В университете меня уже ждали. Прямо в зале перемещений, куда я выпрыгнула, меня встретили хмурый, отводящий взгляд в сторону Елисей Иванович и не скрывающий ядовитой усмешки Модест Владович. Моё сердечко испуганно трепыхнулось и притаилось, руки моментально похолодели, а язык прилип к нёбу. Голову готова дать на отсечение, что ничего хорошего я не услышу.
— Ну что, прошла практику? — декан усмехнулся одной половиной рта. — Вот и молодец, а теперь следуй за нами.
Меня привели в Малый зал, где всегда проходили советы и заседания, связанные с внутренними университетскими разбирательствами. Модест Владович коротким кивком приказал мне встать в центр зала, сам же расположился в мягком кресле по правую руку нашего ректора. Ох, как мне всё это не нравится, как напоминает увиденное во время практики судилище! И что-то мне подсказывает, что пригласили меня отнюдь не как свидетельницу. Я покрепче вцепилась в переданный травницей мешочек.
— Что там у тебя? — лениво поинтересовался декан, глядя на меня как на вошь, попенявшую человеку за то, что он давно голову не мыл и наволочку не менял.
— Травы, подарок от травницы, у которой я практику проходила.
Как я ни старалась, а голос у меня всё-таки дрогнул, да и слова прозвучали жалко, словно я оправдывалась. Фу, даже самой противно стало!
— Елисей Иванович, проверьте мешок, — приказал ректор, и от его холодного тона у меня по спине побежали мурашки.
Целитель подошёл ко мне, мягко положил мне руку на плечо, а когда я подняла голову и посмотрела ему в глаза, ободряюще улыбнулся и шепнул негромко:
— Не волнуйтесь, Вы ни в чём не виноваты.
О многом я хотела расспросить целителя, да времени не было. Елисей Иванович быстро посмотрел содержимое мешка и заверил всех собравшихся, что я держу действительно травы, причём никакой угрозы окружающим они не несут.
— Всё равно заберите их, — приказал декан, пронзив меня до костей вымораживающим взором.
Целитель забрал у меня мешочек, ещё раз улыбнулся, на этот раз виновато, и ушёл, а я осталась одна против всех. Не самое приятное ощущение, но как любит говорить мой папа, всё, что не убивает, делает нас сильнее.
— Итак, перед своей практикой наша студентка Есения Полевая, потомственная ведьма в девятом, по матери, поколении, обвинила нашего студента, Эстебана Рокха, в том, что он якобы полностью уничтожил магический потенциал Элизабет Льёрн.
Якобы?! У меня от возмущения помимо воли по рукам побежали магические всполохи, а огненные отсветы в волосах стали заметнее.
— Есения, если вы не укротите свою магию, мы будем вынуждены поместить вас под антимагический купол, — прикрикнул на меня Модест Владович и продолжил размеренным тоном:
— Более того, Есения надерзила и угрожала мне, своему декану, а также устроила безобразную сцену в кабинете ректора нашего университета.
Часть преподавателей скандализованно охнула, Елисей Иванович опустил голову, леди Моргана поморщилась и мелодично произнесла:
— Учитывая, что Есения и Элизабет были лучшими подругами, не удивительно, что нездоровье одной сразу же сказалось на душевном спокойствии другой.
— Разумеется, — процедил Модест Владович, — именно поэтому я не стал подавать на Есению жалобу, а всего лишь отправил её на практику, дабы она могла усовершенствовать навыки самоконтроля.
Отец благодетель! Может, мне ему в ножки пасть и сапоги лобызать за милость и науку?! Не будь мне так плохо, я бы даже улыбнулась.
— Более того, — продолжал осенним дождём капать на мозг Модест Владович, — мы не стали игнорировать скандальное заявление нашей, пусть и не самой лучшей, студентки и провели доскональное разбирательство, в ходе которого выяснили…
Я затаила дыхание, впившись взглядом в декана.
— Что магический дар Элизабет Льёрн действительно утратила полностью без единого шанса на восстановление хоть минимальных способностей к ведьмовству, чародейству или же банальному целительству.
Лиззи выгорела полностью. Я стиснула зубы, сжала кулаки, но разве это поможет, если сердце в груди рвётся на кровоточащие куски?! Лиззи никогда больше даже свечку взглядом запалить не сможет, не говоря уж про что-то большее. Первая ведьма, передавшая нам свои способности, какой же это удар для самой Лиз, её родных и близких, ведь нет большего несчастья для ведьмы, чем стать пустышкой!
