Итак, атомиум следовало бы именовать скорее Информаторием — если только предположения астронавта окажутся верными. Насмешка судьбы: Информаторий, где ничего невозможно узнать! Но что же все-таки произошло здесь? Почему люди покинули возведенный ими храм? Уж не привел ли извилистый пугь развития цивилизации к парадоксальному итогу: знания — табу, библиотека — проклятое место и да будет навеки проклят каждый, осмелившийся переступить этот порог? Невероятно! Но чем иначе объяснить, что за столько лет руки тех, кто строил города и прокладывал каналы, не коснулись Информатория? Однако не стоит гадать, если можно спросить… И Ольм, покинув Информаторий, опустился среди ближайшего города. Жесточайшее разочарование ждало его здесь: город оказался мертв. Он не был разрушен намеренно, он стоял цел и невредим, если не считать следов постепенного воздействия времени и сил природы, но стоило коснуться камня, металла, стекла — все обращалось прахом.
Астронавт перенесся в другой город, на другой материк — та же унылая картина. Только море, вечно живое море размеренно и методично несло свои волны на берег.
Мертвая планета. Планета-кладбище…
Но Ольм еще сохранил крохотный проблеск надежды: на орбите его ждало нечто, подававшее явные признаки жизни. Не там ли сохранились остатки этого нелепо погибшего человечества?
4Если бы Ольм умел не верить своим глазам — он не поверил бы им На фоне черного бархатистого неба, сверкающий красноватыми бликами в лучах заходящего солнца, медленно, величественно наплывал на него… все тот же Информаторий. Здесь, в космосе, он казался еще легче, еще совершенней. И это создание человеческого гения, этот эталон прекрасного он принял, едва не столкнувшись с ним на орбите, за бесформенное чудовище!
Только теперь астронавт по-настоящему оценил архитектурный замысел Информатория. Да, шары, эллипсоиды и соединительные трубы казались гигантскими, подавляющими, гипертрофированными, разрушающими цельное впечатление, — если смотреть на них вблизи. Но если взглянуть издали, со стороны, выбрав правильную точку, — конструкция поражала законченностью, совершенством форм, необходимостью каждой детали.
«Не таково ли и Знание? — думал Ольм, не в силах оторвать взгляд от Информатория. — Его отрасли кажутся ненужно раздутыми, обособленными, не связанными между собой, его конструкция напоминает стихийно разросшуюся колонию бактерий. Но стоит найти точку, определить перспективу… Впрочем, не так-то просто охватить единым взглядом Науку. Скорее всего, столкнувшись с нею вплотную, любой непосвященный поступит так же, как поступил я, в страхе ринется прочь. И ведь по мере накопления знаний, неизбежно ведущих к все более и более узкой специализации, когда даже крупные ученые, работающие в смежных отраслях, перестают понимать друг друга, — таких „непосвященных“, не умеющих схватить перспективу развития Науки, становится все больше. Так что архитектурный символ Информатория — вовсе не выдумка. К сожалению».
На этот раз они сблизились плавно и вполне дружелюбно. Ольм несколько раз облетел сверкающую конструкцию, разыскивая вход. Разумеется, никакого входа не обнаружилось. Вдруг на одном из центральных эллипсоидов вспыхнул зеленый свет, замигал, призывая, Ольм двинулся вперед — и перед ним раскрылся люк.
«Встречают, — обрадовался астронавт. — Значит, они действительно здесь!»
Выждав положенное время в переходном тамбуре и вспомнив заготовленные слова приветствия, Ольм шагнул в гостеприимно распахнувшуюся дверь. Его никто не встретил. Обескураженный, он растерянно оглянулся вокруг и пошел дальше. Все здесь было знакомо, все привычно, только потолки излучали мягкий свет да бесшумно работали лифты и эскалаторы. Но так же, как и там, на планете, здесь не было никого. Ни единого живого существа. Лишь теперь Ольм окончательно осознал, что встреча, к которой он готовился, которой втайне гордился, никогда не состоится. Человечество, построившее Информаторий, просто-напросто не дождалось его.
Это был весьма грустный вывод. И тем не менее Ольм обязан был довести свою миссию до конца.
Медленно, как в трауре, обошел он зал за залом. Удивительно: никаких повреждений, все работает, все блестит, словно только вчера здесь смеялись и разговаривали люди, — но пол, как и там, завален осколками черных цилиндриков. И опять — ни одного целого. Те, кто громил этот Информаторий, действовали вполне квалифицированно, они ломали только цилиндрики, стало быть, знали, в чем заключается зло. Какое? Неужели все-таки… знания?
