На том месте, где стоял гроб, вспыхнуло пламя, устремившееся в небо.
— Нет, не должен. Это зрелище не для детей, — я повернула голову, глядя, как пламя взмыло ввысь, выпуская черно-серый клуб дыма.
— Это не вам решать. Вы ему никто.
— Это моя мать! — вот теперь мальчик рыкнул так, что я чуть не подскочила на месте. Он вышел вперед и попытался спрятать меня за своей спиной.
Дура его мать, если бросила такого защитника.
— Мама? — мужчина прищурился, оглядывая меня. Холодный и морозный взгляд. Меня будто в холодильник засунули. Где ж он был, когда у нас холодильник сломался?
— Тогда Марина определенно должна знать, что необходимо соблюдать традиции этого мира.
— Нет, мне психика ребенка важнее.
Я прижала к себе ребенка, уловившего, что творится нечто плохое — я чувствовала его напряжение. Он потерял папу — единственного родного своего человека. Что ему делать?
— Мне плевать, что думаете вы. Есть установленные правила, которые следует соблюдать, — продолжил мужчина спокойным голосом, но таким, что можно гвозди забивать. — Спрятаться за юбку женщины всегда можно успеть. Я заеду сегодня к вам домой ближе к вечеру. Есть моменты, которые нам необходимо обсудить.
Я прищурилась.
— Давайте не будем ругаться. Вы оба сегодня хороните родного вам человека. — В моих глазах данный индивид тут же упал. Высокомерный слишком. — Примите мои соболезнования.
Вот и познакомились с родственником.
Я легонько кивнула, будто аристократка, и развернула ребенка к выходу. Хочешь оскорбить кого-то — оскорби его вежливостью. Она многих бесит похлеще хамства.
Обернулась и увидела его, опиравшегося на трость и шедшего в сторону пламени.
А ведь его не было в той толпе. Тогда кто ж на меня так смотрел, что я вздрогнула?
Мы подошли к карете с нашими единорогами. Те стояли, ржали и топали копытами.
— Им не нравятся кладбища. Они чувствуют смерть и горе, — трагически заметил Густав, поглядывая на единорогов. — И трава тут невкусная.
Я глянула на кладбищенскую траву, которая в тон настроения была серой и местами черной. Да, будь я обычным конем, тоже бы не жевала подобное.
— А пегасы?
— Кто? — недоуменно уставился Густав.
— Единороги без рога, но с крыльями, — объяснила, как смогла.
— Нет, таких нет, — отмахнулся он. — У нас драконы, фениксы летают, и иногда люди, если ведьмы заколдуют.
Вскоре показался Юстас, а позади него другие люди. Или нелюди.
— Мы бы хотели выразить соболезнования юному Николаю, — сказал мужчина слева от Юстаса. Он был высоким и худым. На гладковыбритом, слегка вытянутом лице виднелись янтарные глаза, и создавалось ощущение, что они вот-вот зажгутся. На его черном пиджаке был значок с огненной птицей.
И нет. Не было в его взгляде того мороза, что я испытала на кладбище.
— Благодарю, — ответила я, а ребенок спрятался вновь за моей спиной. — Николай, что надо сказать?
Что ж он всех боится так?
— Спасибо, — пропищал ребенок.
— Меня зовут Фейтон Айкоз. Если у вас возникнут финансовые трудности, вы всегда можете обратиться к нам в банк «Возрождение», — он протянул мне маленький свиток, перевязанный маленькой атласной ленточкой. — Мы поможем в любое время и любой суммой. Думаю, в скором времени вам все пригодится.
Он легонько улыбнулся. А вот Юстас аж выдохнул, когда Фейтон залез в одну из карет.
Мы втроем сели в карету, причем секретарь так спешил, будто за ним зомби гнались. Я бы не удивилась, если бы и тут нежить существовала.
— Юстас, а насколько у нас все плохо? — спросила я, читая свиток.
Обычная визитка — вклады, кредиты, семейное ведение финансов.
— Отец Николая владел землей, на которой выращивали изначально розовых пони, потом единорогов.
Что-то я не припомню никаких животных хотя бы рядом с домом.
— Они в другом месте?
— Нет, нет. Они все в фамильном поместье. Раньше были.
— Насколько раньше? — спросила я, прикидывая масштаб катастрофы. Дом-то огромный.
