– Не смогу забыть, – покачал головой Лёня.
– Тогда не гоняйся за дешевизной – засунь «Окулу» в задницу и поставь японскую «Джи»!
– Уж прямо в задницу… – обиженно пробормотал Лёня.
– В задницу, в задницу! – уверенно кивнул я. – По крайней мере, пока они мощность лазера втрое не придавят.
– А уже придавили… – задумчиво произнес Лёня.
– Кто? – не понял я, и только сейчас спохватился: – Послушай, а откуда ты… Вы…
– Ладно, вояка… – улыбнулся Лёня. – Считай, что у тебя сегодня очень удачный день. И работу ты нашёл новую и очень хорошую. У меня специалисты твоего уровня не ездят на «Жигулях».
Лёня полез в карман и протянул мне визитку. Но прочесть её сейчас я, конечно же, не смог.
Дома
Проснулся я от воплей кота. Кастрированный кот по кличке Гейтс обиженно ходил вокруг дивана и орал. Я вспомнил, что забыл его покормить. То, что окружало меня, конечно было моей квартиркой. Только мебель вся просвечивала, слегка просвечивали и стены, и вообще всё переливалось радужными пятнами.
Было муторно, дико хотелось пить, и от боли раскалывалась голова. Всё, что было вчера, казалось сном – и увольнение, и разбитая машина, и дача, и скандал там. По какому поводу скандал? Ах, да, Алла сидела у Баранова на коленях, когда у камина играли на гитаре. Ещё был лес, и там… Стоп, об этом лучше вообще не надо. А ещё меня, кажется, подвозил какой-то Лёня, а я ему жаловался на жизнь, и грузил терминами по работе. А он меня довез до самого дома, денег не взял, а пообещал хорошую работу. Или это всё бред?
Потолок тоже немного просвечивал, но сквозь его багровую пелену трудно было разглядеть, что в квартире наверху. Гейтс ходил вокруг дивана и орал, полыхая синим светом. Нет, не бред.
Я откинул одеяло, и Гейтс тут же прыгнул ко мне на живот. Вообще-то он так делал часто, но тут ощущение было такое, словно мне в глаз с размаху влетела муха. Я дико заорал, и Гейтс шарахнулся в сторону, от испуга слегка полосонув по животу когтями. Больно было так, что из настоящих глаз полились слезы. Я очень осторожно ощупал живот. Живот был как живот, и грудь – как грудь. Только ощущения такие, словно я ощупываю свои зрачки.
Наконец я встал, добрался до ванной и напился воды. Посмотрел на себя в зеркало – но зеркала не увидел. Ничего не увидел, кроме урчащих в толще стены труб. Я выключил воду, и в ванной стало сумрачно. Темноту освещал в основном Гейтс, который орал с той стороны под дверью. Пришлось насыпать ему корма и вернуться в ванную.
Я принял душ, затем ощупал лицо – чувствовалась щетина, и я решил побриться. Бриться пришлось на ощупь, одноразовая бритва оказалась совсем тупой, а запасной не было. Тем не менее, после всего этого я почувствовал себя значительно лучше. Вышел на кухню и внимательно осмотрелся. Окна в кухне больше не было. По крайней мере, для меня его не существовало – фирменный стеклопакет пропускал с улицы звуков не больше, чем стены вокруг. Хозяйка квартиры, помнится, пыталась брать с меня лишнюю плату из-за этих стеклопакетов, а я отвечал, что без стеклопакетов здесь вообще нельзя было бы жить от шума машин, недаром же стеклопакеты в этом доме у всех. Как мне потом сообщили домовые сплетники-доброжелатели, я был абсолютно прав – когда здесь пробивали автостраду, то, после серии скандалов и одной обличительной телепередачи, стеклопакеты всему дому поставили бесплатно.
Теперь, когда я распахнул окно настежь, оттуда, с автострады, полился яркий, почти дневной свет, только красный. И в кухне сразу стало светлее.
Гейтс сыто мяукнул и потерся о мои ноги, прося добавки. Я насыпал ещё корма. Гейтс погрузил морду в блюдце и начал так ярко хрустеть и чавкать, что мне самому жутко захотелось есть. А лучше – выпить пива. Холодного…
Я повернулся к холодильнику. Его можно было не открывать – мотор холодильника урчал, и в его ярком свете просматривалось всё, что там лежит. А лежало там немного. Кусок сыра, буханка хлеба, три яйца, причем одно из них внутри мутное – как бы не тухлое… Впрочем, нет, это ж я когда-то сварил яйцо вкрутую, но поставил в холодильник, потому что не успевал позавтракать. Вот только было это пару месяцев назад… Может и тухлое. Далее. В морозилке – курица, тоже чёрт знает какой месяц она там. А вот это… О, да это же как раз бутылка пива! Даже не бутылка, а здоровенный пластиковый баллон, полный прекрасного пива. Баллон стоял в нише на дверце, куда я обычно ставлю бутылки.
