„Черч Прайд, отдел парапсихологии и прикладной магии“ – звучит, конечно, громко. И на визитке отлично смотрится. Нда-а… У меня эта магия уже в печёнках, зараза, сидит… Полтергейсты-экстрасенсы, ведьма их забери! Сколько психов пришлось повидать! Господи, сколько же ненормальных развелось, и всяк считает себя пупом земли. Да, так вот – у Джуга пунктик до этому делу. И он, конечно, сразу завёлся, когда в редакцию позвонил этот, как его… ну, позвонил короче. Есть, мол, колдун один, сидит в пещере Хом у подножья Дальней горы. Не ест, не пьёт, взглядом вещи двигает и знает всё. Ну просто всё! Интересно, а знает ли он, как из ничего тысячу зеленых сделать? От этой моей дурацкой реплики Джуг и завелся. Эх, надо было на тормозах разговор спустить, я бы и в городе такого умельца нашел. Мало ли их, шаманов-гадалок!
…Совсем погода дрянь. От города еще ничего, но когда полез по серпантину… Вот же гиблое место! Колеса скользят, двигатель перегревается, непонятно даже, где едешь и куда сейчас свалишься. Застрял где-то на середине подъема. Когда вышел из машины, еле смог вздохнуть, ветер бил в легкие кувалдой. Машина увязла намертво, пока я пытался что-то сделать. Превратилась в громадный сугроб с двумя горящими глазами. Допрыгался, парапсихолог! Джуг говорил, что по пути будет небольшая гостиница. То ли „У Горы“, то ли „Под Горой“, неважно. Я взял вещи, фонарик и пошел дальше пешком. Главное, найти гостиницу. А машину потом пригонят…»
* * *
Билл, не торопясь, обрывал со стены старые обои. Работа шла медленно, Билл всегда был аккуратен и не любил спешки. Вот и сейчас он потихоньку отделял обои от стены и сворачивал их в рулончики. Хоть и старые, а могут пригодиться. Да и то сказать, старые! Здесь почти никто и не жил; Билл вспомнил прежних постояльцев и перекрестился. Такое вспоминать! Придет же в голову.
Часть стены уже была очищена. Билл отошел подальше и критически осмотрел свою работу. Рот его от удивления раскрылся: очищенный кусок стены выглядел гораздо свежее! Обои на нем были абсолютно новые. Голубые, в мелких синих звездочках.
* * *
«Забавный этот паренек Билл! Ох, и забавный!
В гостиницу я прибрёл уже совсем в темноте. Вернее, нашёл её на ощупь. В этой снежной круговерти я буквально налетел на ступеньки. Глаза продрал, снег с очков отколупал пальцем и вижу: гостиница! Окошко светится, вывеска, хоть и в снегу, а прочитать можно: „Пригорье“. Ну и ладно. Стучал я минут пять, наконец открылась дверь. И этот Билл… Чудак! Все допытывался, не снежный ли я человек или оборотень-волк. Ходят тут, говорит, разные. А сам ружье за спиной держит. Я взмолился – пусти, мол, человек я. Вот отогреюсь, думаю, а там посмотрим, кто волк, а кто оборотень.
…В общем, он хорошим парнем оказался. Трусоватым только! Хотя понять можно: один на всю гостиницу. Я пока разделся и у камина в холле грелся, он мне все рассказал. Оказывается, уже который год Билл летом на заработках в полях, зимой здесь. Хозяин гостиницы, его дядя, дает ему на зиму кров, стол и деньжата. Небольшие, но всё же! А он, Билл, за это приглядывает за домом, до следующего сезона. Ну, а когда этот конопатый стол накрыл, да горючее для души поставил, совсем он мне понравился. Выпили мы, поговорили. Машину Билл пообещал посмотреть и к дому притянуть, как только вьюга поутихнет. У него тут трактор маленький есть, вездеход да и только. Свой электрогенератор есть, солярки навалом, консервов. Неплохо устроился! Задержусь-ка я тут на пару дней. Все одно дорога не…»
* * *
Билл закончил снимать старые обои. Да, стена выглядела как после ремонта – голубые обои синью заливали ее от двери до темного окна.
– Надо же было такое добро заклеить, – неодобрительно хмыкнул Билл и начал протирать обои тряпкой. Остатки сухого клея легко отмывались от синтетики, комната наполнялась глянцем и светлела.
– Тут и переделывать ничего не придется, – радостно пыхтел Билл, – Черч вернется, а у меня все готово!
Ветер продолжал листать записную книжку.
* * *
«…Четверг. Голова моя! Ой, голова! Что же это за пойло мы вчера пили? Сначала джин. Та-ак. Потом… Пиво? И еще что-то. Самогон. Билл сказал, что дядя все бутылки посчитал перед отъездом, большую часть запер. Понятно. Суровый дядя. Да Билл тоже не промах: нашел дрожжи и сахар – ого-го напиток получился!
