– На этот раз мы найдем решение.
– И сколько ты будешь его искать, Серый? Сто лет? Двести? Пока Саурон не возродится в третий раз?
– Что предлагаешь ты?
– Не знаю, – сказал Горлум. – Я устал.
– Тогда у меня есть предложение, – раздался голос у нас за спинами. – Отдайте Кольцо мне. Тем более что оно само этого хочет.
Я застыл на месте. Этот голос был мне знаком. Гэндальф попытался обернуться, но голос посоветовал ему не делать этого.
Федот.
Он вышел из-за наших спин и направился к Горлуму. Углядев новую опасность, тот попытался закопаться обратно в тряпье, бормоча что-то не слишком вразумительное, но потом оставил свои попытки и гордо выпрямился во весь свой небольшой рост.
– Тебе придется убить меня, дылда.
– Ты думаешь, это так сложно? – спросил Федот. – Давай его сюда.
Горлум затрясся мелкой дрожью и сунул руку под лохмотья. Он явно боролся с собой, но не побеждал в этой борьбе. Когда его рука снова появилась, на ладони лежало Кольцо.
Ничего особенного. На обручальное похоже. Моя бабушка такое хранила.
– Не советую тебе его брать, – сказал еще один голос. – Ты у меня на прицеле.
– Кто-то повесил над входом объявление? – спросил Федот. – Тут что, собрание, что ли? Все уже в сборе или еще кто-то появится?
Словно в издевку раздался не слишком громкий хлопок, и между нами и Федотом трансгрессировал Роман.
– На этот раз все? – стоически вопросил Федот, протягивая руку за Кольцом. – Слишком много свидетелей убирать придется, но что поделаешь…
На лестнице раздался грохот шагов, и в подвал ввалилась сразу целая группа.
– Ночной дозор, – заявил ее предводитель, светя во все стороны обычным фонариком. – Всем выйти из сумрака!
На него обратились взгляды всех присутствующих.
– Во-первых, – медленно и спокойно сказал Роман, – мы стоим на свету. А во-вторых, вы не в тот подъезд зашли, ребята.
– Стоять на месте! – заорал маленький мальчик, выскакивая из-за спины предводителя. – Я – Ларри Питтер, и вот моя волшебная карточка!
Он размахивал в воздухе куском пластмассы, подозрительно похожим на кредитную карточку «Виза».
– А ты еще и не в ту страну, мальчик, – сказал Роман. – Пойди умойся, а то чернила с шрама текут.
Глава пятьдесят четвертая. КОНЕЦ ЗАТМЕНИЯ И НЕБОЛЬШОЙ ЛОКАЛЬНЫЙ АРМАГЕДДОН
Герман
Проснулся утром. Один. Ушла? Знает, что я ни минуты без нее не могу.
Ошейник на шее. Кандалы на руках. Как я их раньше не замечал? К чему цепи, если Любовь?
А может, это не любовь? Раз цепи. Какая уж тут любовь.
А это что за тряпка на шее болтается?
Ее чулок.
Когда же ты вернешься, любимая?
– У нас могут быть проблемы, сестричка. Работа не выполнена еще и наполовину, а он все чаще возвращается. Теперь его ни на минуту нельзя оставлять.
– Нужны более радикальные меры, братец. И я их приму.
– Как тебя зовут?
– Пуфик.
– Нет, я передумала. Теперь тебя зовут Песик и ты будешь моей собачкой. Моей комнатной собачкой. Ошейник у тебя уже есть. Лизни мамочке ручку. Хороший мальчик.
«Фарт, покровительствующий только реальным пацанам, вложил в руку героя стингер, мантру заветную произнес, и отправился великий герой нечестивцев уничтожать…»
Эта фраза была единственной на мониторе. Странная какая-то фраза. Никогда не думал, что в одном предложении могут сочетаться слова «стингер» и «мантра».
Кто это написал?
А, это же я написал. Комнатная собачка.
Вот и ноутбук на коврике стоит. А коврик у кровати хозяйки. Все правильно. Домашние любимцы должны спать неподалеку от своих хозяев.
А изредка их даже приглашают в хозяйскую кровать.
Стингер. Мантра. Почему именно так?
И почему из всего предложения только эти два слова полужирным шрифтом написаны?
Подсознание шутки шутит? Стингер – мантра.
СтинГЕР-МАНтра.
Герман.
Зар-раза!
И много я этой фигни насочинял? Ого, порядочно. На пять авторских листов потянет.
Ну-ка, почитаем. «Рождение Бакса». «Рейтинг правит бал». «Свадьба Бакса и Евры».
Стыдно-то как!
«Фарт смелых любит».
Неужели это все я?
Так это сколько я здесь?
«Березовский лишается расположения богов».
Ну, ты и …. гм, негоже так о женщине.
