– Я, знаете ли, подумаю…
– Конечно, конечно, – фамильярно потрепал его по плечу Олег Павлович. – Как же иначе, на новом-то месте. Осмотритесь, обвыкните, а потом – сразу ко мне, в КМС.
Несколько смущенный таким обращением, Брикман вспомнил, весьма кстати, приемы духовного наставника Адвоката и автоматически спросил:
– Вы учитесь, Олег Павлович?
– Да, на юрфаке, заочно.
– Может, дадите мне какую-нибудь работу, у вас же времени нет все эти контрольные и курсовые писать?
– Я подумаю, – ответил капитан, удивленный предложением. Он прекрасно знал поступившего в его отряд Гошу Бармалеенко. Гоша бывал на этой зоне, только из ШИЗО и БУРа не выходил, так что Свентицкий общался с ним в редкие дни дежурств по ПКТ. Он помнил наглого и примитивного бандита, менять о нем мнения не собирался и не вполне понимал, как Бармалей, с трудом окончивший четыре класса на тройки, может помочь ему в написании контрольных работ для третьего курса юридического факультета. Но, тем не менее, ему было приятно. Эти письменные задания отнимали у него все свободное от службы время, он с удовольствием спихнул бы их на какого-нибудь головастого зэка. Только не попадали в его инвалидный отряд головастые. И все же ему было приятно услышать предложение о помощи. И сам разговор с опасным бандитом, который вел себя столь вежливо, был Олегу Павловичу приятен. Он приписывал своему воспитательскому опыту уважительное обращение отпетого хулигана.
Профессор же облизывался, предвкушая обильные гонорары. Он не сомневался, что, имея учебники, сможет скомпилировать курсовую по любому гуманитарному предмету. Они с капитаном явно не понимали друг друга. Но, когда начальник отряда спросил: «намерен ли гражданин Бармалеенко продолжать учебу в пятом классе?» – профессор заподозрил подвох и попытался торопливо исправить Гошино прошлое.
– Вы не сомневайтесь, – заспешил он, – по научному коммунизму или там по уголовному праву за один вечер напишу. Были бы учебники, такую компиляцию сотворю – комар носа не подточит. Мы, в студенчестве, всегда подрабатывали у заочников. Помню, писал одному с четвертого курса по структурной лингвистике, так я в этом предмете вообще был меньше, чем дилетант, а сочинил на твердую четверку.
Свентицкий внимательно слушал Бармалея и не верил ни одному его слову. Свентицкий вообще никогда и никому ни в чем не верил. Он уже с детства знал, что белоруссов всегда обманывают, поэтому взял себе за правило – не верить. И не верил. Но его все равно обманывали. Он даже подумывал сменить в паспорте национальность на еврея, только не знал – как быть с различными анкетами, где указывается прежняя национальность. Могло же получиться разночтение, неприятности могли произойти.
– Отгадайте загадку, – сказал Свентицкий. – Мы ходим ночью, ходим днем. Но никуда мы не уйдем.
– Часы, наверное.
– А вот и нет. Это часовые на вышках.
–?????????????????????? – на большее профессора не хватило. Внутренний голос советовал ему нечто более сочное, но вежливый ученый сдержался.
***
Первый день на «Девятке» был для доктора наук днем сплошных загадок. Он встречал там уйму Гошиных знакомых, старался вести себя соответственно, и это ему не удавалось. По беспроволочному телеграфу информация о невменяемости и беспамятстве Бармалея в зону была доставлена давно, так что его странное поведение никого особенно не удивляло. Но профессор смущался.
Неприятностей ему избежать не удалось. И начались его неприятности после встречи с начальником медсанчасти майором Момот О. А.
Пришел в отряд «шнырь» санчасти и сказал, что осужденного Бармалеенко вызывает начальник. Профессор пошел себе. Санчасть он застал в окружении строительного мусора. Битые кирпичи, сгустки окаменевшего раствора, известь – все валялось в беспорядке, напоминая о неукротимом желании дотошного начальника превратить и это больничное учреждение в музейный экспонат.
На свежей побелке стены санчасти красовалась ни менее свежая надпись: «Момот – вшивый обормот».
Дормидон Исаакович осторожно пробрался сквозь строительные завалы и поднялся по лестнице, отделанной изобретательными зэками под мрамор. Потом он пошел коридором, читая элегантные надписи, отделанные под старинную бронзу: «Не прислоняться!», «Не разговаривать», «Не вставать с сидений без разрешения», «Не сморкаться!», «Не испускать нестандартные звуки»…. Самая красивая и большая надпись, свидетельствовала, что за дверью (отделанной под красное дерево) находится создатель этого уникального дизайна майор и начальник по фамилии Момот О. А.
Профессор постучал и, получив разрешение, вошел и представился:
– Осужденный Бармалеенко, пятнадцатый отряд, прибыл по вашему приказанию.
Некоторое время майор и профессор разглядывали друг друга. Момот сидел за сверкающим полировкой столом и соревновался с этим столом в сверкании. Он (майор) был чист и аккуратен до неправдоподобия. Профессору почудилось, что педантичный начальник так и родился: в отглаженной чистенькой форме, с фуражкой и в майорских погонах. Его (майора) нельзя было сопоставить с пеленками, детским плачем, соской… Даже тот, вроде бы неоспоримый факт, что майор был рожден женщиной, представлялся сомнительным. Таких не рожают, таких производят на конвейере при участии лучших специалистов по часовым механизмам.
Майор тщательно выверенными движениями достал из верхнего ящика полированного письменного стола марлевый тампон и убрал с края столешницы какую-то микроскопическую пылинку. Использованный тампон начальник аккуратно положил в корзину для бумаг, достал из другого ящика новый тампон и бутылочку. Свинтив с бутылочки пробку, майор смочил тампон и протер им то же место. После этого майор достал из третьего ящика третий тампон, смочил его из той же бутылочки и аккуратно протер руки. В комнате резко запахло спиртом. Потом Момот поднял голову, внимательно посмотрел на Дормидона Исааковича и, тщательно выговаривая каждое слово, сказал:
– Вы можете сесть.
– Спасибо, – ответил вежливый Бармалей, присаживаясь на железную табуретку у самого входа.
– Я просмотрел вашу медицинскую карточку, – с монотонностью хронометра продолжил майор, – вы болели туберкулезом. По данным фтизиатров больницы следственного изолятора города Минусинска Красноярского края. Вы до сих пор можете быть потенциальным носителем болезни, которая распространяется микробами, носящими имя доктора Коха. Их еще зовут – палочки Коха. Но это вам знать не обязательно. Вы меня поняли?
– Не совсем, – приподнялся культурный Бармалей, – я не вполне понял, что мне не положено знать. Я хотел бы уто…
– Сидеть! – прервал его майор. – Ни в коем случае не вставать и не приближаться, иначе я вызову конвой. – И, уже успокаиваясь, начальник добавил:
– Вы должны были прочитать указательные, рекомендующие и предупреждающие надписи в коридоре и в точности следовать сути этих надписей. Когда я вас отпущу, внимательно перечитайте и запомните. Теперь вернемся к нашему разговору. Я задал вам вопрос, вы ответили, что вы не можете точно сказать – поняли вы меня или не поняли. Сейчас вы подумаете и попробуете ответить. Но ни в коем случае не вставайте со стула для осужденного контингента.
– Противоречивое сознание профессора сотворило кульбит и передало управление речью неправедному спинному мозгу.
– Ты чего, начальник, мозги мне пудришь. Во-первых, это не стул, а табурет, во-вторых, чего я должен понимать. Ты мне чернуху не гони, если чего надо – так и прикалывай в открытую.
– Осужденные, согласно «Правилам содержания осужденных в местах лишения свободы», должны обращаться к администрации, сотрудникам конвойной и иной служб, а равно к другим представителям аппарата мест лишения свободы на вы, – равномерно сказал Момот.
– Простите, – торопливо вмешался профессор, – я имел ввиду, что не вполне вас понял.
– Тут понимать нечего. Я процитировал вам пункт седьмой из «Правил содержания осужденных в местах лишения свободы», который объясняет установленную форму обращения осужденного контингента к контингенту руководящему. После окончания ремонта избранные отрывки из этих «Правил» будут повешены перед входом в санчасть. Пока же я позвоню Вашему начальнику отряда капитану Свентицкому и попрошу ознакомить вас с этими правилами.
– Насчет правил я понял, – попытался уточнить профессор. – Я не вполне понял по пункту первому нашей беседы, где вы упоминаете о чем-то, что мне знать не положено. (Профессор невольно начал строить предложения по момотовскому образцу. Этим он подсознательно хотел смягчить начальника, памятуя Гошиным умом, что портить отношения с охранниками не выгодно).
– Что может быть не понятно по пункту первому? Объясняю вторично. Вы болели туберкулезом. По данным врачей следственного изолятора города Минусинска Красноярского края. Я просмотрел вашу медицинскую карточку. Туберкулез распространяется в виде микробов, которые, по традиции, носят имя ученого их открывшего. А точнее – Коха. Их иногда так и именуют – палочки Коха. Но это вам знать незачем. Вам надо знать, что вы можете быть потенциальным носителем инфекции. Теперь вам понятно?
