Ваня сделал такую эффектную паузу, что Трохину показалось, будто он сейчас процитирует любимого преподавателя или начальника.
— И что это за вещь? — спросил Трохин.
— Вот она, — Ваня похлопал ладонью себе по лбу. — Голова. Что в ней творится — не знает никто. А через пару дней этот стадион будет полон. И над каждым креслом, — Ваня картинно простер руку, — будет своя голова. И какие идеи граждане принесут сюда в своих головах — этого сейчас никто не знает. А ведь не всем может нравиться идея Объединения, верно?
— Может, я чего-то не понимаю, — удивился Трохин. — Но что они смогут натворить?
— А они, гражданин Трохин, могут Объединение сорвать, — сухо сказал Ваня, прищурившись и глядя в пространство совсем взрослым, жестким взглядом. — Вы ничего не слышали про флэшмоб-террор?
— Про флэшмоб я что-то слышал… — нахмурился Трохин. — В нашем веке молодежь списывалась по интернету, собиралась в каком-то месте и разом открывала, например, зонтики… Массовое чудачество без смысла. Я, помнится, еще писал статью в журнал о том, что эти люди-машины, устав от труда в офисах, хотят почувствовать себя единым организмом и…
— Фи, какой зачаточный флэшмоб! — перебил Ваня. — Современный флэшмоб наполнен смыслом! Он продуман и давно взят под контроль каналами, ньюсами и рекламными агентствами. Флэшмобом занимаются у нас почти все. Например, моя знакомая… — Ваня замялся, что-то вспомнил, полез в карман и включил хабу-хабу. — Она увлекается спортивно-паззловым флэшмобом. Есть еще сотни видов. Но дело не в этом. Кроме мирного флэшмоба, существует флэшмоб-террор. Что ужаснее всего, им поражено огромное количество высокобонусных во всем мире. И мы не можем знать заранее, кто и что принесет сюда в своей голове.
— Но я не понимаю, в чем опасность? Что они могут сделать? Зонтики открыть?
Ваня нарочито зевнул и прикрыл рот ладонью.
— А вы представьте себе, гражданин Трохин, что половина стадиона во время церемонии вскочит и покажет "ж"? — процедил он.
— Как? — растерялся Трохин. — Наше запретное слово?
— Отнюдь, гражданин Трохин, отнюдь! — с горечью отозвался Ваня, не отрывая ладони ото рта. — Самую свою обычную голую «ж» они покажут! Снимут штаны и повернутся вон туда, в сторону Запада, к трибунам СШП! Это будет неслыханное оскорбление дружеского госцударства, это увидит весь мир, главы госцударств оскорбятся, и Объединение будет сорвано.
— Из-за чьей-то «ж» сорвется Объединение? — удивился Трохин.
— Не из-за чьей-то «ж», гражданин Трохин, а из-за чьих-то трибун, покрытых голыми «ж». Это — оскорбление. А в руководстве СШП в отличие от нашего ЕИАК сидят, между нами говоря, не самые умные и разборчивые граждане… — Ваня осекся. — То есть мы их очень любим! Очень, очень!
— Это… про «ж»… точная информация? — серьезно спросил Трохин, поставив локоть на ручку кресла, чтобы невзначай упереться в ладонь подбородком и тоже прикрыть рот от нескромных взглядов.
— Увы, — вздохнул Ваня. — Таков настрой умов.
— Но можно это предотвратить? Найти главного?
— У флэшмоб-террористов нет главного.
— Но кто дает команду?
— Это происходит стихийно. Никто не знает заранее, кто спровоцирует акцию.
— А если проследить за их общением… Они же как-то общаются?
— Хаба-хабами. Подписываются друг на друга, а потом рассылают по каналам массовые касты. Но есть закон о свободе переписки, поэтому прослушать их нельзя…
— Но кто ими управляет? Кто рассылает эти, как их… касты?
— Любой гражданин, имеющий свой авторитет и рейтинг, способен послать по касту сообщение, которое поднимет толпу на акцию.
— А если отключить связь над островом?
— Нереально.
— А если внедрить к ним своих агентов?
Ваня замер, отнял ладонь ото рта и поднялся с кресла. Глаза его блестели.
— Я очень рад, гражданин Трохин, что не ошибся в вас! — сказал он облегченно и торжественно. — Пойдемте отсюда скорее! У нас мало времени, детали обсцудим в пути! У вас уже есть своя хаба-хаба?
* * *
Дождя не было, но Трохин уже третий час стоял под зонтом в самом центре площади Победы. Кроме зонта, на нем были сандалии и алые трусы, слегка напоминавшие привычные плавки двадцать первого века. Другой одежды на нем не было. Перед Трохиным стояла табличка с надписью. "Писатель-путешественник Трохин. Частный флэшмоб протеста против всего!" Эту надпись Трохин придумал накануне, а Ваня одобрил.
