалы дела передавались в суд. Внесудебных расправ инквизиция не допускала. А это свидетельствует о справедливости святых отцов и их беспристрастности.
Старший судья допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников. Которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, выслушивались полностью. Таким образом, у инквизитора складывалось беспристрастное мнение о происшествии, и картину он видел со всех сторон.
Суд защитников веры далеко превзошёл современный по справедливости устройства. В инквизиции не существовало обвинителей или въедливых прокуроров. А сознание еретика в грехе служило обвинением и ответом. Если грешник признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим. Ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое его предали суду, было уже доказано. И это правильно, ибо оступившийся один раз не мог не оступиться во второй.
К чему я это говорю? А давай вернёмся к нашим смелым героиням — и ты поймёшь, зачем я раскрывал тайны церковного судопроизводства. За мной, мой верный слушатель!
* * *
Итак, дружок, нам с тобой, вслед за нашими храбрыми путешественницами, предстоит посетить ещё один город славного королевства Анкалов. Не кажется ли тебе, что вояж наш начинает походить на занятную туристическую поездку? Но, согласись, есть в этом определённая прелесть.
Итак, ищущие приключений, а, заодно, и незаконного ребёнка принца девы, приближались к главным воротам небезызвестного города Ретца. А пока они, пробираются меж телегами торговцев, фургонами крестьян, спешащих попасть на базарную площадь до открытия рынка, и забивающих тракт бездельниками всех видов и мастей, позволь мне коротко познакомить тебя с достопримечательностями этого местечка.
Главной знаменитостью сего города на протяжении нескольких деятелей, а в наши с тобой времена и столетий, считалась вдовствующая королева Анкалов, достопочтимая — Миарта Тарнистарская. В молодости больше известная как Миарта Шалая. И речь не о памятнике, как ты мог бы подумать, дружок. Во времена, про которые я веду рассказ, сия госпожа находилась в весьма добром здравии и почти ясном рассудке. Это потом от неё остался один памятник, да и тот голуби весь засидели.
Бабка ныне правящих венценосных братьев на протяжении всей своей жизни слыла дамой эксцентричной. Настолько эксцентричной, что Его Величество Данкан Справедливый прилюдно заявил, будто мать его отца давно уже померла. А слухи, что она проживает в Ретце — слухи и есть, не более. На что любящая бабуля, не менее публично, ответила: «Не дождёшься, молокосос!» и показала — прости, мой друг, но из истории фактов не выкинешь — фигу.
Так вот, будучи ещё женой Дарейна III и никаких внуков не имея, Миарта супруга своего, как водится, невзлюбила. И решила, что вдовий покров ей будет гораздо больше к лицу. А надо сказать, во времена её молодости в моду только вошли утончённые и особо изысканные яды. Вот с помощью этих ядов и намеривалась красавица отправить постылого муженька на встречу с Отцом.
Но Дарейна дураком тоже никто не называл. Так они и жили в счастливом супружестве тридцать лет: она опробовала за семейными обедами все новые отравы и выписывала со всех концов света алхимиков. А он испытывал на себе противоядия и собирал вокруг себя прославленных медиков. В общем, вклад в науку эта венценосная пара внесла немалый.
Прошло время и король, как и любой человек, помер-таки. Яд ли его отправил на тот свет, застарелый сифилис или просто старость, осталось неизвестно. Но радовалась Миарта недолго. Потому как на престол взошёл её собственный сын. А Данан, в отличие от своего отца, науками не увлекался. И иметь под боком матушку, тяготеющую к совсем не безопасным увлечениям, не желал. Потому и отправил её в родовую вотчину, то есть в Ретц.
Видимо, потрясение было действительно сильно. Миарта неожиданно для всех преобразилась неузнаваемо. Никогда не отличающаяся набожностью, она вдруг переоделась в чёрное, стала употреблять в пищу исключительно постные продукты. Велела поснимать в замке все зеркала и картины, портьеры заменила черными же тряпками, а позолоту, фрески и иные украшения замазала. В смысле, не собственноручно, конечно, но итог один. Некогда прекрасный замок Ретц, задумчиво глядящийся в воды одноименной реки, превратился в склеп.
Ну и — финальным аккордом — вдовствующая королева объявила свой город столицей инквизиции. И с тех пор это место стало самым святым и набожным во всем королевстве. Тут даже котята на свет появляться перестали, ибо кошки боялись грешить.
Потому-то Ее Высочество нисколько не удивилась, увидев возле городских ворот не стражников, а монахов в коричневых рясах. Правда, исключительно на милость Отца святые братья не полагались. И из-под широких рукавов виднелись кольчуги. Однако встретили они путников не привычным: «Куды прешь?» и даже не вежливым аналогом: «Какого забыл в стенах города?», а «Благословен твой путь, грешник!».
