Не иначе я всё же чего-то не того выпила! Вот как знала, что не надо было те корешки, что белладонной пахнут, а на самом деле от крапивы накопаны, в омолаживающе-бодрящий квас толочь!
НЕТ! Не потому они так пахнут, что так пахнуть должны, а потому, что у меня половина трав нынче белладонной пахнет!
Кот Пыхо склянку с белладонной разбил, чтож, мне теперь, из-за этого обормота все припасы выбрасывать было, что ли?
Видимо, потому и глюки у меня теперь такие… душистые, цветные и совсем взаправдашние! Настолько подлинные, что я своей кошачьей спинкой как наяву чую, будто ее чья-то мягкая ручка нежно так поглаживает…
Мррр…ррр…
-Вия… ну ты что, обиделась, что ли? Хватит уже тут лежать с закрытыми глазами! Идем, обедать пора! Ну, Вия, я же вижу, что ты не спишь!
Мррр… глюк, как прррриятно ты меня гладишь! Теперррь еще за ушком почеши… вот так, пррравильно…
-Талм! Сколько можно тебя ждать?!– Так громко рявкнул над моей головой чей-то грозный голос, что я аж подскочила!
И глаза открыла!
Ой! Вот этот точно на гнома похож… плечами, по крайней мере! А волосы тоже зеленоватые… ленточкой в хвост завязаны!
Что значит, откуда я это рассмотрела? Ко мне он склонился, вот и заметила! Я вообще приметливая, не говорила еще, нет? Так вот, сейчас говорю!
-Молчи! – Шепнул мне Талм, молниеносно склонившись к уху, а я и спорить не стала.
Сама понимаю, не дура какая-нибудь, что в иных ситуациях молчанье – золото. Я когда надо, вообще могу молчать, как белорусский партизан в непроходимом лесу!
Только если бы со мной именно за молчание расплачивались, то не видать мне трехэтажной избушки еще лет триста.
Не потому, что молчать не умею! Просто нашу сестру язык кормит. Ну и мозги соответственно!
-Где ты это взял?! – Сказал сердитый голос прямо мне над ухом и потянул меня за воротник.
Ну, или за то место, где он находиться должен!
А вот такого хамского обращения с собой я никогда не терпела! Развернулась тугой пружиной и щелкнула зубами.
Громко так щелкнула, как автоматический замок в моей двери щелкает! Только этот, что меня хватать вздумал, уже руку свою нахальную убрать успел!
-Прогони её! – Скомандовал худенькому гному плечистый, – Не видишь, какая дикая!
Это я? Баба Йожка Принцесса – дикая?! Ах же ты лесник нечесаный! Да я, чтоб тебе было известно, продвинутая дальше некуда!
Даже письма давным-давно не с голубями подружкам отправляю, а по электронной почте!
-Неправда! – Обиженно заныл Талм. – Ничего она не дикая, мы с ней так весело поиграли!
Поиграли? Вообще-то я думала, что я тебя ловлю! Чтоб наказать! Хотела сказать я, но вовремя вспомнила, что еще минуту назад собиралась изображать белорусского партизана!
-Вот, смотри, какая она ласковая! – Гладя меня по головке, уговаривал парнишка.
Ну, что же ты смотришь так подозрительно, вражина? Не веришь, что я такая белая и пушистая, могу быть ласковой?!
Щас докажу! Иди сюда, гном!
Я подвинулась поближе к Талму, высунула язык и провела по его глазастой мордочке!
Тьфу!
Чем же это он таким невкусным намазан?!
И почему так ошарашено на меня смотрит? Вернее, смотрят, потому что глаза вылупили оба гнома. Ну, да, а как вы хотели?! Язык у меня тоже стал… больше, чем был раньше.
Намного больше. Почти половину личика одним мазком шутнику умыла!
-И как… ты её зовешь? – Озадаченно поинтересовался плечистый.
-Вия! Правда, красивое имя?
-Ничего. Сам придумал?!
-Ага. – Спрыгивая с бревна, соврал младший и поманил меня за собой.
Иду уже, иду!
Куда я денусь от своего персонального глюка, буркнула я про себя, спрыгивая с бревна и подозрительно оглянулась на свой хвост.
Это надо-же, сколько живу, никогда до сих пор не знала, какое у меня воображение богатое!
Мало того что придумала каких-то неправильных гномов, так еще и вообразила себя кошкой хвостатой!
Очнулась я, и понять не могу, где. Волосы вниз свесились и весь обзор загораживают. В живот что-то впилось, а попа болит – сил нет терпеть. Руки свои не чувствую. Дернулась – и поняла, что вишу я поперек седла, ручки мои – вот они, впереди кожаным ремешочком связанные. В живот лука седельная упирается, а с левого боку сапог. Да не простой, а с серебренной шпорой. Головой я мотнула и копыта лошадиные углядела. А лошадка-то иноходец. Вон, как красиво бежит. Обе левые ноги одновременно вперед. А правые я не вижу. И не качает, как на рысаках. Я лошадей не очень люблю. Всегда считала, что лошадь – это такой зверь, который одним концом лягается, а вторым – кусается. Но в этом мире, видать, другого транспорта нету.