— Также расследование показало, что утрата сил и нарушение энергетического потенциала у Элизабет Льёрн наступили, — декан пристально посмотрел на меня, — в результате проведения оной студенткой запрещённых магических экспериментов, связанных с тёмной магией.
Что?! Да быть такого не может, Лиззи никогда бы не стала связываться с тьмой, она вся была пропитана светом!
— Элизабет призналась в экспериментировании с тёмной магией. Поскольку сие является нарушением законов нашего государства, девушка лишается права изучать любые формы волшебства, чародейства и целительства. Помимо этого на Элизабет поставлено магическое клеймо, запрещающее ей проживать в городах, а её семья должна выплатить штраф в размере сорока тысяч золотом не позднее, чем к концу месяца.
Декан замолчал, глядя на меня с нескрываемым торжеством, а я стояла соляным столпом, тщетно пытаясь осмыслить услышанное. Как же так? Мало того, что Лиззи потеряла всю магию из-за негодяя, у которого всего и достоинств, что смазливая физиономия да родство с деканом, так её ещё и заклеймили преступницей, лишив не только дара, но ещё и чести и даже денег! И это называется справедливый суд?!
— Элизабет действительно призналась в экспериментах с тёмной магией, — прошептала леди Моргана, смаргивая длинными, загибающимися вверх ресницами выступившие на глазах слёзы. — Мы ведь вас предупреждали, такие опыты никогда ничем хорошим не заканчиваются.
— И караются по всей строгости закона, — солидно добавил ректор.
— А как же Эстебан? Она же с ним на свидание ушла!
— Ходить на свидание — не преступление, — отчеканил декан и добавил с ядовитой улыбкой, — преступление — вешаться на шею парню, который тебя и знать не хочет. Преступление — пытаться подчинить его своей воле с помощью тёмных сил. Вот это всё, да, преступление, за которое твоя подруга понесла заслуженное, пусть и суровое, наказание. И так будет с каждым, кто нарушит закон.
— Неправда! — я даже ногой топнула от гнева и отчаяния. — Элизабет никогда и никому на шею не вешалась, это он…
Елисей Иванович щёлкнул пальцами, лишая меня голоса. Какое-то время я пыталась преодолеть чары целителя, но его магия была не в пример сильней моей.
— Я понимаю, тебе сложно принять услышанное, — леди Моргана, махнув рукой на церемониал таких вот разбирательств, спустилась ко мне и заключила меня в душистые объятия, — но нужно смириться, малышка. Элизабет ты уже ничем не поможешь.
Смириться?! Ну уж нет, теперь для меня дело принципа докопаться до истины. Конечно, магию Лиззи это не вернёт, но хотя бы от позорного клейма и грабительского штрафа я её спасу. Призвав на помощь весь свой лицедейский дар, я послушно кивнула и даже кротко улыбнулась. Ничего, пусть Модест Владович и его племянник думают, что им всё сошло с рук, я не отступлюсь. Я отмщу, и мстя моя будет ужасна!
***
Наверное, в каждом университете есть свои легенды, байки и сказания, которые старшекурсники передают новичкам, предварительно стребовав с них страшную клятву держать язык за зубами. В нашем универе жила легенда о Стражах Справедливости, по каким-либо причинам неупокоенным духам, к которым можно было обратиться с призывом о помощи. Как и все неупокоенные, помогали Стражи далеко не всем и весьма неохотно, но уж если соглашались, не было для них дела, с которым они не могли бы справиться. Правда, брали за свои труды они тоже немало, да не золотом (на что оно духам-то), а чем-нибудь гораздо более серьёзным. Могли магию вытянуть, могли год, а то и больше, жизни отнять, могли красоту или удачу забрать. Мало кто рисковал тревожить Стражей Справедливости, только мне-то теперь ничего другого не оставалось. Не могла я хвост поджать и в щель забиться, вычеркнув из памяти подружку, не могла, а потому, терпеливо дождавшись полнолуния, забралась на чердак университета, поминутно сверяясь с раздобытым у одногруппников рисунком, изобразила схему вызова Стража Справедливости и, усевшись прямо на пыльный пол, стала ждать. Через пять минут ожидания у меня заныли колени, протестуя против излишне грубого пола. Я сняла мантию, свернула из неё подобие подушки, повторила речитатив призыва и опять затихла. Ещё через десять минут у меня замёрзли ноги, я стянула ботинки и принялась растирать ступни.
