Дуглас Адамс - Детективное агентство Дирка Джентли

— Одним парадоксом больше, одним меньше — это дела не меняет. Если бы Вселенная из-за каждого сомнения в том, что на ней произошло, оказывалась на грани гибели, она не просуществовала бы дольше одной пикосекунды. А таких случаев было немало. Она как человеческое тело. Несколько порезов и ушибов не способны нанести Вселенной серьезного ущерба. Даже хирургическое вмешательство, если оно сделано умелыми руками. Парадоксы для нее — не более чем шрамы. Время и пространство сами врачуют себя, а люди помнят лишь версии событий.

Но это отнюдь не означает, что, столкнувшись с парадоксом, вы не будете удивлены теми или иными странностями, но если вы станете утверждать, что такое никогда не случалось с вами в вашей жизни, тогда я не знаю, на какой планете вы жили. Могу лишь сказать, что только не на этой.

— Раз это так безопасно, профессор, почему тогда вы ничего не предприняли, чтобы спасти дронтов от вымирания? — взволнованно спросил Ричард.

Профессор вздохнул:

— Вы ничего не поняли, мой друг. Дронты не вымерли бы, если бы я не вздумал изо всех сил спасать доисторическую рыбу целакант.

— Целакант? Доисторическую рыбу? Но какое отношение имеют дронты к этим рыбам?

— Итак, мой друг, вы задаете мне вопрос. Нераскрытость причин и следствий делает анализ невозможным. Континуум не только похож на человеческое тело, но и на кусок плохо наклеенных обоев — попытка устранить возникший пузырь в одном месте приводит к тому, что он возникает в другом. В исчезновении дронтов повинен я. В конце концов я просто не вынес и заставил себя сделать выбор. Когда пытаешься изменить время, прежде всего страдаешь сам. — Печально улыбнувшись, он отвернулся.

Затем после длительного молчания, похожего на раздумья, профессор добавил:

— Нет, все должно получиться. Я циничен только потому, что это часто оборачивалось злом. Рассказ бедняги невероятно печален, и нет ничего плохого в том, что кто-то попытается положить конец его страданиям. Ведь это произошло очень и очень давно и на мертвой планете. Если, мы сделаем это, каждый из нас запомнит этот миг как нечто происшедшее с ним самим. Будет жаль, если остальной мир этого не оценит. Впрочем, не в первый раз.

Майкл склонил голову.

— Почему ты молчишь, Дирк? — спросил Ричард.

Дирк окинул его свирепым взглядом.

— Я хочу видеть корабль, — потребовал он.

Трубка красного телефона соскользнула с рычага и легла на стол. Если бы в комнате был кто-то, он заметил бы чуть светившиеся очертания фигуры того, кто проделал это.

Свечение было слабее фосфоресцирующего циферблата часов. Просто казалось, будто воздух вокруг еле различимых контуров был чуть-чуть темнее.

Гордон Уэй в последний раз попробовал справиться с непослушной трубкой. Наконец он водрузил ее на место. Она легла, разъединив связь. Призрак Уэя, сделав свой последний звонок, успокоился и исчез.

Медленной тенью проплывая по орбите Земли, этот обломок казался крупнее и имел более упорядоченные очертания. Судя по всему, он был более древнего происхождения, чем остальные… И немудрено.

В течение четырех миллиардов лет он вбирал в себя информацию с планеты, над которой пролетал, сканируя, анализируя, обрабатывая данные. Иногда он посылал их обратно, если они были важны и способны помочь и когда надеялся, что они будут приняты. И снова продолжал наблюдать, вслушиваться, записывать. Ни единый всплеск волны, ни чье-то биение сердца не ускользали от его чувствительных приборов.

А в остальном на планете за все эти миллиарды лет мало что изменилось, появилось лишь кольцо воздуха вокруг и пляшущие в нем пылинки. И все же теперь там что-то происходило. Спокойно, без всякой шумихи и волнений, беззвучно, как падение капли влаги на лист, в серой стене, стоявшей четыре миллиарда лет, появилась дверь. Простая белая деревянная дверь с небольшой медной ручкой.

Это незаметное событие тоже нашло свое место в потоке собираемой кораблем информации. И не только появление двери в стене, но и появление тех, кто был за нею, их облик, поведение, состояние и самочувствие — все было записано, обработано, преобразовано.

Спустя какие-то мгновения дверь отворилась.

За нею была видна комната, не похожая ни на один отсек на корабле — деревянный пол, старая мебель, огонь в камине. Его пляшущее пламя возникло на дисплеях всех компьютеров на корабле, видны были даже кружащиеся в воздухе пылинки.

