Ознакомительная версия.
— Не, не пойдет, — усмехнулся Торкес. — Для начала посох в окно выбрось. А не то я твоему приятелю дурную головушку-то отверну.
— А с чего ты взял, что он мне приятель? Смерти ему я не хочу, но если придется — спалю обоих. У меня тут как раз на вашу братию заклинание припасено.
— Ох, и грозен ты, бригадир! — шутовски восхитился Торкес. — Жмура пожалел, Ляса пожалел, а тебя, гадкий Торкес, не пожалею, пришибу, как комарика, и мальчонку с тобой не помилую. Чего тянешь-то? Шмаляй!
Однако Хмурий Несмеянович, как, видимо, и ожидалось, ничего не предпринял, он просто стоял, держа в правой руке нацеленный на упырей посох, а в левой — нож.
— Ладно, бригадир, вижу, ты не расположен к разговорам. Поболтаем в другой раз. А сейчас мы с малышом тихо-мирно выйдем отсюда и прогуляемся, пока я не потеряю тебя из виду.
Он сделал шаг к двери, увлекая за собой заложника. Тучко двинулся следом. Персефоний не выдержал и крикнул:
— Хмурий Несмеянович, там еще эльф и гн…
Он не договорил: Торкес сдавил ему горло.
— Да знаю, — проворчал Тучко. — Навязался ты на мою голову, ничего по уму сделать не можешь. Смотришь — и то не видишь. Или все-таки видишь? — явно со значением спросил он.
— Ничего он не видит! — оборвал Торкес. — Ты давай без шуточек, бригадир, у меня силы хватит, голыми руками так отделаю малыша, что потом хоть купай в крови — не склеится.
Однако Персефоний понял, что видит. Произнося последние слова, Хмурий Несмеянович едва заметно качнул нож — нож был знакомый, заговоренный. Это им Жмур едва не оборвал жизнь Персефония прошлой ночью. Только как он собирается воспользоваться этим оружием? Хоть он и опытен, но в ловкости, безусловно, уступит столетнему упырю!
А Хмурий Несмеянович все смотрел вопросительно, и Персефоний вдруг понял, чего тот хочет от него.
«Нет, нет, я не смогу!» — всколыхнулась в мозгу испуганная мысль. Да и зачем рисковать? Руки Торкеса лежали так, чтобы одним движением свернуть ему шею. А это крайне неприятное и очень опасное для упыря повреждение. Гораздо проще сделать так, как велит Торкес: выйти с ним, отдалиться и…
И умереть, понял Персефоний. Торкес его не отпустит. Он может сколько угодно насмехаться над «малышком», но ведь принял же молодого противника в расчет — и отнесся достаточно серьезно, чтобы, оставив троих товарищей на улице, проследить за Персефонием, пройти огородами и появиться через заднюю дверь — как выяснилось, с роковым опозданием. И на будущее подстрахуется — не нужно ему, чтобы у Тучко был даже такой никчемный помощник.
Торкес вывел его в коридор. Еще шаг, и они покинут полосу лунного света, станут невидимы для Тучко, а если тот выйдет вслед за ними, за спиной у него могут оказаться эльф и гном, которым Торкес наверняка напомнил, куда и зачем они пришли.
Персефоний не мог кивнуть, но постарался выразить взглядом: давай.
Хмурий Несмеянович сделал еще шаг и плавным движением бросил ему нож. Персефоний перехватил оружие в воздухе…
Тотчас шея его хрустнула, он увидел краем глаза искаженное ненавистью лицо противника, но остановить движение было уже нельзя: Персефоний ударил ножом за спину, лезвие глубоко вошло в Торкеса. Оба упыря упали на пол, и тотчас коридор озарили одна за другой две белые вспышки. Послышался чей-то крик, но Персефоний уже ничего не замечал — дикая боль пронзила каждую клетку его тела, и не было ей ни конца ни края. Каждое мгновение длилось вечно и было наполнено невыносимым страданием, вне которого не существовало ничего.
Вдруг словно молния пронзила его — и лишь спустя некоторое время Персефоний осознал, что это была не новая боль, а избавление от прежней.
Шея ныла, и боязно было шевельнуть ею, но голова вновь сидела прямо. Перед глазами плясали пятна, а между ними плыло лицо Хмурия Несмеяновича.
— Везунчик ты, сынок, — завибрировал в мозгу его голос. — На-ка, хлебни.
Губы ощутили прохладу стекла, ноздри щекотнул манящий аромат исходившей паром жизни. Персефоний жадно припал к стакану и осушил его, содрогаясь от вспышек боли при каждом глотке. Ему тут же стало легче. Шевелиться после перенесенной муки не хотелось, однако взор прояснился, и он начал вспоминать, что произошло.
— А где… — прохрипел он.
— Молчи, — посоветовал Хмурий Несмеянович. — Не знаю, как вам, упырям, удается все это перенести, но голосовые связки у тебя восстановятся в лучшем случае завтра, когда отоспишься. Может, тебе еще стаканчик нацедить?
