Окруженные плотным облаком пыли, мы прогромыхали по главной улице. Женщины и дети, осмелевшие за наше отсутствие, завопили и вновь бросились запирать двери, хотя мы не подали к тому ни малейшего повода. Эти, из Рваного Уха, вечно опасаются неизвестно чего.
Когда город скрылся из глаз, и мы выехали на дорогу к Бизоньему Хвосту, я передал вожжи Биллу, а сам, перегнувшись назад, сунулся головой в стекло дилижансовой двери.
Там в углу трогательным комочком сжалась девушка, такая хорошенькая, что и сказать нельзя. Ее личико покрывала смертельная бледность, в широко раскрытых глазах застыл ужас, и по всему было видно, что она, того и гляди, хлопнется в обморок. Я слышал, девушки из восточных штатов имеют такую склонность.
– О, пощадите! – воскликнула она, в мольбе простирая ко мне руки.– Пожалуйста, не снимайте с меня скальпа! Я не знаю вашего языка, но если вы понимаете по-английски, умоляю, сжальтесь надо мной…
– Все в порядке, мисс Девон, – говорю я ей. – Я не индеец какой и не дикарь. Я белый и мои друзья – тоже. Да любой из нас и мухи не обидит. Вы даже не поверите, насколько мы все здесь добросердечные, благовоспитанные люди и… – Но в этот момент дилижанс, наехав колесом на пенек, резко подскочил, и я прикусил язык. Боль была такая, что я в раздражении зарычал: «Билл, так тебя растак, сын такой сякой гиены, чтоб тебе на том свете черти, гм-гм…, отъели. Останови лошадей, пока я не свернул твою разэдакую шею!»
– Сам попробуй, тогда и ори, башка с куриными мозгами! – запальчиво ответил он, но натянул вожжи, и через некоторое время лошади встали. Я снял шляпу и открыл дверцу дилижанса. Билл и Джошуа, сойдя на землю, заглядывали мне через плечо.
– Мисс Девон, – учтиво обратился я к девушке, – Прошу извинить за несколько сумбурную встречу, но вы видите перед собой человека, чье сердце истекает кровью при мысли о родных и близких, погруженных во мрак невежества. Меня зовут Брекенридж Элкинс с Медвежьей речки, где сердца чисты, помыслы благородны, но образование – ни к черту.
– Вы видите перед собой человека, – продолжал я, все сильнее распаляясь, – который вырос в невежестве. Я даже не в состоянии ни прочесть, ни написать собственного имени. Джошуа, тот, что в шкуре кугуара, тоже не может, не может и Билл, который…
– Вот и врешь! – вдруг заявляет Билл. – Я умею читать и даже… у-а-у-у! – Это я двинул ему локтем в живот, чтобы не высовывался и не смазывал впечатления от речи.
– Невежество людей вроде нас еще можно объяснить, – продолжал я. – В нашу бытность щенками о школах в здешних горах и не слыхивали. Уберечь свой скальп от ножа индейца почиталось куда большей заслугой, нежели умение покрывать каракулями грифельную доску. Но времена изменились. И когда я вижу, как свежая поросль пребывает в том же невежестве, что и вековые дубы, сердце мое саднит от жалости к ним. Прежние оправдания уже не годятся. Большинство индейцев оставили эти места, и на пороге маячит эпоха просвещения и культуры.
– Мисс Девон, – пора было брать быка за рога, – почему бы вам не обосноваться на Медвежьей речке, чтобы учить уму-разуму наших детишек?
– Но… – попробовала возразить она, – я приехала на Запад, чтобы обучать детей в местечке под названием Рваное Ухо, хотя, правда, еще не успела подписать контракт.
– И сколько эти змееловы намеревались вам платить? – спросил я ее.
– Девяносто долларов в месяц.
– Мы на Медвежьей речке будем платить вам все сто, квартира и стол бесплатно.
– Но что скажут на это люди из Рваного Уха?
– Ничего! – отрезал я. – Я с ними уже договорился. Они настолько горячо воспринимают интересы Медвежьей речки, что и не подумают вмешиваться в дело, если за ним стоит имя Элкинса. Теперь их и упряжкой быков не затащишь на Медвежью речку!
– Ну, не знаю, – опять засомневалась она. – Все это так неожиданно. Мне, право, кажется…
Но я не дал ей закончить:
– Вот и чудесно! Замечательно! Прекрасно! На том и остановимся! Вперед!
– А далеко еще? – спрашивает она, и видя, что я взбираюсь на козлы, снова хватается обеими руками за край сиденья.
– Для начала, – говорю, – в Бизоний Хвост. Мне надо приодеться и нанять для вас смирную лошадку, потому как не сделано еще такое колесо, что доедет до Медвежьей речки. А после – прямиком домой! Н-но, лошадки! Свет культуры въезжает в горы Гумбольдта!
