— Мне рассказал один хороший друг, — я посомневался, стоит ли выдавать археолога, но потом все же решился. — Крокозяброй кличут. Слыхал?
— Кто не слыхал, — Ползучего аж передернуло. — Так он ваш друг? Прелестно. Я тоже с ним знаком. Отпустите, а? А я вам подскажу, где еще можно достать редких зверей.
— Подскажи, — и Полозков нахмурил свои редкие белесые брови.
— На рынке! — крикнул доцент. — На Плантагенете! Там их целая масса!
— И еще пару вопросов, если позволите, — вмешался я. — Насчет капитанов.
Дорофей завыл.
— Где сейчас Первый?
— Откуда я знаю?
— А Третий?
— Я вам что — «Космосправка»?
— Ну, про Второго мы и сами знаем…
— И на том спасибо, — Ползучий хотел утереть пот, но не смог, ибо был, как вы помните, привязан.
Мы повставали с мест и собрались уходить.
— А я как же? — завизжал доцент. — Зачем связали? Я же тих и безобиден, аки бабочка!
— На, — Аллиса всунула ему в рот пилку для копыт Ногтерога с планеты Пемза. — Сам освободишься. Нам хватит времени, чтобы смыться. И не вздумай вызывать подмогу, а не то я тебя съем!
Как ни странно, доцент поверил и, даже жуя пилку, пожелал нам счастливого полета. Я тоже не остался в долгу и помахал базе из иллюминатора.
— Запомнили? — строго спросил я команду, подглядывая в записную книжку. — Планеты Глюк и Грустная, а также рынок на Плантагенете.
— Без сопливых скользко, — дерзко ответила Аллиса. — Что бы ты сейчас делал, если бы не я?
— Спасибо, доченька, — кисло сказал я. — Век не забуду.
— А теперь, — сказал капитан, — всем спать. Свет гашу через три минуты. Кто не успеет раздеться — отхлещу розгами как сидорову козу.
Ровно через три минуты по всему «Беллерофонту» разносился мерный храп покойно почивавшей команды. Полозков отлично владел приемами убеждения строптивцев. Разумеется, ваш покорный слуга храпел для отвода ушей, а сам, вооружившись фонариком, погрузился в старенький детективный романчик Виктора Пелевина. Надо же, подумалось мне, этот мастер интриги и запутанного сюжета начинал как модный и продвинутый андерграундный писатель. Хорошо, что повзрослев и остепенившись, этот весьма посредственный контркультурист взялся за то, что ему действительно удавалось — детективы!
В этот момент я крепко выхватил от капитана, который обходил вверенную ему территорию и заглянул на огонек. Выслушав несколько обидные для меня обвинения в обмане и саботаже, я демонстративно запустил в Полозкова книжкой, сунул руки под щеку и сладко уснул.
Глава 5. Очень Грустная планета
— Рыночные отношения, — разглагольствовал я, — требуют упорства и выдержки. Поэтому на Плантагенету допускается только механик Голубой. Полозков останется следить за коком и Аллисой.
— Фигушки, я тоже пойду, — ощетинилась дочка. — Всем интересно накупить зверья. К тому же не будем забывать про бомбу! Я ведь ее еще не отключила.
Я заскрипел зубами, но тут же просиял. Необыкновенная идея пришла мне в голову.
— Капитан, а планета Грустная не по пути на Плантагенету случайно?
— Вот именно, что по пути, — отозвался Полозков. — Немножко левее.
— Вот на нее мы и заглянем для начала, — подвел итог я. — Загадки планет — это всегда очень интересно!
— Ничего интересного не вижу, — кисло сказал Можейка. — Что хорошего может нас ждать на Грустной планете? Особенно если некоторым из нас и так невесело.
— Ой! — я прижал руки к груди. — И что же это нас так огорчило, а?
— Недоверие, — проворчал кок. — Общее недоверие к отдельно взятому и ни в чем не виноватому члену экипажа.
— Вы, вероятно, имеете в виду нашего механика? — догадался я. — Но мы не доверяем ему всего в одном — в торможении. Он не умеет тормозить. Я бы даже сказал, он — неостановим. И поэтому могут быть печальные последствия.
— А я это знаю, — поддакнул механик. — И этим не гнушаюся.
— Так что вас не устраивает, уважаемый мастер кондитерского шприца?
— Я, может, тоже хотел на рынок! — надул губы Можейка. — У меня выдержки сколько хошь! А не берут почему-то.
— Вот мы сейчас прилетим на Грустную, — пообещал я, — и выпустим тебя первым. Резвись на воле и попутно ищи зверей. Тебе будет приятно.
— А на рынок пустите? — жалобно спросил кок.
— Посмотрим, — туманно сказал я. — Как себя проявите, товарищ.
