— Братство.
Слово само слетело с губ.
Путаясь в движениях, Степан достал из сумки диктофон.
Выставленный мужик перестал колотить в дверь, повернулся и уверенно зашагал в его сторону — но явно не для того, чтобы пожать руку или дать эксклюзивное интервью.
— Да ты… Да из-за тебя… Да я тебе…
— А что я? — возмутился Степан, нажимая «запись» и стараясь играть под ситуацию. — Сам же рекламу дал! Торгаш ты, как я погляжу. Этот, как его… — Он поискал слово пообиднее, но не придумал. И выпалил первое, что пришло на ум: — Бюргер, вот ты кто!
Того как змея укусила. Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену, и стал хватать ртом воздух. Глаза его расширились. Степан даже немного испугался за мужика.
— Как ты узнал мое имя?
Из-за забора послышалось хихиканье. Потом — металлический голос.
— Новый. Наш. Пацан.
— Ага, лихо Бюргера поддел.
— Так ему!
— Кулио, слезь с загривка. Я тоже поглядеть хочу.
— Что, Бюргерюша, несладко? — сказал, похоже, тот самый Кулио, которого попросили убраться с холки.
После чего невидимый хор нараспев протянул:
— Лаша-а-ара!
— Ребятушки, а вдруг он шпион? Можно я его звездану, а?
— Погоди, Викинг. Мужики, впускайте их — сориентируемся. Гостя, в случае чего, никогда не поздно с утеса сбросить.
Тяжелая дверь со скрипом отворилась. Как в страшной сказке. Степан так и стоял — в тюрбане и пыльной сорочке, сжимая в одной руке жилетку, а в другой — диктофон.
Бюргер смотрел на него с плохо скрываемой обидой.
— Ладно, после разберетесь, — сказал мужик с недельной щетиной на лице и толкнул плечом дверь.
— Как звать? — буркнул Бюргер.
— Степан.
Бюргер какое-то время продолжал хмуро смотреть исподлобья, а потом просветлел и гыгыкнул:
— Стёпик-попик. Я теперь тебя долго стебать буду.
Степан нахмурился и отвел взгляд от наглой физиономии.
Подошел щетинистый. У этого взгляд был не такой хамоватый. Скорее оценивающий, ироничный. В этом человеке чувствовалась сила.
— А чего это у тебя на башке? — бесцеремонно спросил он.
— Пиджак, — ответил Степан и поморгал, отгоняя искорки.
Щетинистый прищурился, почесал в затылке и гостеприимно повел рукой:
— Заходи. Пошуршим о жизни.
Степану оставалось сделать один шаг. Врожденная робость сдавала позиции перед все сильнее разгорающимся любопытством. Но сомнения продолжали грызть изнутри.
Вперед или назад?..
В конце концов, Бюргеру надоело ждать. Он сплюнул и подтолкнул Степана локтем со словами:
— Тормоз какой-то.
Степана провели через просторный внутренний двор, в центре которого едко чадила куча автомобильных покрышек, и пригласили в дом.
Особняк поражал роскошью, но запущенное состояние портило впечатление. На первом этаже, за украшенным облупленными барельефами холлом, обнаружилась просторная зала. Исполинские витражные окна с выбитыми сегментами, подъеденные молью ковры, кронштейны для факелов на стенах, камин, в котором пестрела горка битой черепицы вперемешку с осколками смальты…
Посреди залы стоял обеденный стол черного дерева. Сервированный, но без скатерти. Вокруг — девять стульев. Степан хотел было присесть на один из них, но в столовую вошел бородатый детина в рогатом шлеме и вручил расшатанную табуретку.
— Нет больше, — сурово прокомментировал он.
Щетинистый мужик с прокуренным голосом уселся во главе стола. Судя по всему, именно он руководил сектой.
Степан припомнил, что его назвали Кулио.
Мужик этот отличался не только проницательным взглядом с искоркой иронии. На переносице у него белел небольшой шрам. Он был спортивно сложен, стрижен под полубокс, скуласт. В движениях чувствовалась уверенность.
А еще в этом человеке была харизма. Степан и раньше подмечал: есть такой тип людей, которые умеют располагать к себе окружающих, несмотря на грубые манеры, сарказм и вульгарность.
Журналист продолжил с любопытством изучать присутствующих, жалея, что видеокамера осталась в потерянном багаже.
