— Вау-у-у!
Начальное ускорение прыжка, зафиксируй его кто-либо, повергло бы в ступор ученых, считающих, что человек способен летать лишь на подручных средствах, а уж о том, чтобы выйти на околоземную орбиту… это все равно как сказку сделать былью. Агагука на орбиту не вышел — помешал крепкий потолок, от которого он отлетел под значительным углом, словно бильярдный шар от стенки стола. Со смачным звуком и невнятной руганью.
Приземлился Мамбуня едва ли не с большей скоростью, чем стартовал, и не совсем на пол. Рикошетом его бросило на стену, в которую он врезался все той же многострадальной головой. Из глаз брызнули искры, попавшие на благоприятную почву, что сделало возможным осуществление весьма известного тезиса марксизма-ленинизма. От искр, попавших на сухие дрова, разгорелось пламя. Не сразу, но постепенно от занявшейся былинки огонек перескочил на размочаленную ударом тупого колуна веточку, затем на следующую…
Ледяной пол весьма быстро привел в чувство оглушенного божка, который, стеная и тряся головой, попытался встать. Его руки нащупали гладкую поверхность, уходящую вертикально вверх, и Агагука, скользя по ней пальцами и щекой, встал на колени.
Костер медленно, но целеустремленно разгорается. Его багровые отблески высвечивают уже не только сложенные крест-накрест поленья, но и прижавшегося к цилиндрической стеклянной трубе Агагуку.
— Раз, два… — Божество, уткнувшись лбом в отчего-то теплую поверхность, закрывает глаза и считает до десяти. Не потому, что этого короткого срока ему хватило, чтобы зрение вернулось в норму и убрались противные тараканы, разбежавшиеся по мозгу от удара, просто он не умеет считать дальше.
— …девять, десять. — Глаза Агагуки медленно открываются, и тут очередной вопль, который уставшее эхо просто-напросто игнорирует, срывается с его губ.
С той стороны на него смотрит чье-то ужасное лицо. Надув щеки, так что не видно ни глаз, ни носа, незнакомец агрессивно трясет ими.
— К-кто ты? — пораженно спрашивает Агагука, отпрянув.
Щеки подпрыгивают вверх-вниз и стремительно плывут в сторону. Перед взором Мамбуни мелькает оголенное бедро, а потом откуда-то сверху стремительно опускается ярко накрашенное лицо танцовщицы. Сложив губы бантиком, она посылает воздушный поцелуй и, подмигнув, вновь поворачивается своей самой выгодной частью к зрителю, в роли которого невольно оказался Мамбуня.
Разгоревшийся костер высвечивает уже всю стеклянную клетку, и когда к его гладкой стенке вновь прижимается лицо с огромными щеками и начинает совершать вращательные движения, Агагуку это уже не пугает, поскольку то, что он видит перед собой, — не лицо, а совсем наоборот.
Вместе с потрясением проходит и непрерывное нагнетание в кровь адреналина, вслед за чем возвращается ощущение холода.
Вскочив на ноги, Агагука стремительно, не заботясь о своем имидже всемогущего божества, бросается к дверям.
Они распахнулись, и в сопровождении держащего в руке факел Пантелея в тронную залу вошел юный пророк, который сообщил:
— У вас неплиятности.
Агагука сердито отмахнулся от него и, сорвав с горбуна телогрейку, поспешил натянуть ее на себя.
— Валенки снимай!
— Зачем? — растерялся Пантелей. Мамбуня отродясь обувкой не интересовался.
— Быстро! Или ты решил меня заморозить?
Горбун, прыгая на одной ноге, принялся стаскивать валенок, но, запутавшись в портянке, упал на пол и разулся уже лежа.
Мамбуня натянул валенки прямо на босу ногу и, довольно притопнув ими, спросил:
— Почему так холодно?
— Зима, — лаконично ответил Пантелей, пытаясь обмотать ноги портянками.
— Зима? Ненавижу зиму! — заявил Агагука. — А почему камины не горят?
— Нечем топить.
— Как это нечем?
— Дров почти не осталось. — Горбун передернул плечами и покосился на пылающий у стены огонь, где весело догорало это самое «почти». Теперь придется копоть с камня соскребать. Разве трудно было дрова в камин сперва сложить, а уж опосля зажигать? Не ценят здесь его труд. — Эти были последними. Лишь запас ваших… то есть коровьих лепешек остался, но ими…
— Не вздумай!
— Вот я и не думаю.
— Вот и не думай! Пошли немертвых, пускай нарубят и принесут.
— Так я уже посылал троих.
— И где они?
— Не знаю.
— Значит, пошли еще троих!
— Их всего двое осталось, остальные запропастились куда-то.