Он тщательно перерыл все осколки и обнаружил еще два уцелевших цилиндрика. Теперь их было пять, предстояло попробовать прочесть, что на них записано. Он отыскал зал без витража — резервный, где, очевидно, предполагалось записывать дальнейшую историю планеты. Не без труда втиснулся в кресло у одного из пультов, приподнял крышку.
Внутри свободно двигалась пластмассовая лента-кассета с вложенными в нее совершенно прозрачными цилиндрикaми.
Ольм вручную прогнал ленту назад, пока не показались пустые гнезда. Так и есть — последний оставшийся цилиндрик оказался наполовину черным!
Полчаса ушло на изучение нехитрого механизма. Ольм вставил в ленту свои цилиндрики, сначала три, найденныx на планете, затем два с Информатория-спутника и, наконец, этот, последний, захлопнул крышку, привел стрелки приборов в среднее положение и нажал клавишу включения. Что-то дрогнуло, зашуршало — и он перенесся в другой мир, который он видел теперь так же ясно и отчетливо, как если бы сам находился в нем.
…Смуглые прокаленные солнцем матросы в белых штанах бросились на реи. Короткие узловатые пальцы раздирали тугие веревочные петли, блеснул пущенный в ход клинок. Парусник бросало с волны на волну, вода перекатывалась через палубу, вдали, на горизонте, вздымались и опускались островерхие заснеженные горы, таинственные, как мираж.
Два человека на капитанском мостике пустились в пляс, восторженно размахивая руками и крича хрипло: «Земля! Земля!» Но третий, капитан. — его отличали колючий взгляд и подзорная труба в руках — не разделял их радости.
Паруса постепенно опадали, но ветер по-прежнему нес корабль к берегу. И вдруг перед глазами из разверзнувшегося моря вырос ощеренный зуб утеса. Ужасающий треск заглушил человеческие вопли. Все захлестнуло волной.
В следующее мгновение из воды показалась чья-то голова и скрылась в пучине…
Ольм тронул клавишу переключателя.
…Немолодой человек со вздернутым носом и большим шишковатым лбом, смущаясь, всходил на алый пьедестал славы. Он останавливался чуть ли не на каждой ступени, словно не решаясь и раздумывая, а вокруг ликовала многотысячная толпа.
Но вот он наверху. Две прекраснейшие девушки увенчали его некрасивую голову венком из алых цветов. Сотни алых капель вместе с криками «Слава, слава, слава!» упали к его ногам.
Юноша с властным взглядом, смотревший в окно из-за портьеры, сказал, ни к кому не обращаясь: «Мы согласны посмотреть его изобретение завтра утром».
Бешеные кони, вздымая пыль копытами, разогнали по полю лёгкую повозку. Наверху ее показался тот, шишколобый. Его руки намертво вцепились в короткие широкие крылья. Человек оттолкнулся от повозки — и взлетел. Некоторое время он парил в воздухе, как большая неуклюжая птица, а потом приземлился, пробежал по земле, выронил крылья и провел рукой по мокрому лбу.
«Ничто тяжелее воздуха не может летать, — изрек юноша с властным взглядом. — Поэтому…. во имя Единой и Непротиворечивой Науки… Вы меня поняли?» Его поняли. Воздухоплаватель стоял, связанный, на высокой поленнице. Алыми цветами расцветало вокруг пламя. Беснующаяся толпа сыпала проклятия к его ногам…
Переключение.
Какие-то формулы, формулы, формулы…
«Наука, — подумал Ольм. останавливая пульт. — Единая и Непротиворечивая Наука, пережившая своих творцов и никому не нужная теперь. Да, тяжек путь познания, тяжек и крут. Но как похожи люди! И как похожа история! По крайней мере пока. Что-то будет дальше?»
5Волнуясь, он прошелся по залу. Теперь он имел некоторое представление о прошлом планеты и знал печальный конец. Он не спешил. Хотелось подумать и попытаться хотя бы в общих чертах обрисовать себе события, приведшие цивилизацию к гибели. Много догадок пронеслось в мозгу астронавта, прежде чем он снова решился взгромоздиться за пульт, но ни одна не устраивала его: слишком уж мизерными данными он располагал.
Итак, дальше.
…В тени деревьев разместилась на пикник веселая компания. Хрупкие юноши и девушки, резвясь, как дети, гонялись друг за другом, перекидывались мячом, суматошно хлопотали у костра. Это были представители совсем другого времени: изнеженные тела, удлиненные конечности, плавные, лишенные энергии движения. Сходство с коренастыми предками осталось едва уловимое.
