Ознакомительная версия.
— Давай сюда, у меня почти целая эта… литруха.
— А! — понял наконец рыцарь, быстро оглянулся на Мустафу и подошел ближе. — А какое?
— Красное… плям-плям.
— Ага.
Теперь они вдвоем сидели на корточках спиной к джинну. Сзади донесся шелест и невнятный оклик.
— И крепленое.
— Хорошо!
— Буль-буль…
— Дай мне еще…
— Да пей, там много осталось…
— И как раз нужной температуры…
— Ага. Без всякого закусона — и как клево пошло!
— Ы…
— Буль-буль…
— Ва-а…
— Плям-плям…
— ЫЫЫ! — донеслось сзади одновременно требовательно, угрожающе, просительно и жалобно.
Они оглянулись. Выпрямившийся Мустафа, разноцветные очи которого теперь блистали нездоровым огнем, прижался к прутьям и тянул руки. На глазах рыцаря с ведьмой руки эти удлинились раза в полтора и почти достигли прутьев их камеры, ногти даже слегка царапнули по железу — но еще сильнее удлинить руки джинн не смог, существовал, видимо, какой-то предел трансформаций, которым он мог подвергнуть свое тело.
— Пить хочется? — спросила Анита сочувственно.
— Угу! — Мустафа решительно закивал.
— Винища, а?
— Ыгы!
— А ты придумай, как нашу камеру открыть. Мы тогда тебе всю бутылку отдадим. Но спеши, потому что иначе сами выпьем…
— Я крепленое страсть как уважаю, — подтвердил Шон, вновь отворачиваясь от джинна. — Буль-буль-буль!
— Аааа!!!
— Смотри! — шикнула Анита, толкая рыцаря локтем вбок.
Мустафа расставил руки, согнул в локтях и, вцепившись в прутья, вжимал в них свое тело. Вернее, не в них, а в один из просветов между ними.
— Удивительно, — пробормотал Шон, — что жажда с людьми, то есть с джиннами делает…
Голова Мустафы сужалась… Вот она с едва слышным чпоканьем выскользнула наружу, качнулась на удлинившейся шее, и следом стал протискиваться торс — плечи выгнулись назад, а грудь стала напоминать нос корабля.
— Как бы он и в нашу камеру таким манером не пролез! — зашептала Анита. — Его надо заставить ключи притащить, а не сюда забираться…
— Он вроде как плотный… ну, материальный?
— Вроде, да не совсем.
Тремлоу кивнул.
— Ладно, разберемся.
Джинн наконец выпал в коридор. Выглядел он так, будто стоял к узникам боком — хотя на самом деле находился к ним лицом. Плечи, грудь, живот, поясница — все очень сузилось и при этом вытянулось, так что грудная клетка стала шириной с плечо… Анита даже моргнула несколько раз при виде такого необычного зрелища. Упав на пол коридора, Мустафа с трудом поднялся и заковылял к их камере. Но рыцарь уже поджидал у решетки — и когда Мустафа попытался протиснуться в нее, выставил перед собой ладони и принялся выпихивать его обратно, не позволяя влезть между прутьями.
— Пить мне! — взвыл джинн.
— Сначала выпусти нас отсюда.
— Винища!!!
— Не дадим, пока ключ не найдешь!
Мустафа, когда Шон в очередной раз сильно толкнул его, отшатнулся и сел посреди коридора.
— Ключ? — тупо повторил он.
— Слушай сюда… — Анита подошла к прутьям и до половины высунула голову. — Иди дальше по коридору. Там где-нибудь от всех камер ключи должны быть. У тюремщика на поясе или просто на гвоздике висят… Ну или лом какой-нибудь найди, чтоб замок сбить, клещи, зубило с молотком… Ты понял? Принеси их и отдай Шону. Мы как выйдем, так вино и получишь.
Джинн повернул голову, глядя вдоль коридора, и неуверенно спросил:
— Тюремщик?
— Давай, давай неси быстрее!
Мустафа встал на четвереньки и, оттопырив зад, потопал прочь.
— И не шуми! — прошипела ведьма вслед.
Он скрылся из виду. Стоя у решетки, Анита с Шоном переглянулись.
— Может, получится? — спросила ведьма.
— А вот если он нас выпустит — а вина-то у нас и нету? Ох и… расстроится.
— Или разозлится.
— Да уж… А может, я ему конфетку дам? — без особого энтузиазма предложила она. — Я ж конфетку могу сотворить…
Шон покачал головой, но потом уточнил:
— Ромовую?
— Ты что, нас такому не учили. Это же для детей. Только карамельки и птичье молоко…
До камеры донесся звон и зычный рев.
— Ах ты тварь невещественная!
Затем — быстрое бульканье, снова звон, невнятный крик «Отдай!», звук удара, короткий вопль… и потом забулькало так, будто в конце коридора вдруг образовался водопад. Причем каждый бульк сопровождался звуком вроде «У-м-н-н…».