Воздух был свеж и прохладен, поэтому Ваня заранее накормил Трохина таблетками от простуды, а под табличкой уложил маленький портативный обогреватель, который незаметно дул теплым воздухом на голые ноги Трохина.
Вначале люди не замечали акции, и Трохину это казалось странным. Но к концу первого часа самые любопытные начали подходить, рассматривать табличку и задавать вопросы. Естественно, Трохин ничего им не отвечал, а только изредка кивал на табличку, внизу которой была ссылка на пресс-релиз акции в сети. Тогда любопытные доставали свою хабу-хабу и на время погружались в изучение сетевого релиза. Он был составлен грамотно: Ваня с помощью Трохина так элегантно описал все его несчастья, что они теперь сильно смахивали на приключения знаменитого путешественника в диких джунглях и вызывали искреннее восхищение на грани зависти. В самом деле, кому еще доводилось прибыть из прошлого, выступить на канале перед всей страной, произвести череду крупного спама, после чего стать обладателем колоссального бонусного минуса, попасть в тюрьму и на передовицы ведущих ньюсов? Теперь этот немолодой человек зачем-то стоял на свежем воздухе голый, в алых трусах и под зонтом. Не чудо ли? Толпа зевак стремительно росла. Изредка подбегали дети и пытались потрогать Трохина руками, чтобы выяснить, не робот ли он. В такие моменты Трохин стоял неподвижно, хотя очень хотелось лягаться.
Изучившие релиз отрывались от своей хабы-хабы и пытались уточнить детали. Но Трохин упорно молчал. Ваня особо настаивал, чтобы Трохин не произнес ни слова во избежание новых исков. Но были в молчании и другие преимущества. О них Трохин знал по своему былому опыту, а сейчас ощутил особенно ярко. Ведь любой разговор уравнивает собеседников и приближает их друг к другу. И, наоборот, человек, не вступающий в беседу, всегда кажется несравненно более далеким и величественным, занятым важными и таинственными делами. Поэтому толпа вокруг все росла и росла, а круг, в котором стоял Трохин, все расширялся — передние ряды невольно теснились назад, отступая перед величием голого человека из древнего мира, который твердо знает, что делает.
К концу второго часа начали прибывать корреспонденты ньюсов. Они пытались взять у Трохина интервью, получали молчаливый отказ и недоуменно оставались наблюдать за развитием событий. А чтобы не терять времени, брали интервью у присутствующих или занимались рекламным делом, пытаясь вполголоса агитировать за свой ньюс. К концу третьего часа Трохин совершенно замерз и начал постукивать зубами. Площадь уже вся заполнилась любопытным народом, а корреспонденты вытеснили праздных зевак из первых рядов и заняли их место. Они все еще вполголоса бормотали что-то рекламное, но ни к кому уже конкретно не обращались.
Наконец три часа истекли. Сверху спикировал гоночный кар Вани. Люк распахнулся, и толпа увидела Ваню в маске и плаще супермена. Ваня предупредил заранее, чтобы Трохин не пугался маскарада: так было надо, чтобы Ваню никто не узнал. Трохин проворно залез в кар, бросив зонт и потеряв левую сандалию. Ваня рывком потянул штурвал, и кар взмыл в небо, уходя от погони. Но погони не было.
На всякий случай Ваня покружил над Евразией, чтобы сбить след, а затем приземлился около своего коттеджа под Новгородом. Остаток вечера Трохин и Ваня провели у сетевого экрана, щелкая каналами, — собирали отклики об акции. По мнению Вани, рейтинг акции оказался так высок, что кое-где затмил передачи о завтрашнем Объединении. Единственное, о чем Ваня пожалел, — что они не догадались заключить договор с производителями антикварных зонтов и сандалий и взять лицензию на рекламу — после акции спрос на эти товары взлетел в тысячи раз.
До полуночи Ваня трудился над новым релизом, где от имени Трохина писал отчет об акции и тонко намекал на завтрашнее продолжение. Трохину Ваня посоветовал лечь поспать перед боем.
Ожидая, пока неторопливый домашний робот застелит диван в гостиной, Трохин разглядывал портреты, развешенные на стенах. Портреты были выполнены под старину — в массивных рамах и, кажется, даже написаны настоящими красками на холстах. Вот только изображение изредка двигалось. Один совершенно лысый дядька то хмурился, то хитро подмигивал. Дама на соседнем портрете периодически строила ему глазки. Плечистый парень с угловатой родинкой на виске и в разноцветном скафандре простецки ухмылялся и цыкал острым зубом. Трохин переходил от одного портрета к другому, не переставая удивляться.
