В виде компенсации морального ущерба Кастор с Полидевком были взяты Зевсом на небо, где работают, по сей день в Зодиакальном театре, изображая на небесном своде знак Близнецов. А Геракл вместе со всей Грецией получил очередной пример, что даже наличие папы в самых верхах отнюдь не гарантия долгой и счастливой жизни. Кроме боевых искусств Гераклу пытались преподавать еще и гуманитарные науки: мама надеялась сделать из него гармоничную личность. Закончилось это плохо и для ученика и для учителей. Пению и игре на кифаре — народной греческой балалайке, сделанной на манер лиры, — Геракла учил известнейший певец Эвмолп, а литературу преподавал Лин, другая тогдашняя знаменитость.
Если Эвмолп был чем-то вроде Иосифа Кобзона эллинской сцены, то Лина можно представить как адаптированный аналог нашего Макаревича, прославившийся тем, что запатентовал изобретение музыкального ритма и мелодии, а также первым догадавшийся записывать свои песни на бумагу. Благодаря последнему Лин считался еще и бардом.
Об успехах истязаемого ими юноши в постижении возвышенных ценностей до нас не дошло никаких сведений, хотя современные филологи могут только позавидовать легкости его программы: ни Достоевского, ни Джойса, ни Сартра, ни даже Вознесенского. Сплошные буколические комедии да героические трагедии, и тех немного.
Неприятность произошла, когда Лин в отсутствие Эвмолпа вздумал дать Гераклу урок игры на кифаре. Добродушный Эвмолп сразу понял, что толстолапому силачу от природы не дано понять, в чем секрет простых мелодий, и спокойно отбывал номер, уныло тираня мальчика сольфеджио и нотной грамотой. А вот витающий умом в зефирах и амурах Лин до этой очевидной мысли дошел слишком поздно.
На первой же минуте урока Геракл порвал одним движением три струны из четырех имевшихся на кифаре, чем навлек на себя поток учительской брани, посулы розог и лишения сладкого за обедом.
— Глюпый мальтшишка! — кричал Лин, размахивая травмированным инструментом. — Таких, как ты на кифару троих надо!
Музыкальные инструменты в те времена действительно были весьма дороги, за хорошую кифару просили трех здоровых рабов. Лишь позднее, стараниями мастеров Амати и Страдивари, а также с вводом в строй вышневолоцкой и красногорской фабрик музыкальных инструментов рынок насытился недорогими, доступными массам струнными аппаратами для встреч с прекрасным.
Когда же Геракл, пытаясь сыграть гамму, от усердия переломил кифару пополам, Лин, не выдержав, обрушил обломки на голову бестолкового ученика. За что тут же получил от всей души крюка левой и умер через двое суток в больнице, не приходя в сознание. Гераклу в тот момент еще не исполнилось четырнадцать, поэтому на крики участкового, что по малолетнему бандиту давно плачут урановые рудники, он молча сложил в кармане хитона фигу. Мизерный возраст преступника и отсутствие у греческой науки навыков добычи обогащенного урана никак не позволяли правосудию привести свои угрозы в действие.
Кроме того, влиятельный папа Амфитрион переговорил накоротке с местным судьей Радамантом, и тот, не устраивая излишней процессуальной волокиты, вынес оправдательный приговор. Основанием для такого решения послужил закон о праве гражданина на необходимую самозащиту, выражаемый греками в лаконичной формулировке: «Око за око, зуб за зуб». На удар, по понятиям того времени, необходимо было отвечать ударом, что Геракл и сделал.
Злопыхатели, правда, болтали, что накоротке с судьей переговорил как раз не отец ответчика, а его мать Алкмена. По крайней мере, через несколько лет она сразу же после гибели Амфитриона вышла за Радаманта замуж. Этот юрист вообще был весьма хваткий мужчина, неплохо устроившийся и после смерти. Благодаря крепким связям и хорошему знанию юриспруденции ему удалось занять в царстве Аида место одного из трех судей, решающих посмертную судьбу всех являющихся на тот свет.
Смерть Лина вызвала немалый шум в прессе. Мальчишка убил звезду. Некоторые, акулы пера чуть ли не рыдали: закатилось, мол, солнце античной поэзии. Один начинающий рифмоплет даже написал по этому поводу обличающие вирши: «Погиб поэт, невольник чести…».
Гераклу в этих стихах тоже досталось по первое число. «Не мог щадить он нашей славы, — писалось про него, — не мог понять в тот миг кровавый, на что он руку поднимал».
Амфитрион решил, что ребенку правильнее будет в этот неоднозначный момент уехать куда-нибудь подальше из шумного города. И в целях поддержания пошатнувшегося в ходе обучения здоровья Геракл был отослан в дальнее семейное имение, где проводил свой досуг в прогулках, охоте, пастьбе коров и ухаживаниях за молодыми селянками не хуже какого-нибудь Евгения Онегина. Все университеты на этом для величайшего мальчика Греции завершились, начались героические будни.
