Ознакомительная версия.
Здесь не выдержал уже герцог Пистон, и никто не попытался его удержать. Впрочем, из-за стола его высочество так и не вышел.
— Ну вот, опять нос! — закричал он. — Моего виконта дю Шнобелле осматривали лучшие медику сы Бонжурии, Стрижании, Неспании! О, эта их ужасная биопсия! На бедняге уже места живого нет от шрамов! Любой придворный повеса, не знающий грамоты, в состоянии с первого прикосновения отличить силиконовую грудь стареющей кокетки от живой пышной плоти! Любой — но не вы, жалкий коновал! Даже и усыпить-то нас не смогли как следует!
— Достаточно, ваше высочество, — сказал мессир Плиссе. — Верховному судье не к лицу горячность. Вы и так угодили по больному месту — лекарь он действительно никудышный.
— Я опередил свое время! — гордо сказал мэтр Кренотен. — Кто же виноват, что ваши жалкие тела не в силах воспринять благотворное влияние моих снадобий? Я ученик великого Примордиаля! Мое имя будет высечено золотом на алмазных скрижалях медицины! И мне не страшен ваш убогий земной суд. Покойный король Бонжурии не понимал значения науки, он даже отказывался предоставлять мне заключенных для опытов…
— Вздор, — сказал герцог. — Отцу просто-напросто надоели все эти внезапные умертвия при дворе, организованные королевой-прабабушкой. Отравленные сапоги, удушающие жабо, ядовитые манжеты, смертоносные ковры, пропитанные ртутью… Что за жизнь, когда нельзя прикоснуться даже к обыкновенной дверной ручке? Вы самый обычный палач, милейший, и поэтому вами займется такой же палач…
Герцог осмотрел своих спутников, погрустнел.
— Ах, собака, — сказал он. — Ведь не может же благородный рыцарь покарать безоружного…
— У нас есть этот парнишка, — подсказал мессир Плиссе и кивнул в сторону Стремглава.
От обиды сын шорника забыл все слова — и посконские, и бонжурские — и сделал правой рукой движение, не нуждающееся в переводе. Герцог Пистон расхохотался:
— Нет, почтеннейший. Парень спас мне жизнь, а палач утрачивает право стать даже оруженосцем, не говоря уж о рыцарском звании. Мне нужны такие люди, как он.
— Ваше высочество, он же простолюдин! — возмутился советник.
— Он станет первым в роду — только и всего, — беззаботно сказал герцог. — Однако что же нам делать с лекарем?
— Ваше высочество! Да я сам удавлю его за милую душу! — подпрыгнул на коленях лучник Жеан. — Даром что плечо сломано! Хоть тетивой, хоть в петлю! Только помилуйте меня! Я солдат и делаю, что прикажут.
— Предатель! — прошипел мэтр Кренотен и разом убрал куда-то свою дерзость. — Ваше высочество, не приказывайте меня убивать! Впереди вас ждут другие засады, и я все их вам укажу по мере продвижения… Я открою все тайны герцога де Шмотье, вашего вероломного кузена! Я буду полезен вам, как был полезен вашей мудрой прабабушке…
Мессир Плиссе хмыкнул.
— В самом деле, ваше высочество, от этого мерзавца будет еще толк…
— Нет! — воскликнул герцог. — Принц крови своего слова назад не берет. Воин Жеан, будьте так любезны, уволоките эту бестию за ограду и прикончите тем способом, который сочтете наиболее подходящим…
Стремглав с ужасом глядел на королевский суд. Ничего подобного он в жизни не видел и видеть не мог. Болярин, которому принадлежало отдаленное поселение Новая Карга, по причине жадности своих подопечных не казнил, а просто облагал новыми податями. Местный староста в случае драки между сельскими парнями всегда велел пороть и правых, и виноватых.
Сын шорника даже забыл — вернее, все еще понять не мог, что сам совсем недавно принимал участие в боевой схватке и даже зашиб насмерть прославленного бойца поганой лоханью.
Лучник Жеан торжествующе вскочил на ноги, схватил здоровой рукой приговоренного лекаря за шкирку и потащил куда-то прочь. Мэтр Кренотен упирался ногами в сырую землю и верещал что-то на незнакомом колдовском языке.
Вскоре из-за забора донесся какой-то собачий вой, потом все стихло.
— Не отпустил бы он подлеца, — озабоченно сказал мессир Гофре. — Да и сам бы с ним не сбежал…
— Не отпустит, — отмахнулся второй советник. — Куда они денутся? Земля чужая, денег нет… А вот этот постоялый двор, — он грозно поглядел на хозяина с домочадцами, отчего те совсем скукожились, — надо бы спалить в острастку другим.
— Эй, ваше высочество, — сказал Стремглав. — Это не дело. Земля здесь посконская, на ней и суд пришлым людям не следовало бы творить, не говоря уже про такое.
