— Нет! Стой! Я слишком долго его дрессировал… О Благоприятная Конъюнктура! Да откуда ты только взялся?
Незнакомец был номом. В этом Масклин не сомневался. Рост — нома, движения — нома.
Но вот одежда…
Преобладающий цвет повседневной одежды нома — цвет грязи. Так велит здравый смысл. Гримма знала пятьдесят способов получения красок из травы, и все они давали цвет, который с большей или меньшей натяжкой можно было назвать «грязным». Иногда это был грязно-желтый, иногда грязно-коричневый, иногда даже грязно-зеленый, но обязательно грязный. Ибо любой ном, рискнувший надеть прелестный красный или голубой костюмчик, мог гулять в нем примерно полчаса, а потом ему предстояло на собственном опыте узнать, как протекает процесс пищеварения.
А этот странный ном был похож на радугу: разноцветный костюм, рядом с которым даже упаковка из-под чипсов выглядела бы блеклой и серой, пояс, усыпанный стеклышками, настоящие кожаные ботинки да еще шляпа с пером! Разговаривая, он нервно похлестывал себя по ногам кожаным ремешком; присмотревшись, Масклин понял, что это поводья крысы.
— Ну (щелк!), отвечай!
— Я вылез из грузовика, — уклончиво сказал Масклин, косясь краем глаза на крысу.
Та перестала прядать ушами и бочком, бочком спряталась за спину хозяина.
— Что ты там делал? Отвечай!
Масклин хотел уже было дать грубияну отпор, но сдержался.
— Мы путешествуем, — объяснил он.
Ном удивленно уставился на него.
— Путешествуете? Это как? — И незнакомец опять щелкнул ремешком.
— Переезжаем, — ответил Масклин. — Знаешь такое слово? Снялись с одного места, едем в другое.
Услышанное произвело на незнакомца совершенно потрясающий эффект. Если он и не стал вежливее, то явно сбавил тон.
— Ты хочешь сказать, что ты явился Снаружи?
— Ну да.
— Но ведь это невозможно!
— То есть как невозможно?
Масклин растерянно уставился на незнакомца.
— Никакого Снаружи не существует!
— Да? Прошу прощения, — заметил Масклин, — но, как нам кажется, именно оттуда мы и приехали. А в чем проблема?
— Приехали Снаружи? Из настоящего Снаружного мира? — спросил ном, робко подбираясь поближе.
— Э-э… да. Мы как-то никогда об этом не задумывались. А это что за мес…
— И какое оно? — возбужденно перебил незнакомец.
— Что — оно?
— Снаружи! На что оно похоже?
Масклин тупо посмотрел на собеседника.
— Ну, оно такое… большое…
— Да?
— И… э-э… там много-много…
— Да? Да?
— Ну, этих… как их…
— А правда, там такой высокий потолок, что его и не видно? — Незнакомец аж подпрыгнул от возбуждения.
— Не знаю. Что такое «потолок»? — смешался Масклин.
— Вот же он. — И незнакомец указал наверх, где что-то скрипело и раскачивалось под крышей гаража, отбрасывая неровные тени.
— В жизни подобного не видел, — пробормотал Масклин. — Там, снаружи, наверху все голубое или серое, и по нему плывут такие белые штуковины…
— А стены — они что, страшно далеко друг от друга, да? А правда, что там прямо на полу растет такой зеленый ковер… — спросил ном, который места себе не находил от распиравшего его любопытства.
— Э-э… что такое «ковер»? — спросил Масклин, озадаченный еще больше.
— У-у-у! — Ном сгреб руку Масклина и начал возбужденно ее трясти. — Меня зовут Ангало. Ангало де Галантерейя. Ха-ха! Впрочем, это для тебя пустой звук. А вот — Бобо.
Крысак оскалился. Масклин готов был поклясться, что он улыбался! К тому же Масклин впервые слышал, чтобы крыс именовали. Разве что «обедом».
— А я — Масклин, — кивнул он. — Ничего, если я скажу остальным, что они могут вылезти? А то путешествие было очень длинным…
— Ну, дела! Да конечно же! И все они из Снаружного мира? Отец просто не поверит!
— Прошу прощения, — удивился Масклин. — Я чего-то не понимаю. Ну, мы были снаружи, теперь мы — внутри, и что в этом особенного?
Ангало не обратил на его слова никакого внимания. Он, будто зачарованный, смотрел, как старики неуклюже спускаются по канату на землю.
— О, даже старики! — воскликнул Ангало. — А выглядят совсем как мы! И головы у них никакие не заостренные!
— Грубиян! — тут же возмутилась матушка Морки.
Ухмылка сползла с лица Ангало.
— Мадам, — начал он ледяным тоном, — вам известно, с кем вы говорите?
