Ознакомительная версия.
— Отныне я могу владычествовать над всеми людьми. Ибо установлено понимающим, что люди созданы из того же вещества, что их сны! Но что же мне делать с вами? Замуровать здесь навечно? Заставить зарубить друг друга для моего развлечения? Или сделать своими новыми игрушками? — он зашелся в кашле и, отдышавшись, выговорил: — Пожалуй, вначале я подкреплю свое здоровье. Глупые монахи пренебрегли напитком бессмертия, и чаша до края полна. От такой дозы амриты я доживу до того времени, пока она наполнится вновь, и так без конца! Я сравняюсь с богами...
Дубдуб подошел к колонне, поднял чашу, пробормотал: «Фу, как воняет...» и сделал большой глоток.
И взвыл, выронив чашу. Желтоватая жидкость выплеснулась на пол, попутно прожигая дыры на халате мага. А следом за ней на пол рухнул, биясь в корчах, и сам Дубдуб.
Пока он, сотрясаемый судорогами, катался у колонны, Фазан сорвался с ремешка и упал в лужу. И там с шипением стал превращаться в бесформенный кусок металла.
Скрюченные пальцы Дубдуба дернулись, и колдовские огоньки на них погасли. В пещере снова установилась тьма. Одновременно с этим исчезло сковывавшее нас заклинание оцепенения.
Окружающие принялись с хрустом разминаться.
— А со злодеем-то что? — обеспокоился граф.
— Помер, не дышит, — откликнулся Кирдык. — Я проверил. А говорили, не портятся волшебные вещи... Амрита вот испортилась.
— Воняет, в самом деле, — добавил Ласкавый.
— Шланг, молчать! — машинально скомандовал граф.
Но тот и так промолчал. Верно, перенапряг связки.
— Господа, — сказала я. — Дело сделано, и пора нам убираться отсюда. Надо будет сказать монахам, чтоб прибрали здесь... и посуду вымыли.
Никогда не думала, что буду с удовольствием пить пиво. Да еще мутное.
Мы снова сидели у настоятеля, поглощая пельмени с чангом. Братья Дырбулщир и Дамбо, подав еду, удалились. Они были слишком утомлены трудами по уборке. Схьер Дубдуб сочтен был недостойным погребения на монастырском кладбище, и его тело замуровали в одной из боковых пещер. Причем не заживо, как он собирался поступить с нами. Изменников из Оу-йе посадили под замок. Теперь монахи ушли отсыпаться, а мы, несколько отдохнув, собрались зажевать и обсудить недавние события.
— Никогда не слышал, чтоб амрита портилась, — задумчиво сказал Читтадритта. — Может быть, в руках злодея она сама собой превратилась в яд?
Умнее всего было бы молча согласиться с этим утверждением и позволить родиться еще одной легенде. Но от меня в этом странствии столько раз скрывали правду, что поступать так же было бы негоже.
— А это была вовсе не амрита.
Взгляды всех присутствующих устремились на меня.
— Не амрита? А что же?
— Когда мы вошли в пещеру, я швырнула фонарь об стену...
— Значит, это сделали не колдовские силы? — перебил меня граф Бан.
— Разумеется, нет. Мне известно заклинание ночного видения, но оно, как все стандартные заклинания, действует один раз за квест. Поэтому я берегла его на самый крайний случай. Перед тем, как разбить фонарь, я прочла заклинание. А потом выплеснула амриту из чаши и заменила ее жидкостью из бутылки, которую позаимствовала в дхармсале из вашего багажа, граф Бан.
На сей раз взгляды переместились на графа, и были они куда как более укоризненными.
— Какой такой бутылки? — пророкотал Ауди.
Шланг, сидевший с перевязанным горлом и лишенный даже возможности пищать, что-то осуждающе прошипел.
Бывший магистр смутился.
— Это была аквавита... Я взял ее с собою, чтобы выпить с вами после победы. И не говорил, чтобы не вводить никого в искушение. А сам не сделал ни глотка!
— Это уж точно, — проворчала я.
— Вот достойное подтверждение того, что водка — яд, — провозгласил настоятель.
— Ничего не понимаю... — сказал граф. — Обычно аквавита не оказывает такого действия... а это была самая лучшая. Я купил ее у дворцового эконома Ваньки-ключника, и он уверял меня, что она из запасов самого царя Ивана...
— Царская, стало быть? Ох уж эти мне поволчане, вечно норовят обмануть доверчивого иностранца... Хорошо, что я сообразила отвинтить пробку и понюхать, что там в бутылке. По запаху царскую аквавиту с нормальной ни за что не спутаешь. А потом я забрала бутылку. Ради вашей безопасности.
— И ради собственной выгоды, — ввернул Ласкавый.
— А что, кто-то предпочел бы другой исход?
Мои соратники сочли возможным промолчать.