— Эх! — Рыцарь, махнув рукой, отступил от решетки, и Анита вопросительно поглядела на него.
— Там и вправду тюремщик оказался, — пояснил Шон. — А у него — бутылка. А в бутылке… сама понимаешь. Теперь джинну не до нас…
— Мустафа! — завопила ведьма, не заботясь больше о соблюдении конспирации. — Эй, эй! Ключи принеси нам! Ключи от камер, ты слышишь?! Ты же сейчас опять налакаешься и заснешь, Мустафа, гадина неблагодарная!!!
Когда она замолчала и следом смолкло эхо, воцарилась гробовая тишина — даже бульканья и у-м-н-ающих звуков слышно больше не было.
— Ну вот и все… — констатировал Тремлоу.
— Как же так… Неужели он так быстро? Нет, но ведь… неужели ему так мало надо? — растерянно забормотала ведьма. И замолчала, услышав шаги. Стукнула дверь. Раздались приглушенные голоса. Потом кто-то выругался, а затем послышался такой звук, будто мешок с песком волочили по полу.
Анита отбежала и уселась рядом с Тремлоу под дальней стеной. Они только-только успели, взявшись за руки, принять невинный вид, будто двое влюбленных, которые наслаждаются закатом, сидя на валуне у моря, когда в поле зрения возникла сначала одна фигура — летящая, потом вторая — идущая, а за ней и третья — ползущая, а вернее, волочимая. Первым был падишах — то есть бывший падишах — Оттоман. Его плечи и напоминающий бочку торс крепко охватывали углы красно-оранжевого ковра, который и нес падишаха в метре над полом так, что толстенькие короткие ножки свисали, вяло покачиваясь, будто куриные окорочка. За Оттоманом топал Великий Визирь. Невзирая на путающуюся в ногах длинную седую бороду, он шел очень быстро — поскольку, как поняла Анита, пребывал в том состоянии, в котором находился после богатырской затяжки из кальяна, — но ему несколько мешал спящий Мустафа, которого старик волочил за ошейник.
— Туша мерзкая! Как он сквозь решетку пролез? А вы двое видели? Что вы тут делаете? А, вы же здесь сидите! Так, ключ, где ключ, ключ где… И тюремщику нос расквасил. Свинья джиннья! Всех вас — в вулкан, чтоб спеклись там, ненавижу ваше племя, о, почему судьба взвалила на мои плечи эту непосильную ношу, почему я вынужден ежечасно руководить могучей империей, править тысячами подданных, отдавать приказы, выслушивать лесть лизоблюдов, за что мне это наказание в виде огромного дворца, золота, шелков, всей этой роскоши и прекрасных дев с опахалами…
— Эль Карани, не забывай, империей правлю я… — тонким голоском произнес Оттоман, повиснув перед решеткой и разглядывая узников.
— О, я ни на мгновение не забываю про это, ваша солнцеликость! Презренный слуга ваш лишь хочет указать на то, что вы вашей сияющей сущностью озаряете бесконечные просторы империи, самим своим существованием поддерживаете в ней порядок и процветание, гнилостному же червю, чьей недостойной речи вы вынуждены сейчас внимать, пришлось взвалить на себя выполнение всяких мелких, хоть и бесчисленных обязанностей, так сказать, всяких частных делишек, не стоящих внимания вашего луноподобия… — Говоря все это, Визирь ключом, висящим и вправду на большом железном кольце, отпер решетку напротив, ногой впихнул внутрь дрыхнущего Мустафу, закрыл решетку и повернул ключ.
Затем оба поглядели на узников.
— Так ведь теперь уже Помпончик это… озаряет своей сущностью империю, — сказала Анита. — Он ведь теперь солнцеподбный, а не ты?
Красное заплывшее лицо падишаха и узкое серое личико эль Карани обратились друг к другу, после чего оба расхохотались — Оттоман радостно захихикал, помахивая ручками, а старик засмеялся сухим, как песок пустыни, неприятным голосом.
— Эх, дева… — снисходительно произнес Великий Визирь, отсмеявшись. — Ничего-то ты не понимаешь… Да и что с вас, дев, возьмешь, кроме… А? — Он игриво пнул острым локотком в мягкий бок падишаха, но тот, содрогающийся от смеха, как воздушный шар в бурю, даже не заметил этого. — Луноподобный Помпончик, без сомнения, падишах…
— До сегодняшнего утра, — заключил Оттоман счастливым голосом.
— Вот-вот, — кивнул эль Карани. — Его луноподобность, как обычно, прав. А что, может, рассказать им… а, солнцеликость, рассказать, рассказать, да?
— А и расскажи, — согласился Оттоман. — Расскажи, презренная букашка, все одно им в скором времени того… — Он провел розовым пальцем-сосиской по своей шее толщиной с баобаб. — Как говорят у нас на Востоке, шайтан настанет.
Ознакомительная версия.
