Ознакомительная версия.
– Не серчай на него, Никитушка, он по глупости, не по злобе… – вновь вмешалась бабка. – А только пока ты с послом о политике беседовал, я тут у обермейстера насчет субчиков наших уточнила. Не было их на дежурстве в ночь! Якобы у себя в казарме спали. Им, вишь, и в голову не приходит, чтоб кто-то самовольно из казармы ночью ушел. Че с них взять, немцы…
Уже темнело. Фонарей на лукошкинских улицах не предусматривалось, но пару раз попадавшиеся на пути стрелецкие дозоры радушно предупреждали, что в городе все спокойно. За поворотом темнел двухэтажный силуэт нашего терема. Вот и родное отделение, почти добрались… Митька первым ступил на деревянный мостик над неглубокой канавой на углу.
– Ой, батюшка воевода… глянь-кось, огонечек бежит! – удивленно выкрикнул он, указывая пальцами вниз.
Я слишком поздно понял, что это может значить… Грохнул такой взрыв! Земля и пламя взлетели в воздух, дымом заволокло все вокруг, нас с Ягой снесло к какому-то забору. Я так врезался спиной, что наверняка выломал пару досок. Рядом вверх тормашками приземлилась Яга, на фоне догорающих огрызков мостка четко вырисовывался ее впечатляющий нос, почему-то утыканный мелкими щепками.
– Поленом неструганым зацепило… – проследив мой взгляд, простонала бабка.
Я полез ей на помощь и едва не рухнул от дикой боли в колене – брюки были разорваны и над коленной чашечкой темнел багровый кровоподтек. Зазвонил пожарный колокол, со стороны отделения бежали стрельцы с факелами, повылезали встревоженные соседи. Нас подняли, осмотрели, затушили огонь… Еремеев приказал своим ребятам порыскать по темным углам, но злоумышленников не нашли. Бабу Ягу так на руках и понесли в терем, я хромал следом, опираясь на стрелецкий бердыш. Черт побери! Вот это уже действительно круто! Заминировать мостик на нашем пути, вовремя поджечь бикфордов шнур, да так, что едва Митька…
– Митька! Где Митька?! Еремеев, задержи своих, нам надо его найти…
– Не кричи, участковый, – глухо ответил старший стрелец, обнимая меня за плечи. – Нет там никого… Мы уж сами все обыскали. Знали, что вас трое было…
– Как это нет?! – уперся я, а сердце сковало скользким холодом. – Он же… первым шел. Вон, говорит, огонек бежит. Я хотел… не успел я… Так грянуло, что земля дыбом! Но Митька… Боже мой, как же это?
Ближайшие парни поснимали шапки. Мы стояли, окруженные толпой народа, чья-то баба заголосила первая, ее рев подхватили остальные, мужики хмурили брови, но кое-где уже раздавались гневные выкрики о «государевых злодеях». Люди поняли: в городе творится что-то противоестественное. Ну, грабеж, разбой, поджог, даже убийство, были делом редким, но все же привычным. А вот взрыв… Это уже акт террора! Это не метод уничтожения отдельно взятой личности, а попытка запугать всех. Лукошкинцев всегда отличала здоровая способность сплачиваться перед лицом общей беды, и народ заволновался, требуя раскрыть дело и примерно наказать преступников. Возмущенные крики становились все громче:
– Че случилось, православные?
– Да Митьку беспутного из милиции убило!
– Как убило?
– На куски разорвало, даже лоскуточков не осталось…
– Ой, бабоньки-и-и!
– Ягу в терем унесли, видать, помрет к ночи.
– А участковый-то где?
– Да здесь стоит, весь пораненный. Ох, не жилец он теперь на свете, не жилец…
– Это кто ж такое злодейство удумал?
– Знамо кто – враги государевы! Сыскной воевода, вишь, многим злодеям хвосты-то прижал, вот они ему и намстили…
– Ой, бабоньки-и-и!..
Импровизированный митинг грозил перерасти в несанкционированный самосуд. Не дожидаясь, пока какой-нибудь горлопан самолично укажет толпе подходящего «преступника», я с помощью стрельцов кое-как вскарабкался на покосившийся забор и обратился к людям:
– Граждане! Послушайте меня, вашего участкового… То, что сейчас произошло, не останется безнаказанным! У меня… погиб друг. Мой напарник, человек, беззаветно преданный службе в милиции… Дмитрий. Не сомневайтесь, я найду виновных. Я никому не позволю…
– Ой, бабоньки-и-и!..
– Да уймите же наконец эту дуру! Террористы, устроившие сегодняшний взрыв, будут найдены и обезврежены. Когда мне понадобится ваша помощь, а она понадобится обязательно, я сам приду и попрошу. А сейчас – расходитесь по домам. Не надо ничего предпринимать, оставьте это дело профессионалам, мы… – Мне было очень трудно говорить. Мы – уже не звучало. Баба Яга приходит в себя в тереме, Митька… Эх, Митя, Митя…
– Летит! – совершенно сумасшедшим голосом заорал кто-то, и с ночных небес в шарахнувшуюся толпу упал непонятный предмет.
