Я не поняла, о каком амулете идет речь, но Эгмонт поднял с пола тонкую каменную пластинку зеленого цвета. Внучка, на время лечения отошедшая к дальнему окну, задумчиво глянула на него через плечо. Маг коротко поклонился, я, подумав, присела в реверансе.
— Идем, — Эгмонт уже шел к лестнице, — не будем мешать Ардис.
Я быстро догнала его, затылком чувствуя недовольный взгляд девицы. Ощущение было знакомое: в последний месяц учебы, когда у меня установились неплохие отношения с Генри Ривендейлом, на меня так смотрел почти весь алфак. Эгмонт, конечно, совсем не то же самое, что наследный вампирский герцог, но в здешнюю глухомань герцогов не завозили.
— Почему мешать? Мы ж не боевыми пульсарами тут швыряемся…
— Если работа слишком тонкая, никакого пульсара не надо. Нашего с тобой магического поля вполне достаточно, чтобы исказить все что угодно.
Мы спустились на первый этаж, подошли к входной — или теперь уже выходной? — двери, и только там я сообразила, что в этой фразе было не так. «Нашего с тобой». Просто неясность или…
Или Лис все-таки был прав?
Спросить или не спросить? Я долго колебалась, но после вспомнила про чистоту эксперимента и решила молчать. А может, так и надо говорить. Может, когда два мага стоят рядом, их магические поля как-то перекрываются и образуют нечто новое.
Надо будет внимательно посмотреть на Эгмонта и Ардис…
Мы вышли на улицу. Особняк окаймляли аккуратно подстриженные кусты, покрытые мелкими белыми цветами. Я готова была поручиться, что десять минут назад они почти не пахли, — а сейчас от них исходил густой сладкий запах, прочно ассоциировавшийся у меня с Ликки де Моран. Было не слишком-то людно — в основном народ гулял парочками. Мы переглянулись и быстренько замаскировались: Эгмонт взял меня под руку, я начаровала длинную шипастую розу.
— Перебор, — прокомментировал маг. Я пожала плечами: сойдет.
— Здесь что, совсем нет ковенцев? — спросила я через несколько минут.
— Почти… Это Солец, Яльга. Оплот демократии. Несколько лет назад горожане выкупили у князя свою независимость и теперь берегут ее, как могут. От прямых солнечных лучей и то, наверное, прячут. — Я улыбнулась, и Рихтер добавил: — Ну а Эллендар — то еще ясно солнышко.
— Для злобного иностранца, — наставительно сказала я, — ты слишком хорошо знаешь лыкоморский фольклор…
— Злобный иностранец, — в тон откликнулся Эгмонт, — проживает в Лыкоморье вот уже двадцать лет. Он своего собственного фольклора почти не помнит.
— А я свой помню, — неожиданно ляпнула я. — И подгиньский, и ромский… странно, да?
— Странно было бы, если бы ты помнила песни Волшебной Страны.
— А может, еще вспомню!..
Впереди показалась серая башня ратуши. Я исколола розой все пальцы, но она получилась слишком удачной, чтобы вот так взять ее и дематериализовать.
— Сбежавшая княжна — это из какой-то сказки? — спросил Эгмонт, когда я совсем было решила, что тема фольклора закрыта окончательно и бесповоротно.
— Нет… это моя собственная идея. Знаешь, темней всего под пламенем свечи.
— Догадываюсь, — ехидно согласился он. — Потому и спорить не стал. Мне другое интересно: сколько времени пройдет, перед тем как княжна Ядвига…
Рихтер вдруг замолчал, оборвав себя на полуслове. Из-за башенного угла быстрым шагом вышел высокий темноволосый человек в роскошном камзоле. Я не успела еще сообразить, откуда его знаю, — а он уже остановился, глядя на нас очень знакомыми зелеными глазами.
Зеленые глаза, каштановые волосы, очень правильные черты лица… Он казался изящным, как вампирский граф, а на вид был чуть старше Рихтера. Гений, сообразила я и вдруг испугалась. Глупо — он же ведь давно не маг…
На боку у него висела длинная шпага, напоминавшая ту, ривендейловскую. Гений — интересно, кстати, как его зовут на самом деле? — был дворянином, и явно не из последних. Вопрос на тысячу золотых: а знает ли он о наших разногласиях с КОВЕНом?
— Хендрик? — как ни в чем не бывало, удивился Рихтер. — Какая неожиданная встреча! Впрочем, о чем это я — это ведь были твои земли?
Поименованный Хендрик глянул на меня и, сняв шляпу, элегантно махнул перьями по мостовой.
— Прекрасная дамуазель, — небрежно произнес он. Я натянуто улыбнулась, поудобнее перехватывая розу. — Это будут мои земли, Эгмонт. Можешь мне поверить, довольно скоро.
