Ознакомительная версия.
– Подальше от людского жилья их понесло, – пояснил Йорген. – Они не любят наши города и дороги. Там, где природа уступает место творениям рук человеческих, иссякает колдовство светлых альвов и они чувствуют себя очень неуверенно. Матушка рассказывала, когда она оставила свой народ и пришла жить в дом отца, самым трудным для нее было привыкнуть, что править лошадью нужно при помощи поводьев и отдавать команды собакам приходится вслух. В Нидертале ей для этого хватало силы мысли. Она могла даже дикое животное заставить приблизиться к себе, кормила с рук осторожных оленей и хищных росомах.
– Зачем? – удивился бакалавр.
– Что – зачем? – не понял Йорген. – Зачем управлять животными силой мысли? Она говорит, так гораздо удобнее: они лучше слушаются, точнее и охотнее исполняют желаемое.
– Зачем нужно кормить росомах? – терпеливо пояснил Легивар. – Ну, оленей – это я еще могу понять: они милы и пугливы, дамам такие нравятся. Но росомаха – это злобный, опасный зверь, пожирающий живую и мертвую плоть. Твоя матушка напрасно приваживала ее к жилью кормом.
– Просто ты не любишь росомах, а матушка любит, – проворчал ланцтрегер, обиженный не то за матушку, не то за росомаху. – У каждого свои вкусы. К примеру, я крыс немного побаиваюсь, потому что они громко цокают когтями по ночам и обгрызают лица трупам. Мне даже кажется иногда, что они принадлежат Тьме. Зато у молодого короля Видара живет серая крыса по имени Изольда, и он обожает ее едва ли не больше, чем собственную супругу. Конечно, ей давно следовало бы помереть от старости… Ай!
Низко свисавшая ветка ольхи больно хлестнула Йоргена по глазам, и он прервал фразу.
– Супруге? – Видимо, от тревоги Черный Легивар стал плоховато соображать. – Зачем же он согласился взять в жены такую старуху?
– Изольде! Королева Гильда моложе своего мужа на два года. С Изольдой они тоже почти ровесники, прежде она принадлежала его покойному брату, но потом надоела ему и тот еще при жизни передарил ее Видару. Когда наш король заметил, что его крыса начала дряхлеть, лысеть и прихрамывать, он, не пожалев мешка золотых крон, призвал лучших колдунов из разных земель, и те на полвека продлили срок ее жизни. Теперь она вновь бодра и свежа, спит у монарших супругов в изголовье, отличается злым и хитрым нравом, и всяк, кто желает снискать королевское расположение, вынужден ее целовать с риском для собственного носа. Были случаи – откусывала самый кончик. Так-то у нас! А ты говоришь – росомаха!
Кальпурцию Тииллу стало любопытно, и он, не справившись с собою, задал бестактный вопрос, от которого в присутствии вредного бакалавра стоило бы воздержаться…
– И что, ты тоже ее целовал?
Йорген вздохнул – воспоминание было неприятным.
– Конечно, как же иначе? Ведь я был представлен ко двору прежде, чем получил должность в Ночной страже. Король удостоил меня аудиенции, там были и его супруга, и его крыса, с обеими пришлось целоваться…
– И с супругой тоже?! Что за странный обычай? – изумленно воскликнул силониец. Вот если бы он стал императором (а такое в принципе еще могло случиться, ведь его величество до сих пор не произвел на свет наследника) и давал кому-то аудиенцию, ни за что не допустил бы, чтобы его Гедвиг целовали посторонние и неженатые молодые парни… Да хоть бы и женатые – все одно ни к чему это!
– Ах, ты не так понял, друг мой! Я целовал крысу прямо в ее серую хищную мордочку. А королева Гильда целовала меня в лоб, по-матерински целомудренно. Потому что королева считается матерью своим подданным и, если кто-то ей понравится, может проявить свою симпатию подобным образом, в этом нет ничего порочного.
– Все равно, – настаивал Кальпурций, – мне кажется, подобные нежности между малознакомыми людьми излишни.
– Мне тоже так кажется, – признал Йорген. Невзрачная и наивная до глупости королева Гильда не отвечала ни одному из его запросов по части женского ума и красоты, и поцелуй ее, пусть даже «материнский», показался неприятным. Лучше крысы, конечно, но все равно можно было бы обойтись. – Но у монарших особ собственные взгляды на мир, и нам их не изменить.
Глава 22,
в которой Кальпурций Тиилл бьет бедного Хенсхена ножом
Светлые альвы шли через Вальдбунд, их были тысячи. Редкие местные жители из маленьких лесных деревень, встретившихся им на пути, этаким «переселением народов» оказались перепуганы до крайности и заговорили о конце времен. Они спрашивали у четверых конных путников, явившихся следом, что творится нынче за лесом, и те велели им рыть глубокие погреба да норы. Сделалось еще страшнее.