— С мальцом, который еще не вышел из того возраста, когда хорошая порка только на пользу! Да я бы на твоем месте от стыда сгорела! Нет, надо же такое придумать: заостренные головы!
Ангало потерял дар речи и некоторое время только беспомощно шевелил губами. Наконец он пробормотал:
— Потрясающе. Просто потрясающе! А ведь Доркас говорил, что если и возможна жизнь за пределами Магазина, она не может быть жизнью в той форме, в какой мы ее знаем! Прошу, прошу за мной, пожалуйста.
Они недоверчиво переглянулись, увидев, как Ангало тронулся прочь от гнездовья грузовиков, но все же пошли за ним. В общем-то, у них не было никакого выбора.
— Помню, твой отец однажды перегрелся на солнце, — шепнула матушка Морки на ухо Масклину. — Так вот, он нес тогда такую же чушь, как этот парень.
Тут папаша Торрит перестал шамкать ртом и приготовился изречь что-то важное. Все ждали, почтительно склонив головы.
— Я так считаю, что мы должны… — наконец выдавил он из себя. — Мы должны съесть его крысу!
— Заткнись-ка ты лучше, а? — по привычке шикнула на него Морки.
— Я — предводитель, — обиженно протянул Торрит. — И не смей так со мной говорить, вот.
— Конечно предводитель, — съязвила матушка Морки. — А кто говорит, что нет? Я говорю — нет? Да, конечно, ты предводитель.
— Вот-вот, — засопел Торрит.
— Ну и заткнись тогда, — презрительно бросила матушка.
Масклин нагнал Ангало и потряс его за плечо.
— Что это за место?
Ангало остановился. Путь ему преграждала стена.
— А ты не знаешь? — удивился он.
— Ну… э-э… мы просто полагали… ну, что нам посчастливится и грузовик приедет в какое-нибудь славное местечко, и… — начала Гримма.
— И вы были правы, — гордо объявил Ангало. — Это самое лучшее место, какое можно придумать. Это — Универсальный Магазин!
XIII. И не было в Магазине ни дня, ни ночи, но Время Открытия и Время Закрытия. И не было там ни дождя, ни снега.
XIV. И номы толстели и множились, и все дни жизни своей проводили в тяжбах и войнах, когда поднимался Отдел на Отдел. И забыли они все, что ведали о мире Снаружи.
XV. Ибо говорили они: Разве не собрал Арнольд Лимитед (осн. 1905) Все Под Одной Крышей?
XVI. А тех, кто говорил: Может, не все собрал он здесь? — подвергали они всяческому осмеянию и гнали прочь от очей своих.
XVII. А иные говорили: Если и есть какое Снаружи, что пользы нам от того? Ибо здесь у нас Электричество, и Продовольственный Отдел, и всевозможные Игры и Аттракционы.
XVIII. Так протекали их годы, и были они уютней кресел, что в отделе Мягкой Мебели (3 этаж).
XIX. Доколе не явился к ним Странник из дальних пределов и не возвысил голос свой и не возопил: «О горе, горе!»
Книга Номов, Второй Этаж, ст. XIII–XIX
* * *
Они семенили друг за дружкой, они шли, задрав головы вверх, они ошарашенно глазели по сторонам. Ангало остановился у какого-то провала в стене и нетерпеливо поманил их рукой.
— Туда! — бросил он.
Матушка Морки фыркнула.
— Это же крысиная нора, — объявила она. — Ты что, хочешь, чтоб я спустилась в крысиную нору? — И она обернулась к Торриту: — Он хочет, чтобы я спустилась в крысиную нору! Не пойду я в крысиную нору!
— Но отчего же? — недоумевал Ангало.
— Потому что это — крысиная нора!
— Она выглядит так только снаружи, — попробовал возразить Ангало. — Это всего лишь маскировка.
— Нет. Это самая настоящая крысиная нора, вот оно как! Туда только что нырнула твоя крыса, — заявила матушка, очень довольная таким веским доказательством своей правоты.
Ангало с мольбой посмотрел на Гримму и скрылся в норе. Гримма пожала плечами и заглянула в черный провал.
— Знаешь, матушка, я не думаю, что это крысиная нора, — сказала она, чуть понизив голос.
— Это еще почему, скажи на милость?
— Представь себе, там ступеньки. И прелестные маленькие огоньки.
Они шли — все вверх и вверх. Это был очень долгий подъем. Несколько раз пришлось останавливаться — старики не поспевали, а Торрита почти всю дорогу пришлось поддерживать под руки. Наконец на верхней площадке они прошли через дверь — настоящую дверь…
Даже в дни юности Масклин не видел больше сорока номов сразу.
А здесь было много, много больше. И здесь была еда. Правда, выглядела она совершенно не похоже на все, с чем ему когда-либо приходилось иметь дело, но это точно была еда. В конце концов, ее ведь ели, он сам видел.