А взбешенный мокрый Гермес слетел с коня и ринулся со шпагой в руке в дом, откуда вылили на него помои. Пока ничего не понимающий Пьер и Ерофей спешивались, Гермес ударом ноги вышиб дверь и взбежал по лестнице на второй этаж, думая, что там - нерадивая или просто злобная служанка. Но грохнул выстрел, и что-то горячее больно шаркнуло его по руке.
- Ах, мать вашу!.. Так-разэтак в бога, душу… - Гермес бросился вперед, полностью перейдя на русский язык, видимо, не найдя иных слов, выражающих его беспредельный гнев. Он увидел молодое смеющееся лицо незнакомого дворянина, в его руке сверкнула шпага. И эта улыбка разозлила бога-олимпийца даже больше, чем ранение.
- Ах ты, сукин сын, отродье черепахи! - взревел Гермес, хотя и сам не понял, почему назвал противника отродьем черепахи, так как двигался тот довольно проворно. Гермес, однако, оказался более шустрым, он сделал резкий выпад шпагой, и наглое лицо дворянина исказила боль. Попал! Шпага пронзила легкую кольчугу, которая была под камзолом незнакомца, и вошла в самое сердце.
- Ого-го! - загоготал Гермес, а по лестнице уже взбегали Пьер с Ерофеем, который радостно улыбался - он понял, как сделать Гермеса видимым, по крайней мере, тот хоть поест нормально. Зато Пьер удивленно таращился на незнакомца, от которого разило нечистотами, но Ерофей, не обращая на это внимания, обнимал его и тряс за плечи, кричал непонятное:
- Герка, я понял, я всё понял, Герка! Я знаю, я знаю!
Хозяйственный Пьер решил благоразумно не встревать в их дела и начал стягивать кольчугу с убитого, забрал он и пистолет вместе со шпагой - в пути сгодится. И трое приятелей поспешили выехать из города, пока не всполошились стражники, которые, может быть, услышали выстрел и шум драки. Горожан же они не опасались: обыватели всех времен одинаковы, наверное, разбуженные шумом, смотрят сейчас на всадников сквозь щели ставень, но никто из них ни за какие деньги не высунется на улицу.
Выехав из города, они пришпорили коней, и те пустились по дороге размашистым галопом.
- Пьер! - крикнул Ерофей. - Нам надо выехать к реке!
Пьер свернул с дороги в лес, не понимая, зачем это понадобилось Ерофею, ведь надо как можно дальше ускакать от Вильнёва. Он ехал впереди, не оглядываясь. И хорошо делал, ибо, если б оглянулся, то не увидел бы третьего всадника - Соловко вновь скакал без седока. Но удивительно послушно скакал туда, куда требовалось.
Через некоторое время они выехали к реке и спешились. Ерофей, к изумлению Пьера, который только сейчас заметил пустое седло, сказал неведомо кому:
- Герка, поплещись в реке. Ты становишься видимым, когда мокрый. Заодно хоть вымоешься. А то разит от тебя, как от помойки.
Послышался плеск, Пьер оглянулся и увидел, как над рекой взметнулись во все стороны брызги, будто что-то тяжёлое бухнулось в воду, кто-то завопил: «О-уа!» - вода-то в сентябре холодная, и над водой показался тот самый незнакомец, которому, как считал Пьер, они с Ерофеем помогли в Вильнёве. Пьер испуганно закрестился, пятясь к своему Гнедку, но Ерофей крепко сжал его плечо:
- Давай-ка, сядем на бережок, и я тебе всё расскажу.
Пока Гермес таскал сучья для костра, чтобы высушить одежду - в мокрой-то холодно, Ерофей поведал вкратце изумлённому Пьеру всю их историю, объяснив также, что его с площади в Капденаке унес не дьявол, а вот этот замечательный парень, хоть и большой плут - Гермес. И завершил свой рассказ так:
- Ты, Пьер, пока Герка опять не исчез, пожми ему руку - он живой, и совсем не дьявол. Ну-ка, - подтолкнул он оробевшего приятеля, и тот, замирая, наверное, от ужаса, пожал руку Гермесу. И пока Гермес обсыхал, они, чтобы не тратить время зря, перевязали его рану и плотно поели. Гермес, вгрызаясь в жареного цыпленка, даже урчал от удовольствия.
Ерофей усмешливо подумал: небось, заурчишь после недельного поста - вон как и живот, и щеки подвело приятелю, который никогда не страдал отсутствием аппетита.
- Ну, а теперь - в Бержерак. В Марманд мы не поедем! Показывай, Петька, дорогу! - Ерофей похлопал себя по набитому животу, удержав отрыжку: хоть и в чёрт-те каком веке, а бон тон, то есть хорошие манеры - всегда бон тон.
Часам к четырём вечера они прибыли в Бержерак, небольшой и тихий городок на берегу реки Дордонь. В город их пропустили беспрепятственно, потому что перстень Генриха Наваррского, который теперь красовался на пальце Ерофея, служил им пропуском везде, где стояли войска Генриха. А Бержерак подчинялся Генриху и защищался его войсками. Но уже севернее Бержерака стояли отряды герцога Майенского. И нужно было подумать, как ехать дальше. Пьер предложил плыть по реке. Его поддержал Гермес, и Пьер отправился на пристань, чтобы нанять небольшое судно, способное выдержать их вместе с конями. Ему это удалось, и они немедленно отплыли, рассчитывая отдохнуть на судне.
