Представив это, я разозлилась еще сильнее. В начале на него, потом на себя. Ведь сколько раз говорила себе не влюбляться в первого встречного.
8.2
— Уйди с глаз моих, — рявкнула я коту, едва тот попытался мне что-то сказать. А попытался он сразу, едва я зашла домой. — У меня нет настроения с тобой спорить.
Макарий благоразумно замолчал и ушел на кухню.
Злющая и голодная, я забралась к себе на второй этаж. Запнула ненавистные туфли под кровать, содрала платье, растрепала волосы и облачилась в старый халатик. Балы и мужчины — что может быть хуже!
Разве что чувство голода.
Стерев с лица килограмм косметики, оставленный там Куртиньей (тем более, что тушь все-равно потекла), я спустилась на кухню.
Запах, который оттуда доносился, сводил с ума. Все-таки у меня лучший в мире кот. Яишенка с колбаской, блинчики с медом и чашечка травяного чая — вот лучший способ забыть о горестях.
Поставив передо мной тарелку, кот уселся напротив и, подперев голову лапой, воззрился на меня со скорбным видом. И я не выдержала, рассказала ему о произошедшем все до мельчайших подробностей.
Макарий слушал молча, сочувственно кивал. А когда я закончила, вздохнул и произнес:
— А не пропустить ли нам по-рюмашке?
Мой кот — убежденный трезвенник. Если уж он такое предлагает… В общем, не отказалась.
Вскоре остатки тоски окончательно развеялись. Мы с котом настолько развеселились, что даже песню спели, про ромашки. А потом и про лютики, и про березку. Как раз выводили последний куплет, когда кто-то взялся ломиться в дверь. Да так настойчиво, будто хотел присоединиться.
Я открыла.
На пороге стоял судья. Точнее, двое судей, совершенно одинаковых.
— Макарий, мне больше не наливать, — обернувшись, крикнула я коту.
— О, настоечка! — из-за спины правого судьи выглянула Куртинья. Повела носом, — Мухоморовая, моя любимая! Макарий, душечка, ну-ка плесни, — ведьма живенько просочилась в щель между мною и дверным косяком. — Да не скупись, наливай полную, — послышалось уже из кухни.
— Можно нам войти? — вежливо поинтересовался судья. Тот, что справа.
— Зачем? — уперев руки в боки, поинтересовалась я, буравя его взглядом. Вообще-то я не определилась, кто из двоих более достоин этого взгляда, поэтому переводила его с одного на другого.
— Я думаю, между нами произошло недоразумение, — деликатно продолжил правый. Левый посмотрел на него осуждающе.
— Ну надо же! Она у тебя карету угнала, а ты с нею церемонишься!
— Позволь я сам во всем разберусь.
— Да чего тут разбираться! Эта ведьма, она…
— Знаете что, — рассердилась я. — Вы тут разбирайтесь покуда, а я пошла, — и захлопнула дверь перед их носом.
Дверь не захлопнулась — сапог правого судьи помешал это сделать.
— Анфиса, дорогая…
— Ты меня с кем-то путаешь, — холодно возразила я. — Это не я дорогая, а твоя ненагляная Эреника.
— Оставь в покое мою невесту! — воскликнул левый судья.
— Ах, уже и невеста! — я рассмеялась, глотая слезы. Быстро же он, однако. — Стоило раз увидеть — и все.
— Мало того, что ведьма, так еще и ревнивая, — левый судья скривил губы в усмешке. — Где ты такую откопал?
— Помолчи! — возмутился правый.
Я потрясла головой. В голове зазвенело.
— Что вам от меня надо? Зачем вы сюда пришли?
— Анфиса, нам надо поговорить!
— Не вижу смысла.
— И все-таки…
— Нет!
Позади меня послышались шаги, повеяло ядреным грибным духом. Я обернулась.
— Анфиска, ну сколько можно! — возмутилась Куртинья. Судя по масляному взгляду, бутылку они с котом приговорили. — Господин судья и его брат хотят прояснить ситуацию, а ты не даешь им слова сказать. Давайте уже, разбирайтесь и идемте пить… эээ… чай.
— Да чего тут разбираться, — встрял левый судья. — Ведьма решила, что я — это он, — палец указал на правого судью. — Но он — это не я, хвала небесам. Я бы никогда не полюбил ведьму, особенно такую странную.