Гора Киферон, где до восемнадцати лет проводил свои дни депортированный из Фив Геракл, получила имя по специальному указу Зевсовой канцелярии в честь местного царя Киферона. Правитель города Платеи однажды сильно выручил Зевса из очередного щекотливого положения, и олимпиец не остался в долгу, переименовав гору с большей легкостью, чем Совмин СССР перекрестил Калинин в Тверь.
Киферон (царь, а не горный массив) отличился тем, что первым в мире открыл бюро помощи неверным мужьям. За умеренную плату его организация бралась обеспечить в глазах супруги любому желающему стопроцентное алиби (слово, тоже выдуманное Кифероном для придания своему занятию солидности). Так, например, специально обученные люди подтверждали прекрасной половине какого-нибудь Эраста Персеевича, что ее муж с 18:00 субботы до 15:00 воскресенья был с ними на рыбалке возле острова Итака. Изо всех сил живописали опасности и приключения, демонстрировали улов и умеренно каялись, что выпили все же немного больше, чем следовало. Или организовывали какому-нибудь Ойнопиону Килленовичу срочный вызов на совещание в Афины. Да так, что даже подчиненные ничего не могли заподозрить: с билетами в оба конца, с тезисами доклада и даже афинскими сувенирами родным и близким.
По сравнению с иными задачками, которые приходилось решать бюро доктора Киферона, проблема Зевса выглядела совсем плевым делом. Прослышавший про небывалый сервис небожитель просил избавить его от постоянных подозрений Геры, просто замучившей олимпийца своей ревностью.
— Нет мне сладу с сварливою бабой! — жаловался громовержец. — Совсем моя старуха сбесилась!
Вопрос решили просто, но изящно. В колесницу Зевса положили статую девушки и накрыли ее тканью. Гера, еще на подходе увидев в транспортном средстве своего мужа женский силуэт, подняла крик: мол, опять то же самое, вечно в твоей тачке какие-то бабы, кобель проклятый, супник американский. Зевс в соответствии с полученными инструкциями смиренно молчал, опустив глаза долу. И лишь когда Гера подбежала к колеснице, сдернула со статуи покрывало и затихла, осознав всю беспочвенность поднятого визга, он негромко, но тяжело вздохнул. С тех пор олимпийская ревнивица полностью переключилась на безостановочную травлю любовниц и побочных детей мужа, очевидно уже тогда постигнув мудрость баскетбольных тренеров: «Виноват дающий». Самому Зевсу скандалами Гера больше не докучала.
Возможно, Геракл до конца своих дней предавался бы простым буколическим развлечениям на Кифероне, если бы на его пути не попался проживавший неподалеку лев, повадившийся красть коров из вверенных попечению героя стад. Поскольку именно крупный рогатый скот в те времена являлся одной из самых ходовых псевдоденежных единиц, то каждый такой львиный набег был сопоставим с ограблением кассы торгового дома «Амфитрион и сыновья». Терпеть подобные безобразия, наносящие не только материальный ущерб казне, но и моральный — репутации пастуха, Геракл не собирался. И отправился на сафари, чтобы объяснить льву, кто в этом прайде хозяин.
Несколько дней он преследовал хитрого кота по горам, и, в конце концов, хищник не выдержал психологического давления и бежал из владений Амфитриона на земли его соседа Феспия, надеясь, что на территории соседнего штата его оставят в покое. Именно благодаря неустойчивости львиной психики Гераклу и представилась возможность совершить свой первый подвиг, который потом почему-то стали называть тринадцатым, при этом тщательно скрывая его от несовершеннолетних.
Герой явился во дворец к Феспию и попросил разрешения продолжить охоту на его угодьях. Тем более что теперь это было уже в интересах как раз хозяина дворца, поскольку лев с расшатанными нервами кушать хочет куда больше, чем со здоровыми. Старому служаке Феспию очень понравился Геракл.
— Гвардеец! — сказал он. — Люблю таких! Военных, красивых, здоровенных!
Как все старые вояки, Феспий презирал штатских. Это чувство усугублялось еще и тем фактом, что у Феспия было ни много, ни мало пятьдесят дочерей (почему-то античные источники регулярно по отношению к плодовитым бонзам употребляют именно эту цифру — то ли летописцы умели считать лишь до полусотни, то ли законными у греков считались лишь первые полста отпрысков, а все остальное списывалось в брак и некондицию). И царь питал сильные опасения, что «эти курицы», как он ласково называл дочек, найдут себе в мужья каких-нибудь прощелыг поэтов или художников. Бездельников, не умеющих ни мечом рубить, ни копьем колоть, но зато сеющих повсюду разную крамолу и вольномыслие.
