Я молча допил пиво. Смеется. Смеется она… А чего ж ей не смеяться? Что, все морально-этические константы должны предписывать ей пост, воздержание и скорбь? Что ж ей, говоря нормальным языком, впадать в депресняк из-за какого-то долговязого оболтуса, который метнулся из подъезда, как заяц, завидев приближение грозного арьергарда — Лениной матушки?.. В конце концов, у того парня, с которым она сейчас… с которым она сейчас шла, — у него, конечно, устоявшаяся жизнь, прочная работа, достаток, хорошая квартира, перспективы на будущее. Он может предложить Елене многое. Да она, верно, и достойна спокойной жизни. А я? Покой нам только снится, как говорил Александр Александрович [1], тоже не самый уравновешенный и благополучный в быту человек! Неопределенная ситуация с образованием, с универом, неустроенность быта, да и деньги, черти б их!.. А скоро, наверняка, ко всему этому прибавится и расшатанная нервная система.
Стоять! Спокойно, гладиатор пивных бутылок! Такими темпами, конечно, прибавится. Если буду ныть и причитать на манер древнерусских плакальщиц, — сезонная депрессия и общая подавленность обеспечены. Я стиснул зубы. Наверно, стоит ожесточиться, нет?.. Или просто пожелать девчонке счастья, заочно, не доставая звонками, заведомо обреченными на короткие гудки в трубке?
— Ладно, больше не будем об этом, — быстро сказал я, — она мне сама вчера все сказала, так что все честно. Я, правда, вчера немного занудствовал.
На этом разговор о Лене завершился. Мы перешли к теме университета. Речь зашла о том, что нужно устраиваться на работу, поскольку до возможной (если допустят) защиты диплома оставалось еще больше года. Оба пришли к неутешительному выводу, что работу следует найти как можно скорее, поскольку я вообще жил один, а Макарку после его выходок едва ли сподобятся проспонсировать родители. Макарка попытался сузить спектр поиска работ. Заявил, что ни за что не пойдет в грузчики, а также — ни в коем случае! — репортером в газету, поскольку там такая же собачья работа, как у героев складских помещений, чьим коллегой еще недавно являлся гражданин Телятников.
Я еще не знал, что ближайшей неделе предстояло стать свидетельницей великих свершений. Первым таким свершением стало потчевание проснувшейся Нинки свежесваренной манной кашей. Она отбивалась так, как будто я кормил ее компостом, поджаренным на скипидаре. Впихивание в нее чая со сладкими плюшками прошло более гладко, но Макарка все равно получил по носу острым детским локтем, а я отделался порванным рукавом и прокушенной в районе запястья рукой. Впрочем, ничего страшного: моему тезке Илье Муромцу тоже пришлось несладко в спарринге с Соловьем-разбойником. Хотя этот свистящий негодяй, деклассированный элемент из былин, вероятно, и был просто-таки смиренной царевной Несмеяной на фоне моей боевой племяшки. И так каждый день, и так одной строкой.
Следующее свершение следует преподнести в более подробных деталях. Именно после него развернется цепь удивительных событий, которым суждено прерваться только на самой последней странице этого повествования, начавшегося в общем-то уныло и неспешно.
Час довольно поздний.
Мы с Телятниковым возвращались после одного из собеседований, на которые мы ходили с похвальной старательностью. Собственно, оказалось, что поиск работы не такой уж и многотрудный и изматывающий процесс, как мы себе нафантазировали. И что можно найти вполне приличное место — конечно, если являться вовремя и не злоупотреблять доверием работодателей. Вот об этом-то и говорили мы с Макаром в тот момент, когда возле 3-й городской больницы, специализирующейся вообще-то на хирургии и травматической ортопедии, встретили трех сумасшедших стариков.
3
— Отдай, старая скотина!
— А ты что на меня уставил свои полуслепые зенки, думаешь, я тобой очаруюсь, шут гороховый?!
— Сам ты горрроховый… отравитель воздуха!..
— Молчи, подагрический козел!
Макарка Телятников толкнул меня локтем в бок и остановился у ограды больницы, за которой и происходила эта замечательная перепалка. Странно только, что никто из медперсонала или охраны больницы не спешил разнять драчунов, хотя батальное действо происходило прямо под окнами и не могло не тревожить госпитализированных больных.
Старики, одетые в какое-то странное подобие ночной рубашки, длинные, до колен, балахоны, тузили друг друга под рассеянным светом фонаря. Один из них вцепился в седую бороду своего визави, тот таскал его за волосы на голове, а третий, пожилой индивид, подобрав какую-то дубинку, усердно охаживал ею спины и плечи двух прочих буянов:
— Э-эх… вввот тебе! У-ух!.. А вот получи!!! А вот тебе, старый плешивый упырь!
