Здесь вы можете справлять религиозные обряды, нужду, именины и свальный грех, — пояснил Сим и вышел в дверь «Слава здоровой пище!».
Гости вышли вслед за ним и вновь очутились в кухне у печи, бока которой уходили в прочие комнаты, а в этой имелась плита и топка для приготовления пищи. Как видно, той самой: вкусной и здоровой. Топка была до того узкой, что человеку не пролезть — вот такая ловушка для ведьмы.
С такой печкой в трубу не вылетишь, — сказал Нов.
Еще бы, — охотно согласился кузнец, не уловив неодобрения в словах Леса. — Вот и вся наша клуня, она же гумно, она же заезжая и сельсовет.
А чего вы обмолачиваете в этой клуне? — заинтересовался юноша.
Мы здесь совмещаем обмолот с косовицею, — непонятно объяснил Сим. — Устраивайтесь пока, да не помните бока, а через часок-другой жду я вас у себя в кузне. Устроим банкет а-ля фуршет типа празднотации. Вас, как почетных гостей, усадим впереди зидиума.
Что он сказал? — спросил Лес, когда кузнец их покинул.
Не обращай значения, — махнул рукой маг. Тоже, наверное, заразился Драчевским бредом.
Рой взял раскладушку из комнаты «Спи спокойно»-и перенес в «Слава опиуму».
— Буду спать здесь, — пояснил он. — Классиков на досуге полистаю.
Нов не понял про классиков, но решению мага спать в другой комнате обрадовался.
Глава двадцать первая. Драчевская прописка
Хороша была банька, лучшая в Драчевке.
«Драчевские были»
В кузне, которую гости признали по портянке с надписью «Мы кузнецы, и дух наш — молот!», их ждали. В просторной горнице с углами, заваленными самым необыкновенным хламом невероятных форм («Ничего особенного, — успокоил юношу Рой, — там вон — хонингование, это — суперфиниш, спирали архимедовы, коровий сычуг и локон аньези, кровельными ножницами отстриженный…»), стоял стол. За ним восседали три старожила: коренастый Виш, волосатый Сим и Кос, весь в беглом — в белых тапочках, портах до колен (если смотреть снизу, от тапочек) и белом халате с серебряными пуговицами в виде сердечек. Фершал дохнул на рукав и принялся натирать фигурные пуговицы, отчего те сразу перестали блестеть.
— У пуговиц нет ресниц, — пояснил кто-то сверху. Лес поднял голову и увидел, что под потолком кружится, каждый раз ударяясь башкой о матицу — потолочную балку, — плешивый домовой. Нов хотел было удивиться: с каких это пор домовые летать насобачились? — но не стал, потому что у драчевцев все не как у людей.
Домовой с ревом спикировал вниз, откинул доску, прибитую к торцу стола, — получилась не то лавка, не то табурет, — расселся по-хозяйски и что-то забормотал, подвывая и воздев очи горе. Лес прислушался.
Какой погиб поэт в Уставе Корабельном!
Ведь даже рукоять наборного ножа,
нацеленная вглубь, как лазер самодельный,
сработана как бред, последний ад ужа.
Так, выдохнув, язык выносит бред пословиц
на отмель словарей, откованных, как Сим.
В полуживой крови гуляет электролиз,
невыносимый хлам, которым говорим.
Какой-то идиот придумал идиомы,
не вынеся тягот, как конюх — якорей,
чтоб вы мне про Фому, а я вам — про Ерему.
Читатель рифмы ждет… Возьми ее, нахал.[7]
Домовой, как понял Лес, сочинил приветственную оду Фоме Беренникову и, по драчевской привычке, напихал в нее действительно всякий хлам. Даже домовой у них сочиняет не хуже ведуна, а уж что заумней — тут спору нет. Хотя и предсказания ведунов ясными никто не считает.
В правом углу послышалось чмоканье. Там на куче железного хлама стояла сосновая домовина, а в ней лежала старуха. Она сжимала костлявой рукой розовый шар с носиком, из которого прямо в рот с золотыми зубищами толчками вылетали струйки мутной жидкости. Нос у старой был, что у ютролля, не меньше аршина, а сиськи свешивались наружу по правую и левую стороны домовины.
Упокойница Семеновна, припомнил Лес свои детские страхи. Пугал его дедуля, когда не слушался, что вот придет из Драчевки упокойница Семеновна и заберет в свою сосновую домовинушку, где придется неслуху мучиться от укусов клопов… Как видно, все село было в сборе. А где зидиум, впереди которого сидеть придется? И где пленный ют?