Попыталась я сдвинуться, чтоб живот не так болел, но мне не дали. Тяжелая рука легла мне на спину и придавила посильней.
– Не дергайся, горгулья проклятая.
– Ась? Кто? Какая я тебе горгулья?
– Каменная, какая еще. Думаешь, крылья убрала – я тебя не признаю?
И стало мне тогда смешно.
– Ой, мамочки, хи-хи-хи, даже не посмеяться вволю – чем ты меня подбил, мил человек, попа болит, сил нет как. Уж не стрелой ли? Не горгулья я, не горгулья. И не каменная я никакая. Неужели не чувствуешь? Женщина я… самая, что ни на есть, мягкая.
Его рука сдвинулась с места и прошлась по моей спине с поясницы вверх, до самой шеи и обратно. Как до попы дошла, приостановилась. А я прядь волос зубами зажала, чтоб не ржать, а сама попой-то и пошевелила. Он как дернется! А я от очередного приступа боли опять сознание потеряла.
Хорошо-то как! Больше не качает, не трясет. Руки мне развязали, а попу, наоборот, перевязали. Чувствую, что-то прохладное на ней лежит. Глаз правый приоткрыла и через ресницы глянула. Положили меня у костра, на попону лошадиную. Дух от нее такой, хоть противогаз одевай. Но это ничего, главное – жива. В метре от меня костер догорает, над ним котелок висит с каким-то варевом, а с другой стороны сидят двое: мальчишка лет двенадцати и мужик. Даже в полумраке видно, как они похожи. И у отца и у сына глаза синие, точно, как небо после захода солнца, и улыбки одинаковые. Старший младшему что-то рассказывает, но так тихо, что за шипением еды в котелке я не слышу. А что варится – понять не могу – лошадиный дух все перебивает, окромя запаха гари – но это от меня самой так воняет. И тут до меня дошло: Я ж в пепле все перемазалась, как черт. Меня не только за горгулью – меня за чудовище принять можно было!
А тем временем мальчонка привстал да длинной ложкой в казанок полез, помешивает. Видать, я глаза чуть шире, чем надо, приоткрыла – он и заметил, что я очнулась.
– Тетенька? А почему у тебя попа белая, а лицо серое? – и улыбается мне так ехидно, во все сорок зубов.
– Замаскировалась я так, – шепнула, а у самой волосы на голове зашевелились.
Батюшки святы! А это еще что? Клыки? Темные волосы мальчика свесились надо мной – разглядывает. И тут до меня дошло, что лежу я голой попой кверху. Я руку за спину завела и облегченно вздохнула – прикрыли они меня моей же кофточкой кашемировой. Только на ощупь она теперь была, как цементом покрытая – пепел, да дождь сделали свое дело. Могу себе представить, что у меня на голове!
«Ну, да ладно, утро вечера мудренее» – подумала я и заснула.
Под утро роса выпала, куда не глянь – капли сверкают, прям, как бриллианты. Замерзла я, зуб на зуб не попадает. И повернуться не могу – что с раной, не знаю. Но я изловчилась, встала на четвереньки, и за сумкой своей потянулась. Вроде, полегче мне, боль еще есть, но терпеть можно. Достала мыло, полотенце, чистые штаны и рубашку запасную. Те штаны, что на мне, явно разрезали, когда стрелу вынимали, они чуть не свалились с меня, когда кряхтя и постанывая, как старая бабка, я поднималась и шкандыбала в сторону воды. Где-то недалеко журчал ручей.
Неширокая речушка перебегала по каменным уступам, в одном месте образовалась тихая запруда. Вот в нее я и вошла, раздевшись догола на бережке. От холодной воды заломило суставы, и я потратила немного магии, чтоб ее подогреть. Волосы пять раз намыливала, хорошо, что вода тут оказалась мягкой, никакой кондиционер не нужен. После мытья волосы стали, как пух, нежные. Осторожно ступая, чтоб не поскользнуться на камнях, я стала выбираться из воды. Рану надо еще обработать, да одеться во все чистое. Вещи мои – вот они, в пяти шагах по правую руку, да не успела я к ним подойти – подняла глаза и лицом к лицу столкнулась со старшим… вампиром? Крылья черным плащом спину укрывают, волосы длинные в боевую косу заплетены, до колен коса свисает, на грудь вампира перекинутая. Глаза, как сапфиры, в свете солнышка сверкают. А красив-то как, всю жизнь вот так бы стояла да любовалась, если бы еще и одетая была, совсем хорошо было бы. Но ручками прикрывать стратегические места не стала. Наоборот, гордо выпрямилась и спокойно, чуть прихрамывая на правую ногу, направилась к своим вещам. Пусть смотрит – мне не жалко. И, тем более, что мне есть, чем годиться – волосы у меня ненамного короче, чем у него, волнистым облаком спину прикрывают, глаза зеленые, ресницы длинные, грудь… ну, пока еще на ушки спаниеля не похожа, сосками вверх торчит. А что веснушки на носу – так это завлекалочки, а не веснушки.