— Да чтоб навечно согнуло в дугу твою дряхлую… вр-р-р… трясущуюся спину! Да поразит тебя маразм! Издохни, грешный варикозник!
— С твоим радикулитом я вообще не разгибался бы, старая ты колода! Вот и покойный отец…
— Да если бы он при твоем рождении н-не был так пьян после бражничанья… так перехватил бы он твою дохлую утиную шейку и удавил бы!.. Ы-ык!!! Гангррррена ты гнойная! Диспепсия дохлая!..
— А вот тебе, пожиратель диетических бобов! А вот еще — за вшивость! (Удар дубины, выбивший сноп пыли из спины старикана. ) А вот за косоглазие! (Два удара.)
— За артрит! (Треск кулака, влепившегося в челюсть.) За энцефалит, водянка ты безмозглая! (Сочный такой пинок!) 3-за…
— От педикулеза слышу!
Вопреки этим безапелляционным утверждениям, выявляющим изъяны в физическом здоровье старикашек, выглядели Они очень даже прилично. Думается, все эти «за артрит!», «за вшивость!» (так напоминающие мне детские «за маму, за папу, за дядю Илью», которыми я сам потчевал Нинку) были разновидностью воинственных кличей, которыми противоборствующие старики поднимали свой боевой дух. Телятников наблюдал сквозь прутья больничной решетки с явным интересом.
— Так, — злобно сказал я, — так и будем любоваться шоу этих старых маразматиков? Может, они возомнили себя титанами реслинга? Хотя, конечно, такое не лечится…
— Они, верно, нашли какие-то свои методики, — заявил Макарка, хладнокровно наблюдая за тем, как один из старикашек погружает свою охаянную (якобы варикозную) ногу прямехонько в пах соперника. Последний взвыл и ткнулся растрепанной бородой в бордюр. Сверху тотчас же уселся третий старик, самый длинный и самый тощий. Он оседлал своего соперника и принялся награждать его тумаками по затылку и шее. Костлявые руки, облепленные внушительными веснушками и покрытые редкими седыми волосами, так и замелькали в воздухе! При каждом тумаке он приговаривал:
— А вот тебе, скотина!.. А вот тебе, христопродавец!
— Н-да, — сказал я. — Лично мне этих… гм… разнимать как-то особо не хотелось бы. Хотя такое зрелище давно видеть не приходилось. Уже с тех пор, как наш престарелый дворник Кукин принял статую Ленина за своего собутыльника и объявил, что тот занял его место в очереди в винно-водочный.
— А вон санитары вышли из приемного покоя, там — круглосуточно, — объявил Макарка и, сложив руки рупором, крикнул:
— Товарищи санитары! Санитары, а? Это ваши пациенты сбежали и буянят, что ли? Они тут все ноги себе переломают. И головы тоже. Хотя с головой у них как-то и так не очень…
— У нас был один знакомый, Коля Морозов, — заметил я, глядя, как санитары оборачиваются, а потом направляются к ограде, — он лежал как раз у вас, в 3-й горбольнице. У него было смещение позвонка. Ему все вправили, он проходил реабилитационный период, на радостях, что его скоро выпишут на волю, напился. И что же? Упал с лестницы и сломал себе руку. А тут, видите ли, не с лестницы навернуться — тут целое побоище. Куликово поле, даже в условиях плохого освещения!
Санитары приблизились. Это были двое здоровенных малых с довольно свирепыми круглыми физиономиями и широченными плечищами. Их мощные очертания визуально усиливались зеленой больничной одеждой, просторного такого покроя. Характерно, что они прошли мимо старикашек, не поведя и ухом. Не говоря уже о прочих органах, которыми вообще-то полагается разнимать драчунов: руках, ногах и проч.
— Что надо? — спросил один из членов местного медперсонала.
— Так вот же, — кивнул я на продолжающих кувыркаться и осыпать друг друга проклятиями дедушек. — Обратите внимание.
Санитары как-то странно переглянулись. Потом второй посмотрел на своего напарника, на нас и сказал негромко, но чрезвычайно доброжелательно (показывая при этом дынеобразный кулак):
— Знаете что, пацаны. Идите-ка отсюда. Хотя вы не по нашему профилю, мы вас доставим куда следует.
По выражению его лица я понял, что дальнейшая полемика чревата осложнениями. В конце концов, что нам за дело до дерущихся стариканов, если санитары, обязанные приглядывать в том числе и за территорией больничного парка (пусть вполглаза), не считают своим долгом даже прикрикнуть на этих… бородатых спарринг-партнеров?.. Я пожал плечами. Санитары отправились к корпусу больницы, не обращая на нас никакого внимания. На стариканов — тоже. Макар Телятников протянул с легкой ноткой обиды:
