– Послушать тебя, папочка, так получится, что этот твой лес – живой, – фыркнула Глори.
– Вот типичные слова человека, испорченного цивилизацией, – вздохнул ее отец. – Доченька, любой лес – живой, а Дубравы… Дубравы отличаются от простого леса примерно так же, как человек – от дерева. Сказать, что они просто разумны – значит не сказать почти ничего. Да и словами все это трудно объяснить. Если они позволят – когда-нибудь поймете сами. А я пока скажу лишь, что Дубравы и их обитатели (я имею ввиду людей и, прежде всего, Лесничего) существуют в теснейшем симбиозе. Более того, по словам Элейн Дубравы существуют лишь до тех пор, пока у них есть Лесничий, даруя ему в ответ вечную молодость, крайне долгую жизнь, но главное – невиданный всплеск магических способностей.
– А если нет? – вновь влез в разговор неугомонный Бон (чтоб мой кошелек наполнялся хотя бы в половину так же быстро, как мелькал его язык!). – Если Лесничего вдруг не станет?
– Не могу вам сказать, юноша, я и сам до сих пор многого не понимаю, – развел руками Лейпольдт. – У меня сложилось такое ощущение, что Лесничий был всегда. Но только вот в чем штука: раз став им, человек не может покинуть Дубравы до тех пор, пока кто-то другой добровольно не захочет его заменить.
Теперь уже не выдержал я:
– Что значит «не может»?
– Именно то, что я сказал, – кивнул наш хозяин, словно объясняя обыденные вещи, и с извиняющейся улыбкой развел руками: – О подобном даже думать не получается.
– И что, любой, вот скажем, я, может стать Лесничим? – подняла брови Глори.
– Это навряд ли. Лесничихой – уж куда ни шло.
Конечно, это опять был Бон.
– Все не так уж просто, моя милая, – успокаивающе погладил девушку по плечу отец. – Лесничим… – тут он засмеялся и добавил, – или Лесничихой, может стать только человек, наделенный магическими способностями. Хотя бы крошечной искоркой таланта. Само присутствие этого человека здесь раздует эту искорку до невиданной величины, и чем дальше – тем больше.
– Значит эта самая Элейн…
– Совершенно верно, прежний хозяин Дубрав был не только прекрасной женщиной, но и самым сильным магом из всех, о которых я слышал. Я-то сам считал себя довольно сносным практиком, не Магистром, конечно, но все-таки, а тут… Сударь, впервые попавший в Дубравы совсем зеленым учеником и живущий здесь четырнадцать лет, сейчас превосходит меня раз в десять, а Элейн его – примерно во столько же!
После того, как мы переварили все сказанное, я рискнул предположить:
– Так значит, эта великая магесса предложила вам помощь в расчете на то, что вы ее смените на этом… хм, посту?
Наш рассказчик немного замялся:
– Ну, скажем так, не совсем…
– Не совсем?
– Поверьте, это не столь уж важно… Одним словом, однажды Элейн исчезла неизвестно куда, а я стал Френгисом, Верховным Лесничим Спящих Дубрав. И нисколько об этом не жалею. Разве что Гройдейл… хотя я и постарался решить эту проблему…
Ясно было, что экс-король что-то не договаривает, что еще больше подстегивало наше любопытство.
– А что, папа, Френгис – это тоже часть титула Лесничего?
– Нет, милая, это мое детское прозвище, – улыбнулся Лейпольдт (как мне показалось – с некоторым облегчением, поскольку явно ожидал другого вопроса). – Ты, конечно, знаешь, что Лейпольдт – родовое имя правителей Гройдейла. Мне оно никогда не нравилось, как, впрочем, и твоей бабушке, урожденной принцессе Райвэллской, поэтому она в неофициальной обстановке называла меня «Френгис» – «Любопытный»…
– А куда исчезла эта Элейн? – Бон явно решил, что пауза несколько затянулась.
Лесничий развел руками:
– Это и мне очень интересно. Я с удовольствием сказал бы ей кое-что…
– Так-так, и что бы, например?
В которой рассказывается о том, как мы с Глори без конца ругались и мирились, а также о том, как важно следить за своим языком в обществе женщин и волшебников– Элейн?!
– Элейн?!
– Элейн?!
Три возгласа прозвучали почти одновременно. Первый принадлежал Лейпольдту, второй – вошедшему в тот момент в комнату Сударю, а третий (общий) – нашей компании.
– Собственной персоной, – подтвердила причина наших восклицаний. – И очень польщена всеобщим вниманием. Сударь…
– Да, Хозяйка, – с поклоном отозвался тот.
– Я голодна как акула-вегетарианец. Будьте так добры…
Даже не став дожидаться окончания фразы, маг понимающе кивнул, улыбнувшись одними уголками губ, и бесшумно удалился.
Следующая реплика Элейн была обращена Лесничему:
– Интересно, что ты им про меня порассказывал, негодник?
– Я… вообще-то…
– Ну да, дорогой, конечно ты, – подтвердила самая прекрасная женщина из всех, когда-либо мной виденных, плюхаясь на колени Френгиса. Забрав из безвольной руки экс-короля кубок и сделав из него добрый глоток, она прищурилась и добавила:
– Сначала вскакивают при моем появлении, теперь вот пялятся, как монашки на шлюху!
Довольная донельзя произведенным замешательством, магесса потянулась всем своим потрясающим телом (я невольно сглотнул внезапно наполнившую рот слюну) и, запечатлев на губах Лейпольдта долгий нежный поцелуй, промурлыкала:
– Ах, Френги, как же здорово опять очутиться дома!
– А… да… – промямлил тот.
– Ну же, мой милый, закрой, наконец, рот, а то вид у тебя преглупый.
В этот момент я почувствовал весьма ощутимый удар чем-то твердым (например, ногой) по своему колену и, подняв глаза, встретился с гневным взглядом Глори.
– Тебя это, между прочем, тоже касается! – тихонько прошипела она. Этот тембр не сулил мне ничего хорошего, если я тут же не перестану так откровенно пялиться на Элейн.
Перестану пялиться? Да ни за что! По крайней мере – пока…
Магесса же тем временем оглядела все честное собрание и присвистнула:
– Ну и компания подобралась! Гном, абсолютно затраханного вида…
– Элейн! – попытался возмутиться Лесничий.
– Что такое? – невинно захлопала глазками та, нарочно поерзав у него на коленях. Боги, да ее шелковое платье, должно быть, не толще волоса и… Ай! – новый пинок от Глори, еще сильнее. Ну не могу я на нее не смотреть, не могу!!!
Лейпольдт громко сглотнул:
– Н-нет, ничего.
– Отлично! Итак, что мы имеем кроме гнома?.. Симпатичный парнишка, молодой, правда, но вполне в моем вкусе. Привет, милый!
– З-здравствуйте, мадам, – выпалил Бон, вскакивая и роняя свой стул.
Элейн притворно надула губки:
– Фи, неужели я выгляжу такой старухой? Годков мне, может быть, и побольше твоего, но это ведь для всех остальных секрет, не так ли, солнце? – и она заговорщитски подмигнула парню, приложив изящный пальчик к губам.
– Разумеется.
– Вот это другой разговор, – магесса изящно спрыгнула с колен экс-короля и, подойдя к Бону, чмокнула его в щеку.
– Как меня зовут, ты, конечно, уже знаешь. А ты кто?
– Бон… – пробормотал тот, все еще не совсем придя в себя.
– И все?
– Да, то есть, нет, я хотел сказать – всегда к вашим услугам, ма… Элейн.
– Умница! – и магесса подставила парню щеку. – Значит, будем друзьями?
– Конечно, всегда рад.
– Ну и чудненько!
Не успела Элейн вновь уютно устроиться на коленях Лесничего, как в столовую с важным видом заправского официанта вошел Сударь. Впереди него на уровне груди медленно и так же важно левитировали два больших подноса, уставленные всякой всячиной.
– Браво, Сударь, вы как всегда – выше всяких похвал! – захлопала в ладоши магесса, а потом щелчком пальцев поставила оба подноса перед собой на стол.
– Рад служить вам, Хозяйка.
– Узнаю своего старого товарища! Все такие же милые, хотя и старомодные, манеры.
– Я могу еще чем-нибудь?..
– Нет пока, спасибо. Я только-только начала знакомиться с друзьями Френги… Зато я притащила ящик вашего любимого тилианского рубинового, урожая Великого Года, так что как-нибудь вечерком обязательно посидим вдвоем и вдоволь наболтаемся.
– С вашего позволения, – и Сударь вновь бесшумно, как призрак, вышел, плотно закрыв за собой дверь.
– Отлично! – провозгласила Элейн, потирая руки. – Я надеюсь, присутствующие меня простят, поскольку я намерена продолжать церемонию знакомства параллельно знакомству с этим изобилием. Нет возражений? Вот и ладушки!
С этими словами она впилась зубами в фазанью ножку.
Пытаясь переварить все происходящее, я машинально налил себе и Глори вина; заметив это, магесса одобрительно кивнула, не прекращая жевать:
– Прекрасно, а то я терпеть не могу ужинать в одиночестве… Френги, ты ведешь себя крайне некрасиво, совсем не как хозяин. Я понимаю, что ты рад меня видеть, и все такое, но это же не повод быть таким негостеприимным.
– Да, прошу меня простить, не стесняйтесь, пожалуйста, – растерянно пробормотал Лейпольдт, одной рукой подвигая ко мне блюдо с ломтиками ананаса, а другой – бутылку ликера к Римбольду.