В дверях появилась фигура большого, грузного человека со странным блеском в глазах. Когда он переступил порог и вошел в корабль-челнок, его лицо стало странно спокойным. Видимо, он долго ждал этого момента и не надеялся, что он наступит.

За ним последовал маленький человечек с седыми встрепанными волосами. Он остановился, удивленно оглядываясь, столь внезапно шагнув из мира своей комнаты в космическую капсулу. Затем вошел еще один, нетерпеливо, порывисто и настороженно. Полы его широкого кожаного пальто разлетались как от ветра. Он тоже замер, оглядываясь и не все еще понимая, но затем сделал несколько быстрых шагов и стал внимательно изучать серые, покрытые древней пылью стены корабля.

И лишь потом появился четвертый из них, высокий и худой. Но этот, войдя, остановился как вкопанный, словно увидел перед собой стену. В сущности, так оно и было.

Он оцепенел. По выражению его лица, без сомнения, можно было предположить, что с ним произошло нечто такое, что не случалось ранее никогда.

Наконец, придя в себя, он задвигался, но не шел, а словно бы плыл по воздуху, и лицо его ежесекундно меняло выражение под воздействием каких-то внутренних переживаний — от благоговейного страха до невероятного удивления. В его глазах были слезы.

Дирк, обернувшись, нетерпеливо поторопил его.

— Что с тобой? — крикнул он, перекрывая возникший шум.

— Музыка… — прошептал Ричард.

В воздухе звучала музыка. Казалось, ничему, кроме музыки, здесь не было места. Звучал сам воздух. Поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, Ричард каждый раз слышал новую мелодию, но все они, слившись, образовывали единый музыкальный фон. Оглушенный, он зашатался и прислонился к стене.

Дирк едва успел подхватить его.

— Пойдем, друг, — сердито сказал он. — Что с тобой, черт побери? Ты не выносишь музыку? Слишком громко для тебя, да? Возьми себя в руки, Ричард. Меня кое-что смущает. Здесь что-то не так. Пошли…

Он подставил Ричарду свое плечо и буквально поволок его на себе. Разум Ричарда был подавлен шквалом звуков. В его сознании рождались странные образы, видения сплетающихся мелодий, которых стало такое множество, что они породили хаос. Мелодии росли, усиливались, множились, сплетались в огромный клубок, пока одна из них не возобладала над остальными. И тогда стало легче. Он теперь слышал только эту мелодию — то сильную, торжествующую как волшебный поток, подхватывающий все на своем пути, то слабую, легкую и блуждающую, словно попавшую в водоворот сомнений. Но тут же, став рябью, первой приметой рождающейся новой мощной волны, она вновь радостно заявляла о себе…

Ричард чувствовал, как сознание медленно покидает его.

Он лежал неподвижно. Ему казалось, что он — старая губка, которую окунули в парафин и выбросили на солнце, или старая кляча, чью дубленую шкуру оно безжалостно жжет, а его кожа жаждала легких ароматических масел и прохлады темных масс воды. То он видел, как лежит на белом песчаном берегу высушенный солнцем и ослепленный светом, одуревший от обилия рыбы и сверкающего под солнцем песка. А то вдруг мнил себя насосом, качающим воду в весенний день — ее струя веселым потоком стекала вниз на свежескошенный луг. Далекие звуки еле достигали слуха, все было словно во сне.

Он бежал и падал, видел ночные огни далекой гавани, море было совсем близко и темной тенью набегало на песок. А там, где было глубоко, оно легко обволакивало тело, и вода, доходя до ушей, казалась тяжелой и маслянистой. Где-то недовольно ворчал телефон… бррр… бррр…

Ричарду казалось, что он слушает музыку самой жизни. Музыку луча, пляшущего по ряби вод, поднятой ветерком и приливом, музыку земли, согретой солнцем.

Он все еще лежал. Телефон беспокоил его все больше — он настойчиво звонил. Ричард наконец понял это, поэтому быстро поднялся и сел.

Он лежал на узкой смятой постели в небольшой неопрятной комнате с деревянными панелями, чем-то странно знакомой ему, но он никак не мог вспомнить. Она была загромождена книгами и старой обувью. Лицо Ричарда выражало недоумение.

Наконец он догадался, что телефон звонит прямо у его постели.

— Алло? — Он поднял трубку.

— Ричард? — В голосе Сьюзан слышалось отчаяние. Ричард тряхнул головой, но сознание от этого не прояснилось.

— Алло? — тупо повторил он.

— Ричард, это ты? Где ты?