Зато им теперь придется здорово поработать! — пробормотал один из них, глядя вслед удаляющемуся такси, за которым на велосипедах неотступно следовали турецкие сыщики. — Им-то уж не удастся выедаться, как нам с тобой!
С этими словами английский сыщик крикнул газетчика и отобрал у него с десяток турецких газет и журнальчиков.
— Пари на десять фунтов, что здесь уже пропечатали вашего молодчика!
Его товарищ прервал зевоту судорожным взрывом смеха.
Оастор Мартин Андрью между тем угрюмо сидел в такси. Возле него курил сигару английский джентльмен. Милое и чрезвычайно мягкое лицо джентльмена говорило о деликатной сконфуженности. Менее всего хотел джентльмен употреблять насилие и подначивать роль насильника.
— Куда вы Меня везете? — сухо спросил пастор.
На виллу, нанятую специально для вас, дорогой друг, — тихо ответил ласковый джентльмен. — Нет надобности говорить вам, что жизнь ваша на всем — Востоке в опасности, вернее — в преждевременной опасности. Фанатики уже начали действовать, газеты выпустили статьи с требованием допросить вас о том, что вы делали в купе майора. Словом, прелюдия уже готова.
— Чёрт ее побери, эту прелюдию! — вырвалось у пастора далеко не христианским тоном.
Ласковый джентльмен улыбнулся. Он нежной рукой дотронулся до похолодевших пальцев Мартина Андрью.
— Тем не менее дело начато, — сказал он тихо.
В такси воцарилось молчание. Сухое лицо пастора посерело, и волчий оскал его рта стал бальным и старым. Уже не тянуло его из каретки, и запах пыли и роз вместо прежней жажды жизни вызвал одну тошноту. Такси остановился перед роскошной металлической решеткой, за которой с приятным и глухим шумом покачивались на ветру огромные эвкалипты. Мягкий джентльмен открыл дверцу. Турецкие сыщики с видом бродяг, бросив велосипеды за углом, шли сейчас мимо, горланя песню. Их зоркий взгляд оглядел и запомнил номер.
— Идите сюда, за мной, — ласково сказал джентльмен, ведя пастора под руку. — И соберитесь же с силами!
Они проходили сейчас по гравию извилистой и тенистой дорожки. Кусты, алоэ росли справа и слева. Царственный портал небольшого здания в персидском вкусе показался из-за эвкалиптов. Изразцовые стены дышали прохладой, невидимый фонтан пел и прядал, огненно-радужное пятно вдруг вспорхнуло на перила, мраморной лестницы и поплыло по ним. Это была ручная цесарка.
— Вое блага жизни, все тончайшие услады человеческих прихотей собраны тут для вас,дорогой друг, — мягко сказал спутник Мартина Андрью. — Ни один из соблазнов пе забыт. Ваша собственная воля, ваш вкус, ваши намерения, ваши пороки и прихоти — все течет, как созвездия в небе, по вашему собственному плану! Что значит количество прожитых часов? До порта Ковейта вы будете хранимы, вы будете ласкаемы, любимы, лелеемы, как счастливый принц из арабской сказки.
Он ввел пастора в длинную галерею, где курильницы нежно дышали голубым дымком ароматов. Ниши, полные шелковых подушек, бассейн с жемчужной водой для усталых ног, длинная трубка кальяна, ковер, чьи тона благородно ласкают глаз. Это была фантасмагория, взятая из «Тысячи и одной ночи» здесь были все тонкие пряности Востока: шафранный плов с подрумяненным цыпленком, начиненным фисташками нежная рыба с зеленью в остеклелом рту прозрачный каскад фруктов сладости, истекающие миндалем и Медом прохладное мерцание драгоценных вин зеленые корешки гашиша.
— А эта.. произнес джентльмен, распахивая парчовый занавес.
Пастор Мартин Андрью вздрогнул, и мертвое лицо его порозовело. Перед ним на звериной шкуре лежала дитя, едва превращающееся в женщину. Нагота бронзового тела, пропорций которого почти оскорбляли своим недостижимым совершенством, дышала сейчас тихим покоем. Ребенок спал. — Длинные глаза, удлиненные сурьмой к вискам и переносице, были замкнуты, и шелковая бахрома ресниц легла на розовую негу щечек. Маленькие груди, едва созревшие, были украшены перламутровыми розетками. Ручка с тонкими пальцами, каждый ноготь которых мог бы ненасытно приковать глаз художника, лежит между ними распластанной птичкой.
Этим вы можете тешиться хоть до самого порта Ковейта, — докончил джентльмен начатую фразу..
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Компания! директоров «Америкен-Гарн»учитывает момент
Плойс, главный пайщик «Америкен-Гарн» и председатель хлопкового треста обеих Америк, сделал движение как если бы хотел поднять из бамбукового кресла половину своего туловища, разлитого в нем, как студень.