Ют обнаружился в противоположном от бабки углу. Сидел он за маленьким столиком на низенькой скамеечке, но с большой, скорее всего ведерной кружкой. Над ним висела портянка с надписью «Скамья подсудимых. Позор вернувшимся вновь!» Ют, по всему видно, под позорной надписью чувствовал себя преотлично. Он, отхлебывая из кружки, чмокал не хуже старухи и радовался, будто его похвалил сам Гарь Ян.
— Проходите, гости, — сказал Кос, — мы вам сосчитаем кости.
Неужели бить станут, испугался Нов.
— Сидайте плиз, — сказал Виш.
— Суперфиниш вам с кисточкой, — помахал рукой Сим и указал на два стула с дырками в сиденьях. — Присаживайтесь к столу, а хотите — так на полу.
На столе чего только не было. Проще перечислить, что было. Была неимоверной величины прозрачная посудина (называлась она бутылью, или четвертью, потому что вмещала четыре пузыря, как позднее узнал юноша) с мутной жидкостью, шесть кружек с таинственной надписью «20 лет РККА» и неизвестные плоды светло-коричневого цвета. Нов невольно облизнулся при виде плодов, потому что за время путешествия с магом напробовался много незнакомой вкуснятины из самобраного сундучка. А еще на столе стояла миска с солью и навалом — ломти каравая.
— Хлеб-соль, — сказал Рой. Наверное, это было традиционное приветствие.
— Я ем свой, а ты подальше стой, — также традиционно, по мнению Нова, ответил Виш.
После обмена приветствиями хозяин кузни уверенной рукой поднял бутыль и набулькал в кружки. Поднял свою и торжественно произнес:
— За тех, кто в море, на заборе, на запоре, в разборе и в раздоре, в коридоре и в лав стори! Передайте привет Жоре, который пришлет нам мулаток вскоре!
— Помню Жору Амаду, — перебил конюх, — и бразильских какаду!
— Ах, мулатки-шоколадки, — вздохнул коновал, — ножки, попки и лопатки!
— Ай, фирли-фьють, тирли-тютю, пык-мык — аж задница в дегтю! — поэтически возрадовался домовой. Рифмуя, он в поэтическом восторге подпрыгивал со своей безногой скамеечки до потолка. — Узурпатор, как вибратор, лупил Сенечку лопатой, — не по теме, но складно выкрикивал он, стукаясь маковкой о матицу. Приземлялся он мимо откидного сиденья, потому что во время прыжков оно неизменно притягивалось к столу.
Упокойница здравицы не поддержала, а заливисто захрапела в своей домовине. Ют тоже заснул, трубя носом в кружку. Зато хозяев поддержал Кам Рой.
— Всяк вызывает уваженье, — заявил он, — стиха необщим выраженьем. Но наилучшие речевки слагаются в селе Драчевке.
— Браво! — одобрили старожилы и вопросительно посмотрели на Леса: а ты, юноша?
— Я послушал вас, друзья, но не понял, — бодро начал Нов, но в ужасе захлопнул рот, понимая, в какую ловушку загнал сам себя попыткой соревноваться с Драчевскими старожилами.
— Не больно оригинально, зато самокритично, — одобрил и ободрил его кузнец.
— Самокритиков мы любим, — добавил коновал, — завсегда их палкой лупим.
— Кто понимает, что ничего не понимает, — мудрено высказался конюх, — тот понимает побольше того, кто не понимает, что он понимает.
— Моя твоя не понимай, — по-восточному высказался домовой Сенечка.
— Тоже мне китайский купеза, — обиделся Виш.
— Так выпьем же за это дело! — не выдержал долгих разговоров Сим.
— За это дело я всегда рад, — сказал Кос.
— Этому делу — час, а потехи — полные штаны, — сказал конюх.
— Да приступим мы когда-нибудь к веселому разгулу? — рассердился кузнец.
— Приступить бы к приступу, да не было б заступа, — сказал Виш.
— У кого приступ? — всполошился фершал. — Сейчас я его вожжами полечу! Сознавайтесь, не то коровий сычуг пришью…
— И хрен с ним, — не вынес Сим и присосался к кружке.
Прочие поддержали товарища. Смело глотнул и Лес, полагая, что в кружке привычный березовый квас. У него перехватило глотку и глаза на лоб полезли. Наверное, это убойный напиток чулмысы, подумал юноша и решил, что пришел его смертный час.
— Что… это… — прошептал он на вздохе.
— Обычный самогон, — объяснил кузнец. — Само-гонус вульгарис.
— Откуда… он… такой… взялся?
Нов ожидал, что ему расскажут о происках чулмысы (на картинках в заезжей он видел, как мужики с лосиными ногами выливали в раскрытые рты женщин напитки из бычьих рогов), о том, как старожилы с ними боролись, неся потери с обеих сторон, как в неравной битве пала в домовину упокойница Семеновна… Но не тут-то было.