Персефоний вскинул брови.
— Или это опять незаконно? — спросил Тучко. — Смотри сам, я слышал, что вашей братии для исцеления много крови нужно.
— Только не… ценой убийства… — выдавил из себя Персефоний.
— Да жив он, жив! Почти все живы. Людей я парализовал, лешака оглоушил, эльф с гномом сами удрали. Люди теперь связанные лежат, и уж по стакану с каждого из этих идиотов ты имеешь полное право стребовать. Да, в общем, что тебя слушать? — рассердился он вдруг и удалился в комнату, откуда вскоре вернулся с полным стаканом, который поставил на пол около Персефония. — Захочешь — выпьешь, нет — пускай сворачивается.
Запах ударил в голову молодого упыря. Сейчас, немного отойдя после пережитого, он уже ясно воспринимал действительность, и чутье услужливо подсказало ему: это кровь того человека, что был парализован первым. А сначала Тучко угостил его кровью вислоухого Хомутия, у него, кстати, печень на ладан дышит и сердчишко пошаливает. Зато тот, первый, здоров как бык.
Человеческие болезни (за редким исключением) упырям не страшны, только сильно сказываются на вкусе. Здоровая кровь — деликатес… и лучше всего восстанавливает силы.
Искушение было слишком велико для неопытного, усталого, вторую ночь подряд получающего смертельные ранения упыря. Он нервно обхватил стакан пальцами и влил в себя горячую живительную влагу.
— Довольно, — прохрипел он. — Правда, этого хватит. А где Торкес? — вспомнил он.
— Слева от тебя, в углу. Сегодня в этом доме погиб только он.
— Я… убил?
— Натурально, — подтвердил Хмурий Несмеянович. — Опередил меня. Из всей честной компании именно его я собирался отправить на тот свет без разговоров.
— А почему остальные…
— Да что я, зверь какой, в конце концов? — Тучко выпрямился и отвернулся, но, помедлив, все же ответил: — Они все мерзавцы и ублюдки, почти как я, только все-таки немного похуже меня. Каждый из них заслуживает смерти. Но они — мои солдаты. Моя бригада. Понимаешь?
— Нет, — вздохнул Персефоний и закашлялся.
— Ну и слава богу, незачем тебе, — кивнул Хмурий Несмеянович. — Нам придется уходить отсюда, — сменил он тему, — так что на долгий отдых не рассчитывай. Сейчас я соберу вещи и двинем, а то Гемье и Васисдас остальных приведут. Гном и эльф, — пояснил он.
Персефония больше заинтересовало иное.
— Остальных? — сипло переспросил он, потирая саднящее горло. — Сколько их у тебя в бригаде?
— Гораздо меньше, чем было когда-то, — хмуро ответил Тучко и, вернувшись в комнату, стукнул крышкой сундука и зашуршал тряпьем.
— А Жмур? — спросил Персефоний. — Тоже из бригады?
— Тоже. Да лежи ты спокойно, отдыхай, пока можно! — прикрикнул Тучко.
Персефоний и так уже чувствовал, что пора замолчать. Не из-за горла, хотя и из-за него тоже. Но было в интонации Хмурия Несмеяновича что-то особенное, и он должен был узнать, что именно.
— С этим Жмурием связано что-то еще, верно? Он не просто соратник?
Хмурий Несмеянович не спешил с ответом, и Персефоний уже решил, что ничего не услышит, как из комнаты донеслось приглушенное:
— Он мой брат.
Боль отпустила, но Персефоний был еще слишком слаб и не представлял, как перенесет путешествие, оставалось только уповать на то, что у Тучко есть еще одно убежище в этом же предместье. Отрицательный ответ Хмурия Несмеяновича расстроил его, однако тот заявил:
— Но мы его постараемся найти!
Искали на удивление недолго и целенаправленно. Новым приютом оказался постоялый двор, называвшийся «Трубочное зелье», до которого Персефоний доковылял, опираясь на плечо Тучко. Оставив упыря и мешок с вещами в тени под забором неподалеку от ворот, открытых, несмотря на ночное время, Хмурий Несмеянович сунул ему в руку свой боевой посох и сказал:
— Обожди-ка здесь.
Он решительно направился внутрь. Отсутствовал не более четверти часа, после чего приблизился быстрым шагом и поторопил клюющего носом Персефония:
— Шагом марш, да поживее. Держись в тени.
Он повел упыря не к двери, а мимо конюшни — к окну в боковой стене. Окно было открыто, за ним обнаружилась запертая изнутри комната.
— Залезай.
Персефоний послушался. Тучко отправил вслед за ним свой мешок и проворно запрыгнул сам. Плотно закрыл ставни и шепнул — большинство людей, очутившись в темноте, начинают говорить шепотом:
Ознакомительная версия.