При ближайшем рассмотрении все признали в нем обычный лапоть. Минутой позже рядом грохнулся второй.
– Ой, бабонь… оп! – Похоже, тетке действительно заткнули рот.
Все подняли глаза вверх. На самом коньке нашего терема, невероятно изогнувшись, висела долговязая мужская фигура. Судя по ритмичному качанию, она намертво зацепилась штанами.
– М… м… Дм… Митька?! – прозрев, заорал я.
– …а …атюшка …икита …ваныч! – протяжно раздалось сверху.
– Ты живой?!
– …ока… а! …нимите …еня …риста …ади! …ропадаю!
– Граждане! – воспрянул я. – Вот и пришло ваше время помочь родной милиции. А ну, у кого дома самая большая и крепкая скатерть – тащи сюда!
Через пять минут воодушевленные горожане стояли у нашего терема, растянув за края целых шесть больших, расшитых петухами, льняных скатертей с бахромой.
– Митяй! Все готово, падай!
– …оюсь! …друг …е …оймаете? – Высота гасила его крики, да и орать носом вниз, ногами вверх не очень удобно.
Я повернулся к Еремееву:
– Фома, можешь пальнуть из своей пищали?
– Сбить его, что ли? – не понял он. – Дак… на таком расстоянии не промахнусь.
– Не дури! В него стрелять не надо. Просто пальни для острастки… Митька! Слушай меня! Сейчас стрельцы дадут залп и пулями прострелят тебе… ты чем зацепился-то?
– …танами! …олько …не …треляйте …ристом …огом …олю!!! – перепуганно заверещали сверху.
– По штанам! Прямой наводкой! Целься! Пли!!! – командирским голосом опытного артиллериста рявкнул я.
Раздался слаженный залп… в воздух. В ту же минуту с крыши нашего терема, вопя, слетел младший сотрудник лукошкинского отделения милиции. Митька угодил на чью-то растянутую скатерть, два раза подпрыгнул и был подхвачен заботливыми стрельцами. Народ ломанулся потрогать воскресшего героя. На сегодняшнюю ночь Митька, несомненно, занимал ведущее место в графе популярности. Я облегченно вздохнул и позволил Еремееву увести меня в дом. Нога болела страшно, и голова кружилась. Надо позаботиться и о себе. Делом займемся завтра…
Сквозь приоткрытое окно опять доносилось треклятое «ку-ка-ре-ку». Не открывая глаз, я нашарил на стуле у кровати свои штаны, торопливо ощупал карманы с тайной надеждой обнаружить в одном табельный пистолет. Он не доживет до того дня, когда вылупившиеся цыплята скажут ему: «Здравствуй, папа!» Увы, чуда не произошло… Горластая скотина проорала побудку еще раз, спрыгнула с тына и величественно прошествовала во двор. Я со стоном сел и опустил ноги в теплые тапочки. Моя форма, как положено, висела на стуле. Брюки целехоньки, выстираны и отутюжены, к таким «бытовым» чудесам я давно привык. Сама Яга этого не делает, у нее какой-то договор с домовым насчет подобной работенки. А вот то, что на ноге не было и следа вчерашнего ушиба, – несомненная заслуга моей домохозяйки. Видимо, когда я отключился, она, невзирая на собственные страдания, занялась моей «раной». А может, не сама, может, кота ко мне направила, он у нее на все руки мастер. Или на все лапы? Или не на все, а на две передние? Тьфу! Что за чушь лезет в голову? Я встал, наклонил рукомойник, поплескал в лицо водичкой – вроде полегчало. Все, пора за дела.
Одевшись, я толкнул дверь – заперто. Не понял юмора… Толкнул посильнее – за дверью что-то мягко бухнуло об пол. Потом моим глазам предстал заспанный стрелец, видимо, во сне он подпирал дверь спиною.
– А-а-м-м… Доброго утречка, батюшка сыскной воевода!
– Ты что здесь делаешь?
– Вас от лиходеев сторожу, как Фома Силыч приказывали.
– Еремеев, что ли? – раздраженно буркнул я. – А почему спишь на посту?!
– Виноват, ваше благородие! Ненароком… и не заметил как, но всю ноченьку, аки филин, бдил!
– Ладно, свободен. Возвращайся к начальству и доложи, что все нормально. Да, встретишь Еремеева, передай ему, чтоб он порядки свои в отделении не устраивал. Я не младенец, нечего ко мне нянек приставлять.
Парень поклонился, забрал стоящий у лестницы бердыш и убежал. Я медленно спустился вниз. Голова гудит… На Фому неизвестно зачем собак спустил, он же как лучше хотел… Все наперекосяк! Яги в горнице не было. Стол пустой. Выглянув в сени, я убедился, что и Митька куда-то слинял с утра пораньше. Все против меня! Полез в печку, хотел достать углей, разогреть самовар, но зацепился штаниной за ухват. Сначала упал он, больно стукнув меня по пальцам руки, а потом заслонка, которую я, естественно, выронил. Грохоту! Я тихо взвыл и в полном отчаянии опустился на скамью.
Ознакомительная версия.