И если и тут надо налоги платить и коммуналку, то нам, мягко говоря, мягкое заднее место.
Юстас скривился, поглядывая на Николая.
— Единорожки пропали, когда мне было столько, — Николай показал пять пальцев. — Пони я не помню.
— Юстас?
— Отец Николая — банкрот, — ответил юрист.
Чудесно! Нам еще и жить не на что.
— Как? А я тогда здесь зачем?
— Дом. Пока жива мать, то дом никто не заберет, — Юстас замешкался.
— Продолжайте, — я как-то неправдоподобно улыбнулась.
— Но тут такая ситуация. Дом заложен в банк за долги.
У меня медленно поползли брови на лоб. Размер нашей ситуации становился сравнимым с черной дырой.
— А дядя?
— Клейтона Даффа не было здесь около семи лет, насколько я знаю. Мы с Терри Клейтоном — отцом Николая, не знали, вернется он или нет. И я тоже думал, что тот не вернется сейчас. В любом случае, вы всегда можете с ним договориться.
С этим морозильником? Ладно, с сексуальным морозильником, но все равно!
— Так. Я согласилась съездить с Николаем на кладбище, но я не подписывалась на отработку чужих долгов. Напомню — я даже не мать ему, — прошипела я.
— Нет, нет, что вы. Я краем уха слышал, что господин Клейтон Дафф хочет остаться в Визарии — это город-столица, где мы сейчас находимся. По закону Николай — наследник дома, если жив один из родителей. Но если оба мертвы — наследство переходит по ближайшему родству. Точнее, к дяде. Но вы можете попробовать договориться с господином Клейтоном на выкуп дома с долгами.
Сомневаюсь, что он согласится после нашего разговора на кладбище.
— Предлагаете обмануть его и продать дом с долгами?
— Нет, ни в коем случае! Я поставлю в известность господина Даффа. Проблема в том, что сумма долга составляет стоимость дома…
— Стойте! — я выставила руку вперед. — Вы хотите сказать, что ребенок остается на улице?
— Я не хочу на улицу, — всхлипнул Коля.
— Теоретически я бы могла забрать его в свой мир.
— Но фактически мы не можем в нем жить. Только взаимодействовать, — тут же отметил Юстас. — Есть еще вариант отправить мальчика в приют.
То есть у нас ничего нет, семья в долгах, а Николая отдать в приют — один-единственный вариант. Да, цинично. Но стоп. У нас есть крыша над головой, пусть она и не совсем наша. Так, придумать можно будет, что делать. Вон устроюсь на работу, если тут женщинам позволено работать. Может, оставим этот дом, возьмем какую-нибудь квартиру поменьше в городе.
Коля улегся мне на колени, обняв двумя руками. Я провела рукой по его слегка вьющимся волосам, выпрямляя их. Нет, я же не совсем сволочь, чтобы оставить ребенка одного, когда он попросил о помощи. Просто было бы это не так нахрапом. Хотя не поверила бы я ему, заявись он ко мне домой и расскажи о своем мертвом отце и о том, что он дракон.
Пожалуй, некоторые вещи не стоит говорить при ребенке, но тут уже выбора просто нет. Я могу его бросить вот прямо сейчас, пока не привязалась. И вообще, у Коли есть дядя. Родной, между прочим. Что, он бросит ребенка на произвол судьбы? Или отдаст в приют?
Попробуем договориться!
Я вообще не знала, как работают законы в этой стране. Но тоже разберемся.
— А банк пока не требует нас выселить?
— По закону, пока есть мать, то дается срок, оговоренный с отцом. У господина Даффа был оговорен срок в пять лет. Четыре уже прошло. У вас есть всего лишь год, чтобы вернуть золото в банк.
Час от часу не легче. То есть получается, что Колин папа даже и не думал возвращать долг. Раз за четыре года сумма так и не поменялась.
— Продлить срок?
— Вряд ли женщинам разрешат, — Юстас вновь скривился. — Я-то ничего против не имею, но женщины меньше получают на любой из работ. Сами поймите — ваша задача рожать детей, воспитывать их, следить за кровом и слугами. А добыча целиком и полностью лежит на плечах мужчины. Разве что вы можете удачно выйти замуж или пойти работать прислугой. Но даже прислуге требуются рекомендации, репутация…