Ночь прошла спокойно, не было ни драк, ни погони. Ерофей, которому сии приключения надоели до чёртиков, был весьма тем доволен. Так они добрались до Суйака, а потом, попрощавшись с кормщиком, сели на отдохнувших, сытых коней и направились в Брив-ла-Гайард, потому что до Перигё, по слухам, уже добрались войска герцога Майенского. В том направлении дорога до Парижа короче, но, как говорится: «Дальше едешь - целее будешь», - изрёк из пустоты Гермес.
Пьер уже привык давно к голосу невидимого Гермеса, они рассказывали друг другу байки, громко хохоча, а то начинали спорить, потому что и тот и другой - два сапога пара. Оба - нетерпеливые, взрывные, скорые на расправу с обидчиками, острые на язык. И Пьер теперь не удивлялся, если приятели просили его отыскать реку - он знал, что Гермес вновь станет видимым, и тогда можно будет не только вступать с ним в словесные перепалки, но и померяться силами. Рана Гермеса уже не беспокоила, на нём все заживало, как на собаке и даже быстрее. Словом, Гермес и Пьер явно нравились друг другу, относясь с должным почтением к Ерофею.
От Брив-ла-Гайарда их путь лежал в Лимож. И так день за днем они пробирались на север, а луна между тем полнела и полнела, отчего сердце Ерофея радовалось - наконец-то Гермес будет видимым. И этот день настал. И не где-нибудь, а в Орлеане, где была ставка герцога Майенского, и, конечно, лучшего места для своей материализации Гермес найти не мог!
Они остановились на постоялом дворе на окраине, намереваясь с рассветом ехать дальше. В Орлеане долго оставаться опасно, да и время поджимало. Заплатили за комнату и ужин, а также за овёс для коней. Гермесу же, как всегда на людях, пришлось лечь спать на пустой желудок. Устроились на ночлег тоже, как всегда - Пьер с Ерофеем в доме, а Гермес - в конюшне на сене.
Уже несколько дней было пасмурно, прохладно, хорошо, что хоть дождь не шёл, а то иначе Гермес распугал бы всех встречных своим полупрозрачным видом. Но зато Гермес очень старательно смотрел по сторонам, испуская душераздирающие вздохи при виде красивых девушек, что называется - видит око да зуб неймёт. Ерофей вынужден был делать вид, что это он так страдальчески вздыхает, и закатывал глаза, мысленно пообещав Гермесу, что в день, когда тот станет видимым, кое-что ему отрежет.
Гермес сразу же приметил в трактире юную и очень симпатичную девушку с огромными грустными глазами, вероятно, это была дочь хозяина, на которого совсем не походила. Тот - огромный, с могучими волосатыми руками, с заросшей жирной грудью, а у девушки талия - тоньше тростинки. Громко и тяжко вздохнув, Гермес мысленно пожаловался Ерофею, который, как всегда, продублировал его вздох: «И как только у такого страшилища могла родиться такая лапочка-дочь? О, Зевс, за что ты меня так страшно наказываешь, что я не могу обнять и поцеловать столь прелестное создание?!» - в его словах была непритворная печаль. Но, надо полагать, всё же дошли его молитвы до богов, и они смилостивились над несчастным.
Среди ночи Гермес вышел во двор. Как ни странно, у невидимого Гермеса всё-таки возникало желание «прогуляться до ветру», и всё, что исторгал он из себя, к сожалению, было уже видимым, так что бедняга мог свои естественные потребности совершать только ночью. Полусонный, он сладко и мощно потянулся, раскинув руки в стороны. И тут ветер неожиданно разогнал тучи, в небесной прогалине ярко сверкнула луна и… Гермес увидел свои руки! Он испуганно ахнул, потому что представил, как переполошился бы конюх, увидев утром в конюшне спящего незнакомца. Но Гермес тут же усмотрел в своём неожиданном превращении возможность приятно провести время и лукаво усмехнулся, потому что уж теперь-то обязательно познакомится с дочерью трактирщика. Однако до утра Гермес не мог оставаться во дворе, потому что ворота на ночь хозяин постоялого двора закрыл, и он был бы весьма удивлен при виде нового постояльца, который невесть как попал во двор. Нет уж, лучше появиться здесь легальным путем, и Гермес ловко перемахнул через изгородь.
С рассветом Ерофей и Пьер, как и договорились накануне, быстро позавтракали, захватили еду для Гермеса, чтобы он мог перекусить где-нибудь по дороге, и направились в конюшню. Они оседлали коней, и Ерофей тихонько свистнул, призывая Гермеса, который, наверное, дрыхнет себе и думать не думает об отъезде. Но в мыслях не возник знакомый насмешливый баритон. Ерофей рассерженно завертелся на месте, ощупывая землю и копну сена, однако руки не упирались в привычное невидимое препятствие - Гермес, потеряв видимость, не потерял объём и вес своего тела.