Можейка возгордился. Он с пренебрежением глянул на механика и ушел на камбуз.
— Если его там съедят, — шепотом сказал я, — никто не против консервов?
Все, кроме Аллисы, кивнули. Дочка неодобрительно покачала головой.
— У него были такие вкусные пирожки с клубникой, — вздохнула она.
— Я тебе робота-кулинара куплю, — пообещал я.
— Идет! — просияла Аллиса и удалилась к себе.
Через пару дней мы засекли на локаторе небольшую звезду, вокруг которой вращалась пронзительно-голубая планета. Нашему механику тут же стало очень приятно, что искомая планета — его тезка. Он даже замурлыкал себе под нос «Марш космических негодяев». Зажав уши, я ретировался на мостик. Там меня уже ждал капитан. Он был здорово не в духе.
— Что-то не нравится мне эта планета, — сказал он, вглядываясь в экран монитора.
— Что с ней не так?
— Понимаете, профессор, я, конечно, бывалый звездный волк и многое повидал, но эдакой штуки…
Вместо продолжения он указал мне на экран. Я тоже взглянул на него — и, не поверив своим глазам, оседлал нос очками.
Нет, мои палочки и колбочки ничего не напутали. Прямо передо мной на экране медленно вращалась синяя гусеница. Поплевав на пальцы, я протер ими глаза — а вдруг? Но нет, гусеница осталась на месте.
— А она нас не съест? — с опаской спросил я у Полозкова.
— Как ни странно, нет. Это планета в форме гусеницы. Правда, смешно?
И капитан, истерически захохотав, грохнулся на пол у моих ног. Вот здорово. Что же прикажете теперь с ним делать? Решив применить старое испытанное средство, я зажал капитану рот и сильно дунул ему в нос. Полозков издал полузадушенный крик и вскочил на ноги.
— А! О! Что это было? — завопил он совершенно не по-капитански. — Чудище! Гусеницы в космосе! Нас сожрут! Волосатые!
— Между прочим, ничего особенного не случилось, — загнусил знакомый голос — Можейка, глядя в иллюминатор, комментировал увиденное. — То ли дело я. Видывал я как-то одну планетку в системе Простатитус. Так она была ну вылитый такой здоровенный…
— Достоточно, дорогой повар, — прервал я словоизвержения Можейки. — Лучше помогите привести в себя многоуважаемого Полозкова.
— Легко, — и кок сунул капитану под нос чашечку с чем-то болотно-зеленым, исходившим легким дымком. Полозков издал непередаваемый звук и с быстротой молнии исчез.
— И как же мы без капитана? — сухо спросил я.
— А капитан наш таперича, — загнусил кок, — находится в самом веселом месте на нашем звездолете.
— И что он там делает? — я никогда не любил разгадывать шарады.
— Думает.
— А нам что делать?
— Ждать, профессор. Что же еще?
Ждали мы недолго. Примерно через двадцать минут на горизонте нарисовался капитан. Он с упреком поглядел на Можейку, но ничего не сказал. И мы ничего не сказали.
Так, в молчаньи, мы и приблизились к таинственной Грустной планете. Опустились мы на нее, когда уже начало смеркаться. Действительно, на «гусенице» ничего веселого не было. Вокруг расстилался унылый пейзаж, шел мокрый и холодный дождик, а на деревьях невероятно тоскливо орали какие-то птицы.
— Ну что же, милый кок, прошу, — я сделал приглашающий жест из люка. — Пройдитесь. Откройте для себя неизведанное.
Можейка окинул нас неприязненным взглядом, но послушно потопал вниз по трапу. Примерно на шестой ступеньке он запнулся и с грохотом покатился вниз. Мы молча смотрели ему вслед. Добравшись до земли, кок ткнулся носом в густую траву и затих, изредка подергиваясь всем телом.
— Надеюсь… — начал было капитан, но тут Можейка приподнял голову и повернулся к нам.
— Не дождетесь, — отчетливо донеслось до нас, и кок, охая и поскрипывая, поднялся на ноги.
— Браво, — счел нужным подбодрить его я. — Ты еще крепкий старик, Можейка!
Крепкий старик, бормоча ужасные проклятия, двинулся дальше.
— Ого! — раздался его голос минуту спустя. — А тут жучок!
— Грустный? — строго спросил я.
— Вы таких грустных и не видели, — сообщил кок, стоя на коленях и во что-то близоруко вглядываясь.
Нам ничего не оставалось, как последовать за первооткрывателем. Подойдя ближе, мы сгрудились вокруг маленького синего существа. Оно смотрело на нас невыразимо печальными глазами.
— Его очень жаль, — нарушила молчание Аллиса, и я чуть не упал — оказывается, в моей безжалостной и жестокой дщери не угасли сострадание и любовь к ближнему!