— Кто бы сомневался! — ответил Рихтер, и оба засмеялись, будто хорошей шутке.
Гений уже надел шляпу, отбросив назад малость запылившиеся перья.
— А ты, как я слышал, все там же?
— Да, — кивнул Эгмонт. — У меня все по-прежнему.
— Кто бы сомневался! — расхохотался Хендрик, и в этот миг раздался первый удар башенных часов.
«Бом-м, бом-м!» — тяжело выпевали бронзовые колокола, которым звонко вторили маленькие колокольчики. Я насчитала семь ударов, а после в воздухе еще долго таял последний, особенно глубокий звук.
— Я рад нашей встрече, Хендрик, — Эгмонт кивнул, что можно было при желании истолковать как поклон, — но нам надо спешить. Дела не ждут… впрочем, ты это и сам понимаешь.
— О да, — заверил бывший маг. — Тем более что я и сам тороплюсь. Когда будешь здесь в следующий раз, обрати внимание на флаг — ручаюсь, он уже будет другим.
— Не сомневаюсь в твоей удаче, — дипломатично попрощался Эгмонт.
На этом мы разошлись. Хендрик, он же Гений, быстрым шагом направился к ратуше. Я проводила его взглядом, и только когда он скрылся за углом, поняла, что изранила все пальцы шипами.
— Говорил же: перебор, — заметил Эгмонт, пока я рылась по карманам в поисках платка. Розу я на время отдала ему, и маг нес ее бутоном вниз, помахивая, будто тростью.
Наконец платок отыскался, и я старательно промокнула им пальцы. Куртуазный до невозможности Хендрик оказал на меня некоторое влияние — я вдруг сообразила, что кровью, конечно, не истеку, зато почти наверняка испачкаю рубашку. А она у меня одна.
Но куда больше беспокоило другое:
— А он на нас в КОВЕН не настучит?
— Нет, — твердо сказал Эгмонт. — То есть настучал бы, конечно, и не без удовольствия, — но после той истории он порвал все связи с Межинградом. Уверен, здешних магов выжили не без его участия. А городской чародей — тот вообще забыт за плинтусом.
— Этот Хендрик — что, и есть местный князь?
— Сын и наследник. И независимости Сольца остается только посочувствовать. Я готов поставить мантию магистра, что снег еще не ляжет, когда Совет с поклонами заявится в Змеиный замок…
— Отдай розу! — потребовала я. — Надеюсь, когда он о нас узнает, мы будем достаточно далеко.
— На Драконий Хребет он за нами точно не полезет, — обнадежил Рихтер.
— Так! — До меня вдруг дошло, и я взмахнула возвращенной розой. — Слушай, а… а что он о нас подумал?
— То есть? — напрягся Эгмонт.
— Ну… это… — Я немного смутилась. — Магистр и студентка, да еще это… цветок!
— Яльга, — устало спросил Рихтер, — ты себя давно в зеркале видела? У тебя же на лице написано, причем большими буквами: ты примерная ученица, роза нужна тебе исключительно для эксперимента.
Я подумала и была вынуждена признать, что не могу придумать ни одного эксперимента, для которого требовалась бы роза. На этот счет стоило бы посоветоваться со «Справочником»; в самом деле, если роза есть, надо же с ней что-то сотворить!
Хотя можно и просто поставить в вазу.
6
Хендрик ван Траубе поправил шляпу и насвистел несколько тактов из нашумевшей оперы «Ворон». Наследник солецкого князя обладал абсолютным музыкальным слухом, а свистел и того лучше — из окошка, убранного розовыми занавесками, горшками с геранью и пустой золоченой клеткой, немедленно высунулась хорошенькая мещаночка. Хендрик улыбнулся ей и прошел мимо. Мещанки его не интересовали.
Он сам бы не поверил, что встреча с Эгмонтом Рихтером способна привести его в столь хорошее расположение духа. Однако же факт есть факт! Хендрик бодро шагал к ратуше, в голове у него роились планы, и сейчас он как никогда понимал, какого дурака свалял его почтенный отец.
Магия! Презреннейшее занятие! Род услужения, за которое платят деньги, — что может быть позорнее для отпрыска старинного рода! Матерью Хендрика была Элиза Зоффель, дочь городского мага из Крайграда, и будь у его отца хоть капля ума, он не пошел бы на такой мезальянс. Он не отдал бы наследника в Академию, потворствуя своей прихоти сделать из него чародея. Конечно, годы назад сам Хендрик тоже был рад учиться… но он был молод, неопытен, глуп.
«Так благородные девицы мечтают удрать в актерки!» — Хендрика позабавило это сравнение.
Лишившись магического дара, он поначалу был безутешен. Никогда больше Хендрик не стоял так близко к самоубийству и до сих пор помнил холодок, тянувшийся с того края. Но, хвала богам, порода взяла свое.