Метель. За дверь и носа не высунешь. Позавтракали с Биллом, поправили здоровье. Я пожаловался, что плохо спал, в кресле не очень-то выспишься. Что же это, – говорю, – на втором этаже десяток комнат пустует, а ты в холле на первом устроился, вон и кровать не поленился стащить вниз. Понимаю, что ремонт, но все же!
Засмущался Билл. Что-то он, простая душа, не договаривает. Сразу беседу перевел на колдуна из пещеры Хом. Я ведь ему рассказал, куда и зачем ехал. Не колдун то вовсе, а какой-то приблудный восточный монах. Сидит в пещере день и ночь голый, мантры бормочет. Билл иногда ему туда попить-поесть носит – жалко, человек ведь! Понятно. Вот тебе и чудеса. Говорил же я Джугу!
…Вечер. Сидим у огня. Транзистор играет что-то хорошее, медленное… Глен Миллер, по-моему. Если не ошибаюсь – „Серенада Солнечной долины“ называется. Да-а, а я в горах напрочь застрял! Хоть самому от тоски начинай серенады выть… Спросил Билла, как насчет ночевки. Темнит парень: говорит, на первом этаже лучше. Непонятно.
…Пятница. Нет, я категорически против сна в кресле! Утром кажется, что тебя всю ночь по копчику враги пинали.
Позавтракали и поехали за машиной. Дорогу замело напрочь. Снег еле идет, пасмурно. Долина отсюда, сверху, белая-белая, у горизонта чадит город. Гнусная дымовая шашка! Там сидит Джуг и ждет моего возвращения. Пусть себе! Надо ублажить старика, съездить в эту пещеру, сфотографировать монаха, анфас и профиль. А чудес я сам в статье накручу, опыт есть.
…Мой „Патрул“ стоит во дворе гостиницы. Но уезжать пока не буду, успеется. Интересный разговор получился сегодня с Билли. По возвращении сели мы в холле у камина и стали потягивать глинтвейн. После мороза первое дело! Я сам сварил вино со специями, добавил рому; выпив второй стакан, Билл разговорился. Записываю разговор по памяти.
– А все же, сэр, нехорошо здесь, – сказал он мне. Воспитанный парень! Никак не приноровится – то сэр, то Черч. Очень прессу уважает.
– Где?
– Да там, – Билл показал пальцем на второй этаж с номерами. Все двери выходили на одну площадку с резными перилами; старая лестница соединяла наш холл со вторым этажом.
– Вот ты, Черч, удивляешься, почему я здесь, внизу ночую. Страшно мне наверху. Плохо там, понимаешь?
– Что? – удивился я. – призраки одолели? Колдун из пещеры Хом твой самогон ворует?
Мне до того стало смешно, что я тут же еще стаканчик глинтвейна выпил. Хороший напиток! В теле горячо, голова – как увеличительное стеклышко становится. Всю суть видно. Чего угодно суть.
– Смеетесь, сэр, – обиделся Билл. И тут он мне выдал такое! Впрочем, по порядку.
– У дяди когда-то друг был, художник. Спившаяся богема, воинствующий хиппи или что-то в этом роде. Мужичонка с приветом и пьянь изрядная. Во время войны он спас дядю, вытащил его на себе из пекла. Вот дядя и приютил его, когда он приплелся в „Пригорье“ года два тому назад. Звали художника Артемис. Кажется, он был египтянином. Или греком? Не помню. Высокий, худой, лицо темное, то ли от природы, то ли от спирта. Артемис принес с собой рюкзак с необычной всячиной: там были кисти, странные краски, рукописи с похожими на птичьи следы письменами, курительные палочки и другой, чуждый европейцу хлам. Через неделю по дому плавали странные запахи, из-за двери номера Артемиса доносилась необычная восточная музыка. Жильцы, понятно, возмущались: они-то приехали отдыхать, дышать чистым воздухом, наслаждаться тишиной, а тут! Дядя, конечно, расстраивался от таких дел, но Артемиса не трогал. Да и Артемис предупредил, что долго здесь не задержится. При этом он странно улыбался, и вид у него был… – тут Билл запнулся, – ну, сумасшедший вид был. Я при этом разговоре присутствовал. Не понравился мне этот Артемис! Пить под конец он стал вовсе по черному. Бывало, спустится вниз, сюда, в своем пестром странном халате, пьянь-пьянью, рухнет в кресло у камина и смеется: я, мол, дьяволу душу за умение продал, да зря. Никому мои картины не нужны. Говорил, скоро срок его приходит, но дьявол здесь, на земле, останется. Он, Артемис, об этом позаботится.
Как-то художник поехал в город, привез обои, клей. Сказал – я вам комнату красками запачкал, дымом закоптил. Хочу чистым номер сдать. Ну, вольному воля. Только в комнату к себе он так никого и не пустил. Сам ремонт делал. Я хотел было помочь, но он меня остановил, успеешь, говорит, со мной повозиться. И усмешка эта… В общем, повесился через месяц этот грек в своем четвертом номере. Вот такие дела…
Билл передохнул, выпили мы еще по стаканчику. Мне вдруг стало холодно – очень уж серьезно Билл рассказывал, даже улыбаться перестал. Я перевел дух, спросил:
