Увлекшись боем, я не заметила, как ряды стражников порядели. А потом и совсем кончились. Мы остановились, тяжело дыша, и внезапно я заметила табличку-указатель «Хогвартсорбонна – ТАМЪ». Табличка эта была сорвана со столба во время драки и теперь валялась на тропинке, указывая куда-то в глухую чащу.
- Что стоите? – крикнула я. – Бегом за мной, надо убираться отсюда, пока не стемнело. Нам туда!
И мы ринулись бежать по кустам и буеракам.
В этот момент в глубин леса заиграла черная-черная музыка, от которой волосы застыли в жилах.
И в самом деле, какие волосы и какие жилы выдержат настолько фальшиво сыгранный «Собачий вальс»? Казалось, несчастный опус играют ногами, да к тому же в ластах. Мало того – на заднем фоне унисексуальный голос напевал песню, сочиненную, скорее всего, бардом, превращенным в грушу прямо на сцене Грушинского фестиваля. Причем сочиненную уже после превращения. Но что самое страшное, пел груше-бард душой, а душа – спросите кого угодно – нот не знает.
Мои соратники, скорчившись, попадали на землю, словно персики с яблони. И с пошло-перезрелым чавканьем растеклись по злобно фосфоресцирующей траве. У нас не осталось сил даже вдохнуть, не говоря уж о том, чтобы выдохнуть. Конечно, я по ипритским государственным хроникам прохожу как государыня Мурмундия Неистребимая, но проверять, не наткнулись ли мы на что-то еще более неистребимое, чем мое величество, было ой как стремно. Хотя лежать и корчиться, зажимая уши, тоже казалось неконструктивным решением.
В общем, разум поискал-поискал альтернативу, да и поступил как всегда: смылся, оставив после себя записку «Ушел курить. Курить буду весь блок разом, так что не жди».
Без разума действовать оказалось легче. Песенка уже не так завораживала. Можно было открыть глаза и уши, осмотреться и понять, что все мы лежим под стеной чего-то, похожего на замок. Черный замок. Со стены прямо в глаза нам пялились два каменных кота, больших и толстых. Створка ворот между котегами медленно, таинственно и жутко приоткрылась.
- Тупи! – прошипела я, адресуясь к самому безмозглому, а значит, наименее пострадавшему члену нашего сплоченного коллектива. – Тупи, слушай мою команду! Левой задней ногой по воротам пли! То есть бац!
И практически не пострадавший член исполнил приказ в точности.
Створки не просто захлопнулись – их выгнуло в обратную сторону с характерным звуком удара обо что-то твердое внутри и мягкое снаружи. Из-за ворот послышалось громкое неприличное слово. Потом еще восемнадцать. Музыка оскорбленно смолкла. Все радостно повскакали на ноги и приняли боевую стойку – кто как сумел. Лассаль выгнул спину и распушил усы. Чкал распушил крылья и выгнул брови. Финлепсин распушил брови и выгнул ноги. Тупи распушил ноги и выгнул все остальное. И только я с моей несгибаемой напарницей Мене-Текел-Фарес спокойно стояли и ждали, пока за дверью доругаются и выйдут к гостям. Мы уже знали, кого нам предстоит увидеть.
Граф Ман оказался именно таким, каким его и представляла Менька. А я его вообще никак не представляла. Иначе зачем бы мне при виде местного темного властелина подпрыгивать и орать во всю глотку:
- Мама дорогая, встань из могилы и роди меня обратно!
Кажется, это называется «преждевременная артикуляция».
Не знаю, кто бы сдержался, увидев такое зрелище: накачанный парень в черных одеждах, отливающих перламутровой зеленью, словно панцирь жука-бронзовки, с бронзово-перламутровыми ногтями, перламутрово-зелеными тенями на веках и наливающимся краснотой свежим фингалом под глазом. Сложная прическа из косичек и локонов напоминала перевернутую корзинку Красной шапочки, которую волк сожрал вместе с пирожками. И оранжевые глаза, яростно глядящие на нас сквозь профессионально подкрашенные и подкрученные ресницы. Даже на собственной свадьбе я не выглядела столь гламурненько.
- Ну вы пра-а-ативные-е-е, да-а-а? – возмущенно промяукал граф Ман, потирая щеку. – Что я вам сделал-та-а-а?
Мы все потупились, как нашкодившие. И в самом деле, чего мы взъелись-то? Ну играет человек на бракованном черноклавишном рояле. Ну поет самолично сочиненные песни. А в морду-то воротами за что?
Так бы и овладело нами страшное Наваждение Пробудившейся Совести, насланное черным графом, самочинно оккупировавшим лес (принадлежащий, между прочим, ипритской короне на восемьдесят процентов, на десять – Хогвартсорбонне и на десять – трастовому фонду «Галадриады против графомании»!), кабы не наш вездессущий друг, капитан Бляд. Определенно, его нам послало небо. Скооперировавшись с морем.
- Да тебя за твои примочки убить мало, пидер, – с тихой злобой произнес наш спаситель, выходя из-за кустов и поправляя третью ногу.
- Уй, бля-я-я... – безнадежно проныл граф.