Вот Бюргер. Гладко выбритый, с хитроватым бегающим взором и нервными движениями. За ним — огромный бородатый мужик, плюхнувшийся рядом с щетинистым. Чем-то он напоминает северного варвара: скандинавский шлем лихо заломлен на косматый затылок, на торсе позвякивают доспехи, а под рукой — тяжелая дубина. Возле гиганта увивается низкорослое существо с длинными засаленными волосами и уродливыми ушами. Вдоль стола статно прохаживается туда-сюда толстый тип в королевской мантии, а в уголке разглядывает саблю мужик с бородкой клинышком. Его крохотные очки гармонируют с аккуратным кимоно. Кудрявый парень в камзоле складен и красив, но до гламурного не дотягивает: все портит черная повязка через глаз. Она делает его похожим на пирата. С подозрительным металлическим скрипом раздвигает стулья крепыш в кожанке и джинсах, сверкая начищенным пистолетом неизвестной модели и скрывая взгляд под солнцезащитными очками.
Ну и компания. Как в комиксах.
Осмотревшись, Степан положил диктофон на стол и с силой растер лицо ладонями. Даже в самых фантастических снах ему не доводилось видеть ничего подобного. А может, все вокруг и есть сон?
Он ущипнул себя и зашипел от боли. Да нет, всё реально.
Когда все расселись, шурша, покряхтывая и косясь на новичка, одно место почему-то осталось не занято. Журналист хотел было спросить, зачем же его усадили на табурет, если есть свободный стул, но не набрался смелости.
Щетинистый посмотрел на Степана, налил себе стопочку и велел мужику в темных очках:
— Кибби, передай-ка новичку тару.
— Я, в общем-то, не любитель, — скромно сказал Степан.
— Профессионал, что ль? — ухмыльнулся щетинистый.
— Нет, вы меня не так поняли. Я не пью.
— Стёпик не пьет! Стёпик не пьет! — затрещал Бюргер.
— Хлебни-ка, — строго сказал бородатый детина, поправив шлем. — А то Кулио рассердится.
Щетинистый подумал и кивнул:
— Рассержусь. Раз уж пришел, не надо модничать. Такой путь все-таки проделал, окосеть можно. Я б на твоем месте забил на эту затею. Так что — давай за знакомство, Стёпа. Не бойся, нектар проверенный. Даже у Кибби от него потроха не ржавеют.
Степан вспомнил, что дорога действительно выдалась нелегкая и соблазнов вернуться было хоть отбавляй. Он поставил диктофон на паузу, взял предложенную стопку. Зажмурился и выпил.
Водка огненным шквалом прокатилась по пищеводу и устроилась в желудке. Степан шумно задышал, смахнул выступившие слезы и жестом попросил запить. Детина в шлеме протянул ему соленый огурец. Степан захрустел.
Ничего не поделаешь. Чтобы внедриться в группировку и стать своим, надо играть по предложенным правилам.
— Еще, — сипло сказал он.
Щетинистый хмыкнул и наполнил стопку.
Степан зажмурился пуще прежнего и выпил. А затем он накатил еще одну, а потом, встряхнув головой, жахнул еще две и только после этого позволил себе съесть следующий огурец.
Прислушался к ощущениям: ничего особенного, только внутри приятно потеплело и надоедливые искры, наконец, перестали кружить перед глазами.
— Уважаю, — похвалил щетинистый. — А говорил — язвенник.
— Я не язвенник, — возразил Степан и неожиданно громко икнул. Стушевался, культурно прикрыл рот ладонью.
Щетинистый еще какое-то время изучал его взглядом, а потом, видимо, приняв решение, скомандовал:
— По порядку, с левого края стола. Представьтесь стажеру.
— Один момент, — Степан потянулся за диктофоном.
— Выбрось эти запчасти, — посоветовал детина в шлеме.
— Почему запчасти? — не понял Степан.
Тот легко взмахнул огромной дубиной, будто тросточкой, и обрушил сучковатый конец на диктофон. Хрустнуло. Посуда на столе подпрыгнула.
Журналист опешил.
— Говорю же — запчасти, — пожал плечами детина, прислоняя дубину обратно к стулу.
— Хорош шуметь, — нахмурился щетинистый. — Знакомимся. Поехали по часовой стрелке.
Бородатый детина молча указал на Бюргера, который сидел слева от него. Бюргер представляться не стал, лишь посмотрел исподлобья на Степана и буркнул:
— Познакомились уже.
— Бюргер, — незамедлительно отрекомендовал его щетинистый. — В Берлине мы его взяли. Сняли с горящего Рейхстага, обвязанного динамитными шашками. Еле успели! Чуть всю победу русским не испоганил, контра. Утверждает, будто Красной Армии помочь хотел. На самом деле его свои же фрицы динамитом обложили и загнали на высоту за то, что продал полякам боезапас целого полка.
— Кулио, прекрати, — набычился Бюргер.
— Притухни, дезертир. Кто тебя спас? Сейчас бы несколько атомов твоего никчемного мозга разлетались по Вселенной и вносили свой вклад в общую энтропию.