— Итак, преподобный Читтадритта, вы вправе наложить на меня епитимью за то, что я погубила волшебный фонарь и запас амриты.
— А, ими все равно не пользовались... — теперь, когда все загадки разрешились, Читтадритта вернулся к первоначальному состоянию благожелательной отрешенности.
— И Золотой Фазан испорчен безвозвратно, — не унимался Ласкавый.
— Ну, ради этого я сюда и направлялась... Вижу, граф, вы огорчены. Не надо! Золотой Фазан — не жар-птица, которую вы искали. Представляете себе, что было бы, попади он к вечно нетрезвым волкодавльским волхвам? Вспомните лучше, что вы не бродяга, а воевода Заволчанский. Нельзя же вечно сваливать свои обязанности на Блина Горелого. Братки ждут вас!
— Пожалуй, вы правы, — согласился граф.
— Погодите! — вступил Ауди. — А куда девался Анофелес?
— Погиб под Балдино, как мы с самого начала и предполагали. Два выживших злых мага — это уже явный перебор!
— Что ж, — заключил настоятель, — отдохните, сколько сочтете нужным, и пусть за это время осенит вас видение пути!
Мы пробыли в монастыре еще два дня. Пи Си с приспешниками загрузили в повозку вместе с пресловутым свитком и отправили в долину. При этом настоятель сказал им речь о мерзости их поведения. Я той речи не слыхала, но, надеюсь, она была достаточно нудной и нравоучительной. Кроме того, я от души пожелала им попасть в рощу гандхарвов, когда те будут в подходящем настроении.
А потом все почувствовали, что пора и честь знать, и стали собираться в дорогу. Ауди с графом возвращались в Заволчье, а вот что собирались делать другие?
Об этом я предпочла спросить у них самих.
Ласкавый и Кирдык укладывали вещи.
— Мы тут посовещались и решили открыть совместную сыскную фирму, — объяснил мне суржик. — «Ласкавый Кирдык», как тебе название? Граф Бан обещал нам свое содействие.
— В Братках будете базироваться?
— Нет, там разве что представительство откроем. Что там искать, кроме потерянного града Кипежа? А закрепиться попытаемся в Волкодавле. Это для начала. А там, может, и на международную арену выйдем!
— Что ж, Ядрена Феня вам в помощь...
Попрощавшись с бывшими контрразведчиками, я вышла в монастырский коридор. И услышала пение Шланга, доносившееся из его кельи. Несомненно, к миннезингеру вернулся голос.
Я свободен, я ничей,
Дело мне в суде не шей,
Алиментов не плачу,
И качу, куда хочу!
Я вошла в келью. Миннезингер с довольным видом сидел на циновке, раскладывая какие-то листки бумаги, и напевал:
Вижу горы и леса,
Облака и небеса,
Лишь детей своих не вижу,
Позабыл за полчаса!
— Ты чего радуешься? — спросила я. — Проклятие с тебя спало, что ли?
— Нет. Но это фигня. Понимаешь, я тут у изголовья обнаружил пачку бумаги, кто-то из паломников, наверное, забыл. Я решил на ней стило расписать и... посмотри, что получилось.
Я посмотрела. И если бы я умела краснеть от чего-либо, кроме жары, именно это бы со мной и произошло.
— Понимаешь?! — торжествующе воскликнул Шланг. — На письменную речь проклятие не распространяется. Верно, ведьма, которая его наложила, была неграмотная. Представляешь, какие перспективы! Пи с ним, с пением! Прощай, небритое Поволчье! Я возвращаюсь в империю! «Собрание песен Шланга», «Полное собрание песен Шланга»...
— ...«Исправленное собрание песен Шланга», — подсказала я. Главное, чтоб ему не пришло в голову писать мемуары...
Оглянувшись, я увидела, что в дверях стоит Гверн. Выражение лица у него было такое, что я предпочла ретироваться. Не хватало еще при Шланге выяснять отношения! Впрочем, последний и не заметил, что я ушла.
Едва я вышла в коридор, как Гверн завел свою вечную песню (и что на нее никто проклятие не наложит?).
— Постыдилась бы! От одного мужика к другому шастаешь! И это в монастыре...
— Слушай, перестань, а? Я тебе тоже много чего могу сказать, тем более, что видела, чем у тебя голова забита! Изменять мне — со мной же!
Он не нашелся, что ответить, и молча двинулся за мной к нашей общей келье. Но молчания его хватило ненадолго. Едва мы уселись на циновках, он спросил с новым подозрением:
— А почему на тебя не подействовали чары?
Я пожала плечами.
— Тут, видимо, у всех реакция индивидуальная. На Шланга же эти чары тоже не подействовали. И на графа. Хотя... я вовсе не уверена.
— В чем?
— Что чары на меня не подействовали. Может, это мне показалось, что я не уснула в горной долине. А на самом деле я сейчас сплю и вижу сон. И ты мне тоже снишься.
Ознакомительная версия.