- Звал, твоя светлость? – ехидно откликнулся кэп. – Или тебя теперь надо звать «твоя темность», а, цу Кабздец?
- Так вы что, знакомы? – изумилась я, восхищенная тем, как все (в который раз!) удачно складывается. Прямо поразительно, как мне везет в этой жизни, уж и не знаю почему. Вот только жить долго и счастливо после очередного везения отчего-то не получается.
- Знакомьтесь, – Бляд неприятно улыбнулся. – Мой бывший канонир, беглый потомок древнего рода цу Кабздецов, пидер.
- Ну что он пидер, мог бы и не упоминать, – хмыкнула я. – Во-первых, неполиткорректно, а во-вторых, и так видно.
Все посмотрели на меня этим своим фирменным, блин с икрой, многозначительным взглядом «Наша Мурочка по жизни дурочка». Кажется, я начинаю привыкать к самой мерзкой привычке моей команды.
- Это имя, – мягко пояснила Мене-Текел-Фарес, – имя такое. Пидер цу Кабздец.
- Пидер, – автоматически повторила я. – Цу. Кабздец какое красивое имя.
Граф Пидер просиял белозубой улыбкой, в которой, подозреваю, до нашего знакомства еще все зубы были на месте. Надеюсь, у бедняги Кабздеца не только рояли, но и стоматологи при замке имеются.
- Чем обязан визиту? – светски пришепетывая, осведомился он. Но в дом, что характерно, не пригласил.
- Нужен ты нам сто лет в обед, – с моряцкой прямотой ответствовал капитан Бляд. – Сам себе ответь, чем обязан. Какого лешего указатели перевесил, Пидер? Бойцов своих на нас натравил... Чё за дела, ваще?
- Тебя по-прежнему не проведешь, кэп, – обольстительно выгибаясь, сладко прошептал граф, заглядывая Бляду в глаза и вытягивая губы дудочкой. Кэп взял Кабздеца за лицо и аккуратно отвернул в сторону. Мне его жест отчего-то показался привычным. Как будто капитан проделывал его по сто раз на дню. Когда-то, не сказать чтоб очень давно.
Я скрестила руки на груди и раздраженно постучала о порог носком походного сапога на титановой шпильке.
- Не пора ли углубиться в детали, милые? Королева ждет, – с едва уловимой угрозой озвучила мои внутренние мысли Менька. Все-таки правильно я ее сделала премьер-министром.
- Он у меня на «Вездессущей Толерантности» три года канониром проплавал, – хмуро сообщил капитан пространству над нашими головами – так, словно боялся смотреть нам в глаза. – Мортиры там, фальконеты-мине... Впрочем, это королеве неинтересно... наверное.
- Почему неинтересно? – вскинулся юный Гаттер, но получив пинка с двух сторон – от Чкала и от Меньки – скоропостижно заткнулся.
- Так что я его кабздецовую породу хорошоо-о-о знаю, лично проверял... – тяжело дыша от ненависти, закончил Бляд.
Граф Пидер мечтательно провел пальцем по нижней губе, закатил глазки и самодовольно ухмыльнулся. Кэп со свистом втянул воздух и вперил тоскливый взор в черную-пречерную чащу. Мне почему-то стало его жалко.
- Ответ не по теме, – безжалостно заметила Менька. – И расплывчатый. Что именно подразумевается под кабздецовой породой?
- Постойте-постойте, – вдруг вклинился в допрос, то есть в светскую беседу Финлепсин. – А вы не из тех ли Кабздецов, что по материнской линии приходятся родней Цефалоаналам?
Потомок Кабздецов при этом вопросе едва собственным пальцем не подавился. Теперь понятно: коли он в родстве с потомственным предателем Цефалоаналом, никакие детали моему королевскому величеству уже не требуются. Кровь, как говорится, не вода. Предатели-изменники-заговорщики в двадцатом поколении практически обречены родовой селекцией на преступление против трона. Любого Цефалоанала или цу Кабздеца можно бросать в темницу просто потому, что он Кабздец (Цефалоанал). Что существенно облегчает ведение следствия.
- А что ж мы на пороге стоим-то? – как бы спохватился хозяин Черного замка и гостеприимно распахнул вторую створку. – Прошу!
При этом его оранжевые глаза полыхнули маниакальным огнем, а взгляд, словно ненароком, мазнул по кошачьим изваяниям – и те, казалось, напряглись, приподнимаясь на толстых кривых лапах. В тот же миг по ноздрям ударило вонью, которую ни с чем не спутаешь: мой верный меч подавал мне свой фирменный сигнал об опасности! А через секунду он же дробил в щебень-гравий каменных демонов-хранителей частной территории Мана (захваченной, напоминаю, самочинно). Демоны, спущенные с ограды мысленным приказом Пидера-графа, то есть графа Пидера, дробиться отказывались, лупили по мечу изогнутыми обсидиановыми когтями, безжалостно царапая древнее лезвие. Я впервые испытала страх за свое боевое оружие, всей душой ощущая боль, пронзающую Дерьмовый меч при каждом ответном демоническом ударе. Становилось ясно, что мы долго не продержимся.