Вильмор, директор ниточной фабрики, предупредил это намерение и упал в другое кресло, раньше чем тело мистера Плойса поднялось на вершок.
— Дорогой мистер Плойс! — пробормотал гость, отдавая в руки лакея шляпу, перчатки и трость. — Ваша идея имеет необыкновенно жизненный характер.
— Все мои идеи имеют необыкновенного жизненный характер — согласился Плойс, поглядев с веранды, где сотни вентиляторов поддерживали приятный холодок при сорокаградусной жаре, В сад, на играющих в теннис собственных детей.
«Я получил! новое письмо от моего корреспондента, — продолжал мистер Видьмор. — Он пишет с Канарских островов. Там тоже, знаете ли, большой спрос на изделия с советскими эмблемами. Bам известно клеймо на знаменитых моих катушках № 108 bis?
— Если не ошибаюсь, черепаха? — спросил! Плойс.
— Вот именно. Со вчерашнего дня дорогой мистер Плойс, она заменена изображением пятиконечной звезды. Популярный снимок. Я дал заказ на четырнадцать миллиардов этикеток, в виде пробы.
— Это… недурно, — пробурчал Плойс. — Что касается нашего треста, мы ограничились пока серпом и молотом. Я предвижу большое оживление промышленности.
Мистер Вильмор кивнул головой. На радио-башне, в глубине сада, загорелась звездочка. Лакей, вынырнув из-за кресла, молчалива подал двум трестовикам каучуковые наушники… Мистер Плойс и мистер Вильмор напялили наушники, закрыли глаза и отдались самой приятной музыке, какая существует для ушей капиталистов: потоку биржевых цифр.
— Сэр, вас желает видеть председатель бюро забастовок, — доложил лакей, прерывая упоительную мелодию.
На веранду быстро вошел юркий молодчик с портфелем, раздувая такие пышные усы, что они положительно могли бы сойти за хвост, если б помещались не спереди, а сзади.
— Милостивые государи, — пропищал он почтительно, — очень очень приятные известия! Волна забастовок разрастается. Сейчас пришло известие, что забастовала вся лионская мануфактура, забастовал шотландский район, забастовал египетский, великобританский хлопкосоюз, забастовали кочегары повсеместно в Бомбее и Калькутте. Если прибавить к этому шанхайский кризис и полное отпадение Манчестера, то мы имеем…
Здесь юркий человек вытащил крохотные счеты из слоновой кости, нащелкал на них кончикам носа, поднял усы кверху и изверг из-под них следующее умозаключение:
— Мы имеем сто сорок два градуса широты! и тысячу градусов долготы емкого колониального рынка, способного поглотить американскую продукцию всеми своими ртами, открытыми настежь.
— Этим надо немедленно воспользоваться! — вскрикнул мистер Вильмору в то время как мистер Плойс вдумчиво глядел на Кончик банана висевшего над ним в воздухе.
Не услыша реплики, мистер Вильмор уставился на Тот же кончик банана, точно в нем крылась сейчас магическая разгадка великой мозговой операции, совершавшейся в круглой голове мистера Плейса. Что касается юркого человека, он давно уже висел! всеми своими фибрами на том же самом банановом стрючке.
— Гм! — произнес наконец мистер Плойс и оглядел Двух своих замерших гостей. — Гм! Никто из вас не знает английских промышленников. Это лисицы, помноженные на шимпанзе!
Юркий Человек с быстротой молнии выхватил карандаш и занес в свою книжку сентенцию великого человека.
— Если только, — продолжал, мистер Плойс, — если только они пронюхают, мы провалимся. Устройте… гм. Устройте забастовку и у нас, на всех фабриках… гм… гм. ватных одеял!
Мистер Вильмор и юркий человек подняли глаза к небу с видом людей, никогда не слышавших ничего более гениального, и откланялись с просиявшими лицами.
Мистер Плойс поглядел им вслед, пренебрежительно фыркнул и вскочил с места с самой неожиданной энергией.
— Автомобиль! — крикнул он в рупор.
Через секунду нога его ступила на подножку автомобиля.
— Нью-Петроград! Автомобиль прыгнул, как мячик, и понесся по укатанному шоссе от загородной виллы мистера Плойса к Нью-Йорку. Не доезжая до города, шофер тронул рычаг. Они понеслись теперь вдоль Гудзона, пересекли одиннадцать рельсовых путей, восемь депо, горок два гаража, полигон и замедлили ход. Перед, ними показалась грязная труппа чего-то, похожего на палатки кочевников. Здесь у костров сидели каменщики, угрюмо варившие кашу. Дальше возвышались всякого рода леса, стропила, балки, переплеты и вообще симптомы жаркого строительного сезона, загородившего от человеческих глаз по меньшей мере десять квадратных километров. Мистер Плойс чихнул. Шофер дал гудок и медленно въехал в ворота.