Сам хорош. Маг называется. Человек разумный и трезвомыслящий. Чем мыслил, когда эту белиберду сочинял?
– А почему это ты не работаешь, Песик?
Нет, отрицать бессмысленно, внешность у нее потрясающая. Изгибы, пропорции. Но одевается слишком вульгарно. Не богиня, а работница борделя.
И такая же глупая. На что я повелся? На фигуру? На личико симпатичное?
Она же пустая внутри. Она же только для постели и создана и вне постели ничего собой не представляет.
Кукла.
– Я задала тебе вопрос, Песик. Почему ты прекратил работу?
– Надоело, – ответил я.
– Да как ты сме… Почему ты так говоришь со мной, любимый?
– У тебя очень точное имя, – сказал я. – Я не смог бы подобрать лучше. То, что у нас с тобой было, – это не любовь. Это порнография.
Ее личико исказила гримаса ярости.
– На колени, раб!
Я пожал плечами, и тут ее взгляд упал на обломки ноутбука.
– Что ты наделал?
Я покачал головой, и оковы упали с меня. Когда-то я надел их на себя сам, но это была моя большая ошибка. У нее больше нет власти надо мной.
– Ты ничего не добьешься, смертный. У нас есть распечатки.
– Но у вас нет продолжения.
– Кто-нибудь напишет его за тебя. И когда мы придем к власти, наша месть будет страшна. Ты проклянешь этот день. День, когда ты вызвал мое неудовольствие!
– Ты не слишком очаровательна, когда сердишься, – сказал я, и одежда вернулась на мое тело.
Тогда она бросилась на меня. Разъяренная фурия в сексапильном прикиде. Я увернулся от ее броска, и она упала на кровать.
– Подожди следующего, – усмехнулся я, помахал ей ручкой и пошел на выход.
Она разорвала подушку, и над кроватью пошел снег.
На выходе меня ждали трое. Вован, Фарт и Борис.
Последний явно не ожидал меня увидеть, потому как на лице у него застыла изумленная гримаса. Но пистолет, направленный на меня, стоящего в дверном проеме, не дрожал.
– Ты? – удивленно спросил он.
– Я.
– Ты вернешься и закончишь начатое, – приказал Фарт.
– Не думаю.
– Тогда ты умрешь. Боря, завали его.
Ну что ж. Так тому и быть. Я приготовился отбивать пули или в худшем случае переваривать свинец.
Борис почему-то медлил.
– Убей его, если хочешь по-прежнему пользоваться моим покровительством.
Это уже я немного перефразировал. Потому как в оригинале фраза звучала так: «Вали его, если моя крыша тебе и дальше катит».
– Нет, – тихо сказал Борис. Вид у него был не слишком уверенный. И не слишком верующий. – Я его знаю. Он хороший парень, нам помогал, и вообще… Неправильно это. Не по понятиям.
– Что? – так же тихо спросил Фарт. – Я сейчас не понял. Ты на кого попер? Совсем рамсы попутал?
Мне показалось, что в этот миг Фарт слегка сбавил в объеме. И росту в нем тоже поубавилось. «Слишком мало верующих, – подумал я. – А тут еще сомневающиеся нашлись».
– Не было фарта, – сказал Борис. – Не было. Никогда не было. Ну и не надо.
Он выстрелил Вовану в грудь, и когда тело его бывшего адъютанта упало на пол, рост потенциального бога уменьшился еще на пару сантиметров.
Но сам Борис хоть и сомневался, а все же продолжал в него верить. Потому что никаким другим образом нельзя объяснить тот факт, что Фарт оторвал ему голову.
Не вошедший в полную силу бог ничего не сможет сделать человеку, который в него не верит.
И стал еще меньше. Теперь наш рост почти сравнялся, и я уступал ему какой-то жалкий десяток сантиметров.
– Нельзя так с верующими, братан, – сказал я.
Его рука потянулась ко мне, но застыла на половине пути.
– Я все равно тебя достану, – пообещал он. – Землю буду грызть, а достану. Веришь?
– Ответ спроси у Станиславского, – хохотнул я.
В колонном зале я встретил Двуликого Рейтинга.
– Молодой человек, вы даже не понимаете, сколь чудовищна ошибка, которую вы совершаете, – затараторил он сразу на два голоса. – Ведь в данный момент вы противопоставляете себя всему обществу, которое создало нас, и тем самым беретесь его судить, а эта функция не свойственна…
Я не стал ему отвечать. Несколько десятков метров он бежал за мной, вещая мне в ухо и пророча самые жуткие последствия, но потом отстал.
Тяжелая артиллерия ждала меня у лифта. Главная сладкая парочка нового русского пантеона. Бакс Всемогущий и жена его Евра.
– Стой, дурак, – сказал Бакс. – Неужели ты думаешь, что сможешь что-то изменить?
