Ознакомительная версия.
— Я думаю, случай подвернется сам, сказал Ворбис. Когда Брута выпрямился, Ворбис глядел на него столь пристально, словно читая его задние мысли. — А теперь, пожалуйста, оставь нас, сказал Ворбис. — Отдыхай сколько сможешь… сын мой.
* * *
Брута медленно шел по Дворцу, глубоко погруженный в непривычные мысли. — День, Ваше Преподобие. — Ты уже знаешь?
Провались-я-на-этом-месте Дблах засиял поверх своего лотка с тепловатым ледяным шербетом. — Дошли слухи, сказал он. — Вот, возьми плитку Клатчанского Наслаждения. Даром. По рукам?
Место было забито больше обычного. Даже Дблаховы горячие пирожки расходились, как горячие пирожки. — Беспокойно сегодня, сказал Брута, едва ли задумываясь о том, что говорил. — Время Пророка, видишь ли, сказал Дблах, когда Великий Бог объявляет себя миру. И если ты думаешь, что сегодня людно, ты не сможешь развернуть козу здесь через несколько дней. — А что тогда произойдет?
— С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько чахлым. — Что тогда произойдет?
— Законы. Ты знаешь. Книга Ворбиса? Я предполагаю…-Дблах наклонился к Брутене можешь намекнуть, а? Я предполагаю, Великий Бог не собирается сказать чего-нибудь полезного в интересах пищевой промышленности?
— Не знаю. Я думаю, он захочет, чтобы люди выращивали больше салата. — Действительно?
— Это всего-лишь предположение. Дблах зловеще рассмеялся. — О, да, но это твое предположение. Намек столь же остер, как тычок острой палкой мертвому верблюду, как говорится. Я знаю, где я смогу запросто прибрать к рукам несколько акров хорошо орошаемой земли. Пожалуй, стоит купить сейчас, раньше всех?
— Не вижу в этом ничего дурного, мр. Дблах. Дблах бочком подобрался поближе. Это было не сложно. Дблах всюду подбирался бочком. Крабы думали, что он ходит боком. — Интересно, сказал он. — В смысле… Ворбис?
— Интересно? — сказал Брута. — Заставляет задуматься. Даже Оссори должен был быть живым человеком, как ты или я. Чистить уши, как обычные люди. Интересно. — Что. — Да все это. Дблах снова заговорщицки рассмеялся и потом продал пилигриму со стертыми ногами чашу гумуса, в чем тот тут же начал раскаиваться. Брута спустился в свою спальню. Она была пуста в это время дня. Шатание вокруг спален возбранялось, дабы присутствие каменно-жестких матрацев не возбудило греховных мыслей. Та малость, что ему принадлежала, пропала с полки у его койки. Возможно, где-то у него была своя комната, но никто не сказал ему об этом. Брута почувствовал себя совершенно потерянным. Он лег на койку, на всякий случай, и вознес моление Ому. Ответа не было. Почти всю его жизнь не было ответа, и это не было очень плохо, ибо он его и не ожидал. И прежде всегда было приятное ощущение, что, возможно, Ом слушает, но просто не утруждается что-нибудь сказать. Сейчас не было чего слушать. Он мог бы с тем же успехом говорить с самим собой, и слушать самого себя. Как Ворбис. Эта мысль не уходила. Мозг, как стальной шар, сказал Ом. Ничто не входит и не выходит. Так что все, что Ворбис мог слышать, был дальний отголосок его души. И из этого дальнего отголоска он скует Книгу Ворбиса, и Брута подозревал, что знает, какие там будут указания. Там будет говориться о святых войнах, крови, крестовых походах, крови, набожности и крови. Брута встал, чувствуя себя дураком. Но мысль не уходила. Он был епископом, но он не знал, чем епископы занимаются. Он видел их только издалека, проплывающих мимо, как кучевые облака. Было лишь одно дело, которое он умел. Какой-то прыщавый парень мотыжил огород. Он с удивлением взглянул на Бруту, когда тот забрал мотыгу, и оказался достаточно туп, чтобы несколько мгновений пытаться удержать ее. — Я, знаешь ли, епископ , сказал Брута. — В любом случае, ты делаешь это не правильно. Иди и займись чем-нибудь другим. Брута зло вонзил мотыгу в сорняки вокруг сеянцев. Всего несколько недель, а на земле уже зеленое море. Ты епископ. Чтобы был паинькой. А вот железная черепаха. Если не будешь слушаться. Ибо… … в пустыне было двое. И Ом говорил с одним из них. Ничего в этом роде прежде не приходило Бруте на ум. Ом говорил с ним. Возможно, он не говорил того, что Великие Пророки ему приписывали. Возможно, он никогда не говорил ничего подобного… Он дошел до конца грядки. Потом он привел в порядок фасолевые плети. Лу-Тзе внимательно следил за Брутой из своего маленького навеса у компостных куч.