Ну так вот. Через пару дней мы с учительницей уже неторопливо ехали по горной тропке на Медвежью речку, а следом семенил мул с ее пожитками. Картина была потрясающая: на мне покупная одежда и шляпа с пером, и башмаки, и мало ли чего еще! А под девушкой дамское седло – первое дамское седло в горах Гумбольдта! Она была просто прелесть, и всякий раз, когда я бросал взгляд на ее ладную фигурку, мое сердце начинало неистово биться от тяги к просвещению!
Я нарочно свернул с тропы, чтобы проехаться мимо ключа, из которого Глория Макгроу дважды в день брала воду. Сейчас как раз было ее время, и, конечно же, она была на месте. Заслышав стук копыт, Глория резко выпрямилась и что-то быстро заговорила, но вдруг ее взгляд упал на мою элегантную спутницу, глаза округлились, речь оборвалась на полуслове, а соблазнительный ротик так и остался распахнутым. Я придержал коня, снял шляпу и, взмахнув ею в воздухе, – жест, позаимствованный у одного шулера из Бизоньего Хвоста, – сказал:
– Мисс Девон, позвольте вам представить мисс Глорию Макгроу, дочь одного из самых почтенных граждан округа. Мисс Макгроу, это мисс Маргарет Девон из штата Массачусетс, наша будущая школьная учительница.
– Как поживаете? – вежливо так спрашивает мисс Маргарет, но Глория словно воды в рот набрала. Она стояла как вкопанная, глядя, на нас во все глаза. Ведро выскользнуло из ее руки и с плеском упало в ручей.
– Позвольте, я вам помогу, – учтиво сказал я и нагнулся в седле, чтобы поднять ведро, но Глория вздрогнула, словно ее кто ужалил, и заговорила неестественным, напряженным голосом:
– Не прикасайся к ведру! Не смей трогать мои вещи! И вообще отстань от меня!
Не отвечая на выпад, мы проехали дальше. Через некоторое время мисс Маргарет заметила:
– До чего красивая девушка! Вот только вела себя как-то странно.
Погруженный в свои мысли, я промолчал. Мне показалось, что на этот раз я сумел таки основательно задеть за живое Глорию Макгроу. Похоже, она наконец убедилась, что не напрасно я грозился привезти на Медвежью речку красавицу невесту. Но странное дело: я не испытывал и тени радости от своей долгожданной победы.
Глава 12
Война на Медвежьей речке
Папаша выковырял из моего плеча девятнадцатую по счету дробину и сказал:
– Послушай меня, мой мальчик. Один единственный боров может внести в размеренную жизнь общины больший разлад, чем скандалы, разводы и запои отцов семейств, вместе взятые. К тому же – он замолчал на время, пока правил кривой нож о мой обожженный скальп. – К тому же, когда в сообщниках у свиньи выступает молодая леди – школьная учительница, чужак англичанин и свора наших кровожадных родственников, прочее мирное население не может безучастно наблюдать за событиями. А сейчас не дергайся – Бакнер будет пришивать тебе ухо.
Папаша, как всегда, говорил правду. Во всем, что случилось, не было моей вины. Джоэл Гордон потерял свои зубы благодаря собственной небрежности, завирается и Эрат Элкинс, болтая всюду, будто я нарочно помял ему грудную клетку. В свою очередь, если бы дядюшка Джеппард Гримз не имел привычки совать свой нос в чужие дела, никому и в голову бы не пришло нашпиговывать этому почтенному старцу зад мелкой дробью. И уж совсем странно слышать, что, мол, только по моей лишь вине дотла сгорел дом двоюродного братца Билла Кирби. Мне также непонятно, почему я должен нести ответственность за ухо Джима Гордона, если его прострелил Джек Гримз? Я так полагаю, что любой в этой истории заслуживает порицания гораздо большего, чем я, а если кто не согласен, так я всегда готов подмести таким любую дорогу штата.
Но, кажется, я забегаю вперед. Позвольте вернуться к тем дням, когда культура впервые возвысила свой голос среди бесхитростного населения Медвежьей речки.
Я не врал, говоря о своем искреннем убеждении, что образование – вещь для подрастающего поколения необходимая позарез. Поэтому немедленно по прибытии домой я собрал на поляне народ и догадался расположить людей подальше от мисс Девон, чтобы уберечь девушку от доводов толпы и избежать излишних опасений за ее блестящую будущность. Затем я изложил соплеменникам свой взгляд на вещи.
Как нередко бывает в свободном обществе, мнения резко разделились. Но по мере того как оседала пыль, а ветер относил в сторону пороховой дым, все больше выяснялось, что значительное большинство мыслит по-моему. И все же некоторые были настроены резко против. Они орали, что из чтения книжек все равно ничего путного не выйдет, и мне стоило немалого труда убедить их в обратном. Пришлось даже повалять по поляне шестерых-восьмерых, пока у тех не наступило просветление мозгов и они не додумались до простой мысли, что учение – это не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. После этого они согласились рискнуть допустить мисс Маргарет до своих медвежат и лосят.