— Значит, пошли двоих! — распорядился Мамбуня Агагука, топнув ногой. Но привычного звона не последовало — для металлических колец в голенищах валенок слишком мало места.
— Как скажете, — покорно согласился Пантелей и побрел на крыльцо. Ему все меньше и меньше нравился этот новоявленный божок и все чаще приходила мысль, так ли уж необходима ему деревенька? Может, хватит одного домика, парочки коров и ласковой жены?
Закрывающая лицо пророка маска однобоко ухмыльнулась и произнесла:
— Твой выход, малыш.
Ванюша откашлялся и, поправив маску, сказал:
— У меня предчувствие было.
— О ждущем меня величии?
— Не совсем. На вас готовится нападение.
— Кто посмел?! — От праведного гнева Мамбуня Агагука задохнулся.
— Для бессмертного он слишком пуглив, — презрительно заметил Локи. — Ты не находишь?
— Нахожу, — ответил Ваня.
— Что находишь? — переспросил Агагука, посмотрев на маску, скрывающую лицо его пророка.
— Э… выход, — нашелся ребенок. И тотчас начал развивать тему: — Главное ваша безопасность.
— Правильно, — похвалил Агагука.
— Правильно, — писклявым голоском передразнил его скандинавский бог юмора. Причем юмор это по большей части «черный». — Давай же, давай!
Шоркая по полу «просящими каши» сапогами, вернулся Пантелей. Он успел не только выпроводить за дровишками последнюю пару безмозглых зомби, но и раздобыть обувку и одежку.
— А где эти… которые с дровами?
— Ушли и не вернулись.
— Почему?!
Пантелей лишь плечами пожал, мол, это ваше божье дело знать все, а мы люди маленькие…
— Это враги, — таинственным полушепотом сообщил Ванюша — Вам надо укрыться в надежном месте.
— В этом собачьем холоде? — возмутился Агагука. — Да я…
— Может ва… коровьими лепешками? — вкрадчиво предложил Пантелей.
Агагука гневно отверг это предложение и, вырвав у Пантелея факел, бросился к дверям главного входа. По длинному коридору, мимо ведущей наверх лестницы и опустевшей караулки. Отодвинув засов, Мамбуня одним рывком распахнул настежь парадную дверь. Ветер с воем и целыми жменями колючего снега бросился на него, словно изголодавшийся по плети мазохист. Агагука побледнел, но нашел в себе силу и мужество открыть рот и крикнуть в темноту снежного бурана:
— Дрова! Мне нужны дрова!!!
— Ему бы на базаре пирожками торговать.
В ответ на крик Агагуки из снежной круговерти вылетел снежок. Хороший такой, заботливо слепленный из чистого снега, что сияет словно отборный кокаин, он возник из ниоткуда и тотчас залепил раскрытый для повторного крика рот.
— Ха-ха-ха… — рассмеялся Локи.
Агагука в ужасе попятился, отплевываясь и размахивая перед собой факелом. Едва ли он таким образом хотел вызвать огонь на себя, но тем не менее вызвал.
Низко висящее светлое пятно, каким видится солнце сквозь беспрерывно клубящееся снежное марево, дрогнуло и на какой-то миг потемнело. Несколько десятков снежных комков с разной степенью точности обрушились на Агагуку, сбив его с ног и заставив отступать на четвереньках.
— Спасайте меня!
Пантелей грудью бросился на дверь и закрыл ее. Ванюша помог задвинуть в пазы засов.
— Кто это?
— Не знаю, — ответил горбун. — Но это они забрали всех ваших немертвых.
— Где Отто? Пускай сейчас же разделается…
— Боюсь, что Отто фон Нехелман, — скорбным голосом заявил Ванюша, — тоже.
— Что «тоже»?
— Они его тоже заблали.
— Кто они? — спросил Агагука, вытряхивая из косичек снег. Судя по их количеству, этого занятия ему должно было хватить до завтра. — Откуда они взялись?
— Они ужас ночи, летящий на клыльях тьмы. — Чувствуя искреннюю заинтересованность аудитории, Ванюша включил свое богатое воображение и, усилив его запавшими в память обрывками из различных игр, принялся выдавать экспромтом один ужас за другим. — Они не чувствуют боли и идут впелед. Имя им легион, а по батюшке они, следовательно, легионелы. Ликом они стлашные, но мягкие внутли…
— Не забудь про могильный холод и ледяные объятия, — напомнил Локи.
— …Их ледяные объятия несут могильный холод. И они плишли за вами.
Агагука, глаза которого на протяжении всего рассказа становились все более выпуклыми и круглыми, под конец совсем окосел. Намереваясь свергнуть существующих богов, он не думал, что ему придется участвовать в этом лично. И уж точно не в роли жертвы, на которую охотятся неизвестные и от этого во много раз более ужасные существа.