Он решительно подошел к трофейному оружию, выбрал меч по руке и неловко взмахнул им, как палкой.
— Не дам, — сказал он.
Герцог снова рассмеялся.
— Видали молодца? Нет, клянусь здравием виконта дю Шнобелле, парнишка прав. До сих пор здешние власти не чинили нам никаких препятствий — так зачем гневить судьбу? Я, право, удивляюсь вам, мессир Плиссе.
— Здесь, кажется, вообще нет никаких властей, — сварливо сказал советник. — В цивилизованных странах чужаку шагу нельзя ступить, чтобы с него не содрали целую кучу пошлин, не посадили в грязный подвал для выяснения личности, наконец, не повесили бы просто так, для потехи…
— А мне нравятся здешние патриархальные нравы. Со временем, пожалуй, я завоюю эту землю, — прикинул герцог. — А потом подарю ее своему спасителю. Эй, парень, хочешь получить всю Посконию в собственное владение?
Стремглав помрачнел и сжал кулаки.
— Сам возьму, — тихо сказал он, но герцог услышал.
— А вы говорили — простолюдин, господа. Кулаки у него мужицкие, зато запросы истинно королевские. Но пока ты не заделался нашим коронованным братом, дружок, сбегай-ка да погляди, как там наш лучник управился с нашим лекарем… Привыкай, привыкай — дело солдатское!
Стремглав бережно положил меч туда, где взял, и рысцой устремился за ворота.
Лучник Жеан лежал на земле и смотрел в небо пустыми глазницами. Глаза лучника, сердце его, печень и прочие человечьи внутренние причиндалы были по отдельности разложены на листах лопуха.
в которой объясняется, кто такие есть Боляре, чем они болеют и как лечатся
— Не догнать вам его, — сказал Стремглав. — Здесь леса такие, что и местные-то не шибко туда ходят. Он заблудится, его медведица задерет, он полезет в дупло прятаться, а его пчелы загрызут… Волки опять же…
— Кто бы мог подумать, что лекарь выкажет такую прыть? — пожал плечами герцог Пистон. — Лучник, конечно, заслужил смерть, но не такую же…
— Мэтр Кренотен просто хотел узнать, что у лучника внутри! — воскликнул граф Мобиль-Соте.
— Нет худа без добра, — произнес мессир Гофре. — Зато мы пораньше отправились в путь. Скоро доберемся до рубежа. Боюсь, мерзавец сказал правду и впереди нас ждут новые каверзы, а потом пойдут и вовсе враждебные земли…
— У вас все лекари такие? — весело спросил горбуна Стремглав. Он уже успел забыть страшное зрелище.
Они ехали в хвосте кавалькады (еще одно красивое бонжурское слово!). Дорожная грязь успела подсохнуть и чавкала под копытами уже не так противно.
— А у вас все дороги такие? — откликнулся Ироня. — Если так, тогда Посконланд никому не удастся завоевать, разве что зимой.
— Зимой у нас, бывает, птицы на лету мерзнут, — сказал сын шорника. — А лекаря этого надо было послать к нашему болярину, пускай бы он его полечил.
— А чем болен ваш господин?
— Так он же бо-ля-рин, экий ты непонятливый! Они все и всегда болеют.
— Чем, чем болеют?
— Неужто не знаешь? А говоришь, в Посконии бывал…
— Бывать бывал, но не знаю…
— Тогда знай, — с удовольствием сказал Стремглав. До сих пор все учили его, теперь он и сам мог кое-что объяснить. — Они не просто так болеют. Они ЗА НАС болеют. Оттого-то и зовутся — боляре. … До явления боляр жители Посконии знали только столенградского князя из рода Жупелов и его дружину, да еще сборщиков дани. Дань, конечно, норовили не платить или платить не полностью, ссылаясь на ливни, на половодья, на засуху, на воздушные вихри, на саранчу, на долгоносика, на безотвальную пахоту, на скотский падеж, на позднюю весну, на короткое лето, на дождливую осень, на бесконечную зиму.
А потом пришла неведомо откуда Рыбья Холера. Люди в одночасье покрывались прыщами величиной с репу, впадали в жар, глухо кашляли и помирали иногда целыми селениями и даже городами. Не пощадило поветрие и столицу. Старики говорили, что на Закате повымерли все страны и державы, только посконичей оставили малость на развод, чтобы не пресекся род человеческий. Оттого себя берегли пуще глаза: загораживались заставами, лесными засеками, не пускали чужаков.
Когда поветрие закончилось, пожрав самое себя, стали объявляться неведомые люди. Это уже много позже поняли, что были они такие же посконичи, как и все, только похитрей. Поскония велика, все друг друга знать не могут. Отъехал подальше — и никому ты не ведом.
Приходил такой человек в селение. Окружала его толпа выживших. Он низко кланялся обществу и вопрошал:
Ознакомительная версия.
