– Вовчик, отдай «Меню» братану и сбегай, свистни лабухов. Передай, пусть мою любимую сбацают. Иди, родной. Свободен пока.
Владимир Владимирович сдержанно и с достоинством согнул спину в легком полупоклоне, вручил Спартаку увесистый том «Меню» и деловито ретировался.
– Листай книжку, братан, выбирай, че похавать. Я-то сытый, а те самое оно червячка заморить с дальней дороги... Че ты на меня-то гляделки вылупил? Ты в меню погляди! Тама устрицы-шмустрицы, лобстеры-жлобстеры, суши-уши, все, чего душе угодно. Усе есть, чего можно зъесть, хы-ы! Выберешь, кликнем Вовчика, он мигом обслужит.
Спартак вздрогнул – музыка грянула неожиданно. Повернул голову – на эстраде стояли битлы. Только Ринго сидел за барабанами. Джон приблизил губы к микрофону и запел очень чувственно, чисто по-русски:
– Цыганка с картами, дорога дальняя. Дорога дальняя, казенный дом...
Спартак отложил на угол столешницы так и не раскрытую энциклопедию пищи, вздохнул медленно, резко выдохнул. Взъерошил волосы. Тряхнул головой. Смял лицо ладонью.
– ...Та-а-ганка, я твой бессменный арестант, пропали юность и талант... – тянули битлы хором. Вторя им, мелодично взревела медведица за окошком.
Лицо под ладонью мялось, как всегда. Обычно мялось. Пальцы отчетливо ощущали легкую небритость щеки, влагу зрачка, волосатость бровей.
– Брателла, ты че? Че тя так ломает, а? Глянь – сплошь ништяки кругом! Кончай колбаситься и кайфуй на здоровье...
– Довольно! – Ладонь, перестав мять лицо, шлепнула по столу. Подпрыгнули фарфоровая тарелка и серебряные приборы. Холодные глаза Спартака сфокусировались на мясистой переносице амбала напротив. – Объясни, кто ты такой, где я и... И какого хрена, япона мать?!.
– Тю-ю... – собеседник растянул слюнявый рот до ушей. – Не признал меня, брат? Я ж Петя! Петька Потемкин, вспомнил?
Спартак недоверчиво насупил брови. Глаза его сузились на секунду, брови подпрыгнули, и глаза округлились. А ведь и правда – Петька! По кличке «Броненосец Потемкин». Когда-то, не сказать, чтобы друг, но приятель, и близкий, по тусовке восточных единоборств. Когда-то, в начале 90-х, они приятельствовали. В тогдашней тусовке. Тогдашние тусовочные недруги втихаря обзывали Петьку «Прыщем». У него тогда вся морда краснела от прыщиков. Особая примета – прыщи – исчезли с Петькиной морды, поэтому и не узнал Спартак старинного приятеля.
Тусовка – субстанция текучая. Потемкин сгинул неизвестно куда, кажется... Кажется, в 93-м. Кажется, кто-то как-то трепался, мол, Броненосец подался в бандиты. И, кажется, Спартак в это поверил.
Петя тренировался по школе «Кёкусинкай». Броненосец, помнится, боготворил японца корейского происхождения Ояму, отца-основателя «Школы Окончательной Истины», знаменитого поединками с быками, которым садист Ояма отшибал рога и ломал хребты в целях саморекламы. Супержесткая до идиотизма школа карате соответствовала и характеру, и уму Петра Потемкина, и его бычьей мускулатуре. Среди тусовщиков Петька прославился тем, что однажды явился на семинар к заезжему китайцу и опозорил иностранного инструктора «тайдзи-цюань», сломав тому два ребра одним незатейливым ударом в честном, что важно, устроенном по обоюдному согласию, поединке.
– Че, брат? Признал дружбана Петьку?
– Здравствуй, Броненосец.
– Ну-у слава богу! Меня, понимаешь, попросили тебя встретить по-людски, я, вишь, и сочинил кабачок с бабами, с музычкой и с солидным халдеем. Нравится? Хы-ы!.. А помнишь, как мы с тобой в Парке культуры пиво пили? Помнишь, как мы у Тадеуша в зале бились? Ты мне, чертяка, тогда чуть зуб не выбил! А я те, хы, коленку зашиб. А после, помнишь, мы пошли в парк пивко сосать, режим нарушить. Ты, хы, дотудова еле дохромал, а меня мусора стопорнули, документы проверили и загомонили, типа, не похожий я на фотку в паспорте. У меня, помнишь, губищу, тобою разбитую, разнесло на полрожи... Ии-э-эх, веселые времена были!.. Брат, а может, пивка? Вовчика свистнем, он мигом организует! Ну их, лобстеров-жлобстеров, икру-шмукру, закажем воблы и пива! Много! А потом в баню с бабами. Они на все готовые, только свистни.
– Погоди, Петя. Не гони. Не съезжай с темы. Объясни, где я... то есть – где мы? Я умер?
– Тьфу на тебя! Скажешь тоже – умер! Живехонек ты, брателла. И я тож, тьфу-тьфу-тьфу, на здоровье не жалуюсь. Рановато нам, Спартакушка, на тот свет... Эй-й! Лабухи! Сколько можно «Таганку» пилить?! На бис петь вас не просили, волосатых. Давай, заводи «Песню про зайцев».