Я распахнул холодильник, жадно протянул руку, но пальцы жирно заскользили по гофрированному пластику, и я понял: подсолнечное масло. Конечно, откуда тут пиво, если я собирался на всё выходные уехать на дачу… Интересно, который час? Я подошёл к окну. Небо было страшным и черным. А вот автострада светилась – по ней в два потока бежали редкие огни, сильно напоминая фотографии ночных улиц, снятые с долгой выдержкой, когда всюду лишь полосы от фар. Пожалуй, даже слишком редкие – мне помнилось, что машины здесь идут плотным потоком. Наверно отсюда, с предпоследнего этажа, видны не все машины, а только самые громкие? Я прищурился, пытаясь разглядеть корпуса машин, но картинка не изменилась, и я понял, что прищуриваю совсем не то, что у меня видит. Прищурить живот и грудь, естественно, не получилось. Интересно, как звуковой глаз вообще наводится на резкость? Есть ли у него объектив с линзой взамен хрусталика? Я ощупал живот – ничего похожего на объектив. Кожа как кожа. Хотя, ведь оптические линзы тоже бывают плоскими, я как-то видел увеличительное стекло в виде шершавой пластинки размером с визитную карточку…
Я взял мобильник, чтобы на ощупь позвонить в службу точного времени, но это мне не удалось. Мобильник никак не реагировал на мои беспорядочные нажатия кнопок, пока я не догадался, что он попросту разрядился. Пришлось нащупать зарядку и включить его заряжаться. После этого мне удалось дозвониться в службу времени, и спокойный робот объяснил мне, что точное время – три часа, одиннадцать минут. Сначала я почему-то решил, что это три часа дня. Потом стало понятно, почему машин на автостраде так мало. Когда же я попал домой и сколько же я спал? Пару часов? Или сутки? В принципе, я так в последнее время уставал, что мог проспать сколько угодно… Жаль, не существует такой службы, которая бы говорила дату и день недели.
Я включил старенький хозяйский телевизор, и тут же вся комната осветилась ровным фиолетовым светом, будто в дансинге. В этом свете все предметы приобрели такую четкость, что я понял, насколько же плохо видел до сих пор! Это было удивительно, потому что звука никакого не было. В следующую секунду телевизор заныл на одной ноте – яркой и синенькой. Было ясно, что вещание канала окончено, а на экране, видимо, красуется настроечная таблица. Разумеется, никакой таблицы я не видел. Не видел я и экрана, а вот все внутренности телевизора были видны до мельчайшего проводка в ярком утрафиолете, который бил из массивной катушки. Я выключил звук, и наступила тишина с едва заметным шипением, которое бывает, когда работает компьютер или телевизор – ультразвук, который не слышен уху. Но зато свет ультразвука был бесподобным! Я посмотрел на свои руки – пальцы выглядели четко, в них просматривались кости самых в мелких деталях. В это время мобильник пискнул – пришло сообщение. Я поднес его к телевизору – на мобильнике видна была каждая кнопочка и ярко просвечивала электроника внутри, но вот экранчик оставался пустым.
Я отложил мобильник и сел у телевизора, потому что мелькнула мысль осмотреть свой живот. Недоуменно покрутив туловищем, я быстро сообразил, что осмотреть живот своим животом никак не удастся. Зато, когда я лег на спину и поднял ноги, мне удалось осмотреть насквозь свои коленки, ноги и ступни. Неприятное, надо сказать зрелище, ещё хуже, чем руки. Особенно мне не понравилась полоска на кости левой лодыжки. Я сразу вспомнил, что в детстве ломал эту ногу, упав с лыж. Но мне казалось, что всё давно должно было срастись. Ан нет, на тебе – полоска…
Пива хотелось нестерпимо. Я решил одеться и сходить к ларьку в соседнем дворе, кажется он круглосуточный. Порывшись в карманах штанов, вытащил горсть бумажек. Даже в ультрафиолете телевизора мне не удалось различить их. Было впечатление, будто у меня в руках прозрачные куски полиэтилена. На ощупь они были практически одинаковые, причем мятые. Их было семь. Впечатление, будто у меня в руках прозрачные куски полиэтилена. На ощупь практически одинаковые, причем мятые. Семь штук. По размеру – вроде бы одинаковые, не разберёшь. А может, одна чуть поменьше, а вот эта – чуть подлиннее остальных. Я решил почему-то, что это сто долларов, хотя не помнил, длиннее они, чем рубли или нет. Вроде бы, рубли короткие. С другой стороны, поговорка «в погоне за длинным рублем» тоже наверно не на пустом месте возникла? А Лёня с меня взял какие-то деньги в итоге или нет? Как мы попрощались, как я поднялся в квартиру и лег спать – этого я не помнил абсолютно.