— В каком смысле “странную”? — я уперла руки в боки.
— А такую, — левый судья сердито прищурился, — которая столь навязчива в своих ведьминских услугах, что людям спать по ночам не дает.
Я замерла, переваривая услышанное. От абсурдности происходящего голова пошла кругом, в глазах потемнело. Упускать возможность не стала — охнув, упала в обморок.
Свалиться на пол мне не дали — подхваченная сильными мужскими руками, я расслабилась и закрыла глаза.
— Вольдемар, имей совесть! Говорить такое о женщине непорядочно!
— Тибериус, очнись, она тебя околдовала!
— Никого я не околдовывала! — возмутилась я, приоткрыв один глаз. — Да я на него кучу антидота извела, между прочим! И еще одну бутылку отнесла утром, чтобы на балу его никто не опоил!
— Бутылку вы отнесли мне, госпожа ведьма, — ехидство в голосе левого судьи зашкаливало.
— Вот еще! — возмутилась я, устраиваясь поудобней. Для этого, чтобы не сползти, пришлось обнять правого судью за шею. Он возражать не стал. — Нужны вы мне, как же! Да я вас знать не знаю!
— Прости, Анфиса, я так вас и не познакомил. Это мой брат Вольдемар, — судья перехватил меня поудобней.
— Хм, — только и ответила я.
— Мне тоже крайне неприятно, — не остался в долгу братец. — От твоей ведьмы, Тибериус, одни проблемы. Выспаться не дала, девушку свою я из-за нее упустил, — он принялся загибать пальцы.
Судья в ответ рассмеялся.
— Вольдемар, не ходи вокруг да около, спроси у нее то, зачем пришел. Наверняка Анфиса знает.
— О чем это вы?
— Эреника. Где она живет? — через силу выдавил из себя братец.
— Что, она сбежала от вас, не оставив адреса? Как я ее понимаю! — не смогла удержаться я.
Братец побагровел, ноздри раздулись. Но он все-таки справился с собой.
— Так вы знаете, где ее найти?
— Знаю. Но теперь и вы ответьте на мой вопрос. Вы пили из той бутылки, которую я принесла?
— Нет конечно!
Я вздохнула.
— Плохо.
— Это еще почему?
- Потому что вас приворожили.
— И кто же это сделал?
— Я. Точнее, мое зелье.
— Но я не пил из вашей дурацкой бутылки!
— Вот именно! Если б выпили, то не пострадали бы. Ладно, идемте, — я нехотя выбралась из рук судьи, — дам вам антидот, чтобы отпустило.
Смерив меня убийственным взглядом, братец перешагнул порог.
— А вот и гости дорогие! — воскликнула Куртинья, нарезая соленый огурчик. — Мы вас ждем-пождем…
Плеснув в кружку антидота, я привычно разбавила его водой и протянула страдальцу.
— Выпейте, пройдет. Может и не одна Эреника над вами сегодня постаралась.
— Что вы хотите сказать? — Вольдемар замер с кружкой у рта.
— Ну, приворотного зелья я продала много…
Братец вздрогнул и выхлебал содержимое в один глоток.
— Огурчик? — взмахнув вилкой, предложила старая ведьма.
— Нет, спасибо… А впрочем, давайте, — Вольдемар сел за стол, приняв у кота протянутую вилку. Мы с судьей заняли остальные свободные места.
Кухню наполнил звонкий хруст — огурцы у Макария в этому году получились на славу. Гости опустошили почти всю банку.
— Жаль, что это приворот, — первым нарушил молчание Вольдемар. — Она была такая удивительная. Красивая, трогательная. А какая у нее была улыбка, — он пригорюнился.
— Так может это… того? — сказала Куртинья, проиграв бровями.
— Что “того”? — насупившись, посмотрел на нее братец.
— Что-что, любовь! Анфискин антидот действует быстро. А ты вон, страдаешь. На-ко, съешь еще огурчик. Если не пройдет, поедем любовь твою разыскивать.
На кухне снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь огуречным хрустом. Затем, отложив вилку, Вольдемар встал и вперил в меня горящий взгляд.
— Едем!
— Вот еще, — ответила я. — Ночь за окном. Виданое ли дело ночью к девушке в дом вламываться!
