— Допустим… — качнул головой Сфинкс.
— Те же расчеты доказывают, что в шесть часов вечера палка ему не понадобится, потому что в это время ему будет, м-м, пятьдесят два, — продолжал Теппик, отчаянно строча. — И действительно, какая-либо помощь в передвижении потребуется ему не раньше половины десятого, так я думаю… И это исходя из предположения, что весь жизненный отрезок равен одному дню, что, как я уже указывал, совершенно нелепо. Прости, но, хотя в целом загадка отличная, от жизни она далека.
— Да, но, — в голосе Сфинкса послышались раздраженные нотки, — я ничего не могу поделать. Больше загадок у меня нет — всегда хватало этой.
— Нужно только изменить ее чуть-чуть, вот и все.
— Как изменить?
— Сделать чуточку более реалистичной.
— Хм-м…
Сфинкс почесал лапой свою гриву.
— Ну ладно, — произнес он нерешительно. — Допустим, я спрошу так: «Что ходит на четырех ногах…»
— Образно выражаясь, — перебил его Теппик.
— «…На четырех ногах, образно выражаясь, — согласился Сфинкс, — примерно…»
— Минут двадцать, мы ведь договорились?
— Прекрасно. «…Образно выражаясь, приблизительно минут двадцать утром, на двух ногах…»
— Думаю, что, говоря «утром», мы несколько сужаем действительное значение, — вмешался Теппик. — Скорее непосредственно после полуночи. Я хочу сказать, что формально это уже утро, но на самом деле это еще глубокая ночь. Тебе так не кажется?
На лице Сфинкса мелькнуло выражение легкой паники.
— А как тебе кажется? — выдавил он.
— Давай посмотрим, что у нас уже получилось, ладно? Итак: «Что, образно выражаясь, ходит на четырех ногах сразу же после полуночи, на двух ногах — большую часть дня…»
— …Без учета несчастных случаев, — услужливо добавил Сфинкс, горя желанием внести свою лепту.
— Ладно, «…на двух ногах, без учета несчастных случаев, по крайней мере до ужина, и на трех ногах…»
— Я видел людей и с двумя костылями, — подсказал Сфинкс.
— Хорошо. Скажем так: «…после которого оно продолжает ходить на двух ногах или с использованием любых искусственных протезов по своему усмотрению».
Сфинкс задумался.
— Да-а… — прорычал он весомо. — Кажется, это охватывает все случаи?
— Ну? — спросил Теппик.
— Что ну?
— И какой же ответ?
Сфинкс устремил на него каменно-неподвижный взгляд и выпустил когти.
— Э нет, — фыркнул он. — Тебе меня не провести. Думаешь, я совсем глупый? Это ты должен сказать мне ответ.
— О, какой коварный удар, — пожаловался небу Теппик.
— Рассчитывал поймать меня? — осведомился Сфинкс.
— Ничего подобного.
— Думал меня запутать, приятель? — усмехнулся Сфинкс.
— А почему бы и нет?
— Ладно, я тебя прощаю. Так какой же все-таки ответ?
Теппик почесал переносицу.
— Ключа я так и не нашел, — признался он. — И все же рискну. Это Человек.
Сфинкс сверкнул на него глазами.
— Ты уже бывал здесь? — спросил он тоном общественного обвинителя.
— Нет.
— Значит, подсказал кто-нибудь?
— Кто мог подсказать? Разве хоть одному человеку удалось разгадать загадку?
— Нет!
— Вот видишь. Кто же тогда мог подсказать?
Сфинкс принялся раздраженно царапать когтями камень.
— Иди-ка ты свой дорогой, — проворчал он.
— Спасибо, — поблагодарил Теппик.
— Буду признателен, если ты никому не расскажешь о том, что здесь случилось, — холодно произнес Сфинкс. — Не хочу отравлять людям удовольствие.
Встав на камень, Теппик запрыгнул на шею Верблюдка.
— Насчет этого можешь не беспокоиться, — ответил Теппик, пришпоривая верблюда.
Краем глаза он заметил, что губы Сфинкса безмолвно шевелятся, словно он с трудом пытается поймать какую-то мысль.
Не успел Верблюдок проковылять и двадцати ярдов, как сзади послышался оглушительный разгневанный рев. Мигом позабыв про этикет, а именно про то, что сначала должен последовать удар палкой, Верблюдок всеми четырьмя ногами оттолкнулся от земли.
И на этот раз не промахнулся.
* * *
Жрецы окончательно сбились с толку.
И не потому, что боги не слушались их, а потому, что боги их попросту игнорировали.