Сами путники удивлялись все больше. Вместо того чтобы продолжить путь в восточном направлении или, что было бы еще разумнее, свернуть к югу, альвы вдруг стали забирать к северу! Заблудились? Раздумали воевать? Или изначально шли не на Вашаншар, просто задумали переселиться в вальдбундскую глушь, от людей подальше? Ответы на эти вопросы можно было получить, лишь догнав светлых. При условии, что те снизойдут до разговора.
На третий день пути после переправы, неподалеку от деревушки с названием Гипф, их ждала странная находка. На придорожной поляне и дальше вдоль проселочной дороги стояло огромное количество аккуратных повозок и волокуш, на некоторых даже лежало кое-какое добро. Рядом не было ни души. Светлые альвы просто побросали свои вещи, не заботясь об их дальнейшей судьбе. С чего вдруг?
Это стало понятно очень скоро: следы уводили с дороги, пусть старой, почти заброшенной, кое-где уже молодым кустарником поросшей, но худо-бедно проезжей, прямо в глухую чащу. Верхом на лошади сквозь ее заросли еще можно было продраться, но с телегой – никак.
Что ж, это забота альвов, как им обходиться со своим имуществом. А наших друзей тревожило другое. Нечего было и надеяться, что посреди густого леса, вдали от единственной на всю округу дороги, им встретится подходящее для ночлега селение. Неподходящее, вервольфское к примеру, – может быть. Человеческое – нет. Значит, придется пережидать темноту под открытым небом, в окружении чуждого древнего колдовства и пережитков недавней Тьмы.
Леса внутреннего Вальдбунда даже днем казались зловещими. Влажные, туманные, замшелые. Деревья смыкаются плотной завесой высоко над головой, длинные плети колючего кустарника лезут в глаза, а земля под ними почти голая, потому что трава не хочет расти в вечном полумраке. Растут россыпью, и кучками, и кольцами маленькие разноцветные грибочки на тонких ножках-ниточках – сразу видно, что поганые, и есть их нельзя, только для колдовского зелья годятся. Сушняка и бурелома мало, лишь изредка лежит поперек пути толстый ствол упавшего дерева весь в ржавых и серых язвах лишайника. Со стороны он выглядит могучим и крепким, а наступишь – и рассыпается под ногами в труху, прогнивший изнутри. Не очень-то приятно в такой проваливаться, Мельхиор на себе испытал, когда ухнул внутрь по колено и полчища мелких ползучих тварей вроде мокриц, но гораздо противнее оттого, что создало их колдовство, поползли по его штанам и рукам – еле отряхнулся. Досадно стало: ведь множество светлых альвов недавно прошли здесь, легко избежав неприятности – ни один не ступил на бревно, будто заранее зная, что оно полое и ненадежное. Почему же он уродился таким неуклюжим?
– Что ты себя с ними равняешь? – сказал на это ланцтрегер Эрцхольм. – Здесь их место и их колдовство… магия, я имел в виду, – поправился он, покосившись на Легивара. – Ведь у себя дома ты тоже никуда не проваливаешься, в неприятности не попадаешь? А леди Айлели, к примеру, поселившись в нашем замке, первое время без конца то спотыкалась на лестницах, то не могла найти дорогу из спальни в библиотеку, то во дворе вступала в свежий навоз. И пустые доспехи роняла себе на ноги чаще, чем мы с Дитмаром в детстве. При этом ни у кого не повернулся бы язык назвать ее неуклюжей. Просто каждому свое, это надо понимать.
В общем, попытался утешить, как умел. Откуда ему было знать, что Хенсхен и дома сшибал все, что не закреплено, разбивал все, что бьется, и любил падать на ровном месте, чаще всего в грязь. Ведь внутренний взор юного хейлига бы постоянно обращен к Небесам, а что творится на грешной земле, прямо у него под ногами, он почти не замечал…
Зато колдовской лес Вальдбунда замечал все, что творится под его пологом. Путники постоянно чувствовали на себе чей-то внимательный и, пожалуй, враждебный взгляд, следящий за каждым их движением. Переговариваясь меж собой, они невольно понижали голос, но были уверены, что чьи-то чуткие уши все равно улавливают каждое их слово. Ощущение чужого присутствия было столь сильным, что время от времени то один, то другой из наших путешественников резко оборачивался, надеясь застать врасплох таинственных наблюдателей. Но те умели в нужный момент скрыться от посторонних глаз, ведь это был их лес и их колдовство… Только один раз проворный Йорген успел заметить серую тень, мелькнувшую меж замшелых стволов. Или это ему только показалось?
Ознакомительная версия.