* * *
Это был другой сарай. Урн перевидал не мало сараев. Они начали с телеги, и потратили кучу времени, уменьшая ее вес, насколько возможно. Он много думал о моторах. Проблемой были зубчатые передачи. Сфера хотела вращаться много быстрее, чем хотели крутиться лопасти. Пожалуй, это была метафора, или что-то в этом роде. — И я не могу заставить его двигаться задом, сказал он. — Не беспокойся, сказал Симони. — Ему не придется двигаться задом. Как насчет брони?
Урн рассеянно махнул рукой в сторону своей мастерской. — Это деревенская кузница! — сказал он. — Эта штуковина двадцать футов в длину! Захарос не может сделать пластину больше чем несколько футов в длину. Я пытался прибивать их к раме, но она просто сломалась под их весом. Симони взглянул на скелет паровой машины и пластины, сложенные в стог рядышком. — Когда-нибудь был в битве, Урн? — сказал он. — Нет. У меня плоскостопие. И я не слишком силен. — Ты знаешь, что такое черепаха?
Урн почесал голову. — Ок, ответ не рептилия с панцирем, да? Потому, что ты знаешь, что я это знаю. — Я имел ввиду черепаху из щитов. Когда нападаешь на крепость или стену, а враг бросает на тебя все, что ни попадя, каждый держит свой щит над головой, так чтобы это… вроде как… стекало бы по всем окружающим щитам. Может выдержать немалый вес. — Частично заходя, пробормотал Урн. — Как чешуя, сказал Симони. Урн отстраненно поглядел на повозку. — Черепаха, сказал он. — А таран? — сказал Симони. — О, это не проблема, сказал Урн, не обращая большого внимания. привернутый к раме ствол. Большая железная трамбовка. Говоришь, там только бронзовые двери?
— Да. Но очень большие. — Они, пожалуй, полые. Или из бронзовых пластин поверх дерева. По-моему так. — Не цельная бронза? Да любой тебе скажет, что это цельная бронза. — Я бы тоже так сказал. — Извините, сэр. Дородный мужчина выступил вперед. Он носил униформу дворцовой стражи. — Это Сержант Фергмен , — сказал Симони. — Да, сержант?
— Двери укреплены Клатчансткой сталью. Из-за битв в во времена Ложного Пророка Зога. И они открываются только наружу. Как шлюзы проходы в каналах, понимаете? Если из толкнуть, они только еще крепче закроются. — Тогда, как они открываются? — сказал Урн. — Ценобриарх поднимает руку и дыхание Ома распахивает их, сказал сержант. — А логически, я имею ввиду. — Ох. Ну, один из дьяконов идет за занавеску и тянет рычаг. Но… когда я бывал на страже в подземной часовне, иногда, там была комната… когда были восхваления и прочее. . ну, можно было услышать, как бежит вода…. — Гидравлика, сказал Урн. — Думаю, это может быть гидравлика. — Можете ли вы войти вовнутрь? — сказал Симони. — В эту комнату? Почему бы и нет? Никому нет никакого дела. — Он сможет открыть дверь? — сказал Симони. — Гмм? — сказал Урн. Урн отвлеченно тер молотком подбородок. Он выглядел заблудившимся в мире своих мыслей. — Я сказал, сможет Фрегмен заставить эту Гидру Гаврика работать?
— Гмм? Ох. Я так не думаю, сказал Урн, рассеянно. — А ты сможешь?
— Что?
— Ты сможешь заставить ее работать?
— Ох. Возможно. Это только трубы и вес, в конце концов. Гм. Урн по-прежнему глубокомысленно взирал на паровую повозку. Симони многозначительно кивнул сержанту, показывая, что он может уходить, а потом попытался предпринять мысленную межпланетную экспедицию, необходимую, чтобы добраться туда, где был мир Урна. Он тоже попытался поглядеть на повозку. — Когда вы сможете его завершить?
— Гмм?
— Я сказал… — Завтра поздно ночью. Если мы будем работать всю эту ночь. — Но она нужна нам к завтрашнему утру! У нас не будет времени убедиться, будет ли она работать!
— Первое время она будет работать, сказал Урн. — Действительно?
— Я ее сделал. Я в ней смыслю. Ты разбираешься в мечах и копьях, и всем прочьем. Я разбираюсь в том, что кружит и вертится. Первое время она будет работать. — Хорошо. Но, у меня есть другие дела… — Отлично. Урн остался один в сарае. Он рассеянно взглянул на молот, а потом на железную повозку. Здесь не умели правильно лить бронзу. Их железо было смешно, просто смешно. Их медь? Ужасна. Они, казалось, могли сделать сталь, раскалывающуюся от удара. За многие годы Квизиция выполола всех хороших кузнецов. Он сделал все, что мог, но… — Не спрашивайте меня, что будет дальше, тихо сам себе сказал он.
* * *
Ворбис сидел в каменном кресле в саду, с рассыпанными вокруг бумагами. — Ну?
Коленопреклоненная фигура не подняла глаз. Двое стражей стояло над ней с обнаженными мечами. — Люди Черепахи… люди составили какой-то заговор, сказал повизгивающий от ужаса голос. — Конечно. Конечно, сказал Ворбис. — И в чем суть?
Ознакомительная версия.