Боги никогда не отличались послушанием. Требовалось немалое умение, чтобы убедить кого-нибудь из богов Джелибейби послушаться вас, и жрецам приходилось крутиться, как белка в колесе. Так, например, столкнув камень с вершины скалы, вы можете быстренько обратиться к богам с просьбой, чтобы он упал вниз, — и эта просьба будет непременно удовлетворена. Точно так же на богов можно положиться во всем, что касается солнца и звезд. Удовлетворить просьбу о том, чтобы пальма корнями уходила в землю, а кроной — в небо, боги тоже с легкостью соглашаются. В целом, всякий жрец, который уделяет подобным вещам достаточно внимания, может гарантировать практически стопроцентный успех.
Тем не менее одно дело, когда вас игнорируют далекие и незримые боги, и совсем другое — когда же боги разгуливают у всех на виду. Волей неволей почувствуешь себя преглупо.
Почему они не слушаются? — вопрошал верховный жрец Тега, Конеглавого Бога Сельского Хозяйства.
Слезы текли по его лицу. Последний раз видели, как Тег сидел в поле, рвал колоски и тихонько хихикал.
Прочие верховные жрецы чувствовали себя ненамного лучше. Воздух двора стал синим от дыма ритуальных благовоний, а провизии скопилось столько, что можно было накормить несколько голодных островов, но боги продолжали вести себя по-хозяйски, обращаясь с людьми как с букашками.
Скопившиеся под стенами дворца толпы не собирались расходиться. Религия правила Древним Царством почти семь тысяч лет. И каждый жрец с необычайной отчетливостью представлял, что произойдет, если людям хотя бы на минуту придет в голову мысль, что правителя больше нет.
— Итак, Диос, — сказал Куми, — мы обращаемся к тебе. Каково твое слово?
Диос сидел на ступенях трона, мрачно уставясь в пол. Боги оказались ослушниками. Он это знал. Он слышал об этом. Но раньше это ровным счетом ничего не значило. Требовалось лишь свершать установленные обряды и давать своевременные ответы. Важны были не боги, а обряды. Ну а боги выступали в роли громкоговорителя — иначе кого слушались бы люди?
Пока он старался сосредоточиться, руки его невольно проделывали движения, предписанные Обрядом Седьмого Часа, следуя приказам нервной системы, неукоснительным и неизменным, как грани кристалла.
— Вы все испробовали? — спросил он.
— Все, что ты нам советовал, о Диос, — ответил Куми.
Он подождал, пока остальные жрецы обратят на них внимание, и уже громче продолжил:
— Будь царь здесь, он вступился бы за нас.
Куми перехватил взгляд жрицы Сардук. Он не обсуждал с ней сложившееся положение — да и что, собственно, обсуждать? Но у него было ощущение, что она ему сочувствует. Она сильно недолюбливала Диоса, однако не испытывала перед ним такого благоговейного трепета, как все прочие.
— Я уже говорил, царь мертв, — произнес Диос.
— Да, мы слышали. Однако тело так и не найдено, о Диос. И все же мы верим твоим словам, ибо их изрек великий Диос, и нам нет дела до злокозненных сплетен.
Жрецы примолкли. Ах, теперь еще и злокозненные сплетни. А ведь совсем недавно кто-то говорил всего лишь о слухах. Нет, определенно что-то тут нечисто.
— В прошлом не раз случалось подобное, — раздался голос жрицы. — Когда царству грозила опасность или река не разливалась вовремя, царь выступал посредником. Точнее говоря, его отправляли посредничать.
То, как она просмаковала последнюю фразу, недвусмысленно давало понять, что речь шла о путешествии в один конец.
Куми замер от сладкого ужаса. О да. Золотые были денечки. В некоторых странах, правда давным-давно, экспериментировали в области царственных жертвоприношений. Погулял, посидел на троне — дай теперь и другим развлечься.
— В критическую минуту, — говорила между тем жрица, — место царя на жертвенном алтаре может занять какой-нибудь высокородный государственный сановник.
Диос поднял искаженное мучительной судорогой лицо.
— Понимаю, — кивнул он. — Но кто тогда займет место верховного жреца?
— Выбор за богами, — пожал плечами Куми.
— Вряд ли, — поморщился Диос. — Сомневаюсь, что у них хватит мудрости сделать выбор.
— Оказавшись в Загробном Мире, покойник может сам обратиться к богам, — вмешалась жрица.
— Но боги все здесь, — возразил Диос, борясь с дрожью в коленях, не в силах отделаться от видения, в котором жрецы сопровождают его по центральному коридору, чтобы свершить Поднебесный Обряд.
Плоть его жаждала умиротворенного покоя там, за рекой. Оказаться там и больше никогда, никогда не возвращаться… Но сколько раз он обещал себе это.