Поль кивнул понятливо, дернул струны, Джорж вдарил по клавишам, Ринго по барабанам, Джон запел:
– В темно-синем лесу, где трепещут осины...
– Петя, признайся – вокруг нас, по типу, виртуальная реальность?
– Я балдею! – Петя, изобразив лицом восхищение, схватился за графин с водкой. – За это надо выпить! – Свободной рукой, костяшками пальцев Петя постучал себе по лбу. – За твою башку, за башковитость твою надо по полной.
– Я пить не буду. Виртуальную ханку я пить отказываюсь.
– Обижаешь?
– Не съезжай с темы. Объясни, почему я без всяких истерик тру тут с тобою базары, вместо того, чтобы трахнуться в обморок от сильнейшего стресса, который обязан давным-давно сжечь все мои нервы к ядрене фене?
– Держите меня четверо! Это ж надо, а? Сам допер, что он под успокоительной наркотой сидит! Это ж какая голова у пацана! Золотая! За твою башковитость, братан, – и Петя влил в себя махом стопку. – Ух-х, х-хорошо пошла!.. Брат, я те одну умную вещь скажу, только ты, чур, не обижайся. Эт, вокруг, ни шиша не эта, как ты ее обозвал?
– Виртуальная реальность.
– Во! Не она это. Эт, понимаешь, другая... Как, бишь, ее?.. Забываю всю дорогу... Название на рыбу похоже...
– Какую рыбу?
– Дешевую. Моя бывшая, земная, котяре нашему всю дорогу такую брала... Вспомнил! Ментай! Эт, вокруг, по-научному говоря, ментальная реальность. В ей все, че закажешь – реальнее живого. По твоему вкусу и без всяких напрягов, реально. Навык, ясно, нужен, чтоб райскую жизнь выстраивать, но, раз я в этом деле поднаторел, дык, и ты, ясное дело, еще скорее научишься, с твоей-то, брат, башкой из золота.
– Петь, а можно этот рай убрать на минуточку?
Беззаботно пьяненькое выражение будто волной смыло с раскрасневшегося лица Броненосца.
– Уверен? – спросил Петр неожиданно трезвым голосом. Абсолютно трезвым. Сурово спросил, серьезно.
– На все сто, – твердо ответил Спартак.
– Хы-ы... – Броненосец улыбнулся уголком рта, пряча глаза, такое впечатление, что смущаясь. Хотя смущение и Петька – понятия несовместимые. Во всяком случае, в прежней жизни он ни разу не видел смущенного Броненосца. – Оно тебе надо, брат?
В тихом голосе Потемкина отчетливо слышался стон безнадежно больной надежды.
– Надо, – произнес Спартак с нажимом, будто гвоздь вбил в гроб умирающей надежды Петра Потемкина.
– Хорошо ведь сидим... Может, попозже это... о чем ты просишь?.. – агонизировала надежда по-женски.
– Нет! Сейчас.
– Ну-у, тогда-а держись...
И «заказанный» Потемкиным «рай» исчез. И гнетущая тишина повисла в утратившем лесную свежесть воздухе...
...Вокруг унылые стены, голый пол, из серости потолка торчит ржавая труба, из нее сочится сиреневый дымок. Спартак сидит на полу, обнаженный, неудобно поджав ноги. А напротив Спартака на коленях сидит монстр, лишь отдаленно напоминающий человека.
Тушу монстра покрывают ороговевшие чешуйки кожи. Под чешуей вздулись буграми мышцы грудины и живота, плеч, таза и конечностей. Нижние конечности короче, чем у человека, верхние длиннее. Конституцией монстр походит на гориллу. Кулаки – каждый по пуду, то есть килограммов по шестнадцать. Костяшки кулаков, как маленькие тупые рожки. Шеи у монстра практически нет. Носа тоже. Череп приплюснут. Ушные раковины малюсенькие. Глазницы узкие. Макушка блестит, и только ярко выраженные надбровные дуги покрыты густой шерстью для защиты органов зрения от пота.
– Вишь, успокоительный газ из трубы гуще повалил? – спросил монстр голосом Пети Потемкина.
– Ви-жу... – выдавил из себя Спартак с заминкой.
– Эт, чтоб ты, брат, коньки с перепугу не откинул... Че ты рожу-то, рожу-то че скривил? Не нравлюсь?.. Хы-ы! Сам-то, может, еще и пострашнее сделаешься, чтоб прожить лишку. Я-то еще ничего. Я на ринге таких уродов видел – тебе и не снилось. Было дело, одну тварь как только увидел, так сразу и блеванул. Меня тогда еще пожалели, сняли с соревнований всего облеванного. Битый час чешую в душе драил, блевотину с себя соскабливал.
– Петя, верни, пожалуйста, все обратно, – попросил Спартак предательски дрогнувшим голосом и вновь ощутил под одетой в штаны задницей мякоть комфортного полукресла.
– ...А нам все равно, а нам все равно, пусть боимся мы волка и сову... – пели ментально реальные битлы как ни в чем не бывало. За спиной у Спартака тихо хихикали ментальные блондинки. Напротив сидел реально двуличный Броненосец.
– Живой? – спросил Петя с неподдельным сочувствием и с подкупающе искренней грустинкой в глазах.
