Для этого в скворечник Алкионею была засажена третья стрела, а дубина иммобилизовала упавшего захватчика как раз на тот срок, что понадобился герою, чтобы скрутить ему конечности. После чего Геракл взвалил громадину на плечи и, отмахиваясь дубиной от подельников гиганта, потащил парня вниз. Но скоро понял, что далеко он с такой ношей не уйдет. Во всяком случае, на это понадобится гораздо больше времени, чем рассчитывают удерживающие свои непрочные позиции олимпийцы.
То, что сделал в этот момент Геракл, конвенция по правам военнопленных назвала бы, вероятно, преступлением, а производители сосательных конфет, совершенно точно, — свежим решением.
Геракл просто сбросил Алкионея с плеч и с горы одновременно, чем подал последующим поколениям заразительный пример и дал повод своему тоже не обделенному силой последователю в схожей ситуации на вопрос: «Что ты с ним сделал?» — цинично ответить: «Я его отпустил». Хотя древнегреческий коммандо, если вдуматься, ничего ужасного не совершил. В окрестностях Олимпа Алкионея можно было сбрасывать хоть с орбитальной станции, ничего бы ему не сделалось.
Более того, к тому моменту, когда Геракл добрался до него у подножия горы, он был энергичен, полон сил и с жаром принялся убеждать героя не делать того, что ему велели боги.
— Подумай сам, — шептал гигант, вися на плечах героя. — Ну какой резон тебе за них вписываться? Сколько раз они тебя подставляли! Сколько они тебя гнобили! Сумасшествие свое помнишь, детей, убитых из-за него? Кто на тебя его наслал? Они! Подставили ведь, подставили, чтобы в рабство загнать! А двенадцать лет у Эврисфея кто над тобой глумился? Они! А в море тебя кто сейчас чуть не утопил? Тоже они! И ты все это им прощаешь?!
Геракл продолжал неспешно шагать прочь от Олимпа.
— Ну подумай, подумай! В твоих руках сейчас судьба мира. Придем мы, придут титаны, все изменится. Люди больше не будут игрушкой кучки завистливых, злобных, зажравшихся типов, возомнивших о себе невесть что. Они же убивают, насилуют, грабят — делают с людьми что вздумается. И ты, самый сильный и смелый из людей, хочешь их спасти?
Выбор Геракла нельзя назвать бесспорным, но с одной позиции он точно был безупречен. Герой не мог обмануть ожидания тех, кто на него надеялся. Пусть даже это были безжалостные боги. Вынесенный в соседнюю Беотию Алкионей резко сдал в борьбе за живучесть и не смог ничего больше противопоставить ни стреле, ни дубине Геракла. Гея не сумела опередить героя и не успела защитить гигантов от смертных. По большому счету, основная часть работы была уже выполнена: открытие совершено, на практике доказано, оставалось только запустить его в тираж.
Вернувшись на Олимп, Геракл обнаружил там эдакий античный Сталинград, в котором в полном соответствии с земным аналогом шли уличные бои и никто из противников не мог добиться решающего перевеса. В ходе перестрелки (камнями с одной стороны и чем попало — с другой) город был практически стерт с лица горы. И обе стороны ожидали — вернется Геракл или нет — с тревогой не меньшей, чем Малыш Карлсона. И Геракл вернулся.
Повторно ободрившиеся небожители снова пошли вперед, и на этот раз уже началось настоящее кровопролитие. Хотя счет первыми открыли гиганты. Порфирион, числившийся заместителем Алкионея, так врубился в выбирающихся из развалин ДК богов, что те чуть было не полезли обратно. Проскочив с ходу изготовившуюся обороняться Афину, Порфирион очутился один на один с безоружной Герой. Гигант сбил даму с ног и собирался вязать ее по рукам и ногам, как было предписано. На беду, никого из небожителей, кроме Эрота с его игрушечным луком, поблизости не оказалось. Страшное оружие в мирное время, в реальном бою этот шпалер был даже не смешон, как не смешон китайский веер, молотя которым по спине грабителя, негодующая дамочка пытается остановить здоровенного детину.
Тем не менее, Эрот без раздумий выстрелил своей золотой стрелкой в печень Порфириону, что привело к последствиям, с одной стороны, абсолютно логичным, а с другой весьма неожиданным. Гигант раздумал дополнять костюм Геры еще парой веревок, а, наоборот, сорвал с нее всю имевшуюся одежду и, как стало понятно по его нехитрым манипуляциям со своим одеянием, собрался реализовать внезапно вспыхнувшую страсть прямо на месте. Гера от испуга заверещала так, что на мгновенье остановились все принимавшие участие в драке.
Зевс отбросил наглеца залпом из перуна, но это вряд ли удержало бы тут же поднявшегося Порфириона от святотатства, если бы не Геракл. С педагогической точки зрения, может, и неплохо было бы позволить мизансцене дойти до логического завершения, чтобы хоть кто-то из небожителей смог почувствовать себя в шкуре простого смертного. Тем более что Зевс, израсходовав даже годовой запас молний, вряд ли смог бы скинуть разгоревшегося гиганта со своей супруги.
Но Геракл в очередной раз продемонстрировал редкое благородство. В момент нападения на Геру он только-только появился на центральной площади города. Однако умудрился послать через всю площадь стрелу, угодившую Порфириону точнехонько в лоб. Чем спас первую чету страны от несмываемого позора. Гигант рухнул и больше не встал, и это был переломный момент в сражении.
Гигант Эфиал, схватившийся с Аресом, одолел бога войны и свалил того на землю, но сначала Аполлон попал ему своей стрелой в левый глаз, и тут же Геракл своей — в правый. Дальше началось просто избиение нападавших. Герой методично уничтожал врагов одного за другим.
Дионис приложил Эврита своим оплетенным плющом посохом-тирсом, и тут же смертельный удар дубиной нанес с другой стороны Геракл. Геката, размахивая факелами, подпалила волосатого до невозможности Клития — Геракл прервал его страдания стрелой. Гефест плеснул на косоглазого Миманта расплавленным оловом — Геракл был тут как тут. Афина удачно приложила Палланта камнем и снова Геракл поставил победную точку в этой комбинации.
Со стороны это все очень напоминало перешедшую в разборку стрелку, на которую все участники приехали без стволов, кроме здорового бородатого мужика, захватившего с собой гранатомет. В побоище не участвовали лишь не выносившие насилия Деметра и Гестия. Все остальные вышли на тропу войны. Даже старушки-мойры так лихо орудовали прихваченными с кухни медными пестами, что можно было задуматься, в каких забавах эти леди провели свою молодость.
Гиганты не выдержали натиска и, теряя бойцов одного за другим, побежали. Вслед им с горы летели камни и проклятья, а вскоре был отряжен в погоню и карательный отряд во главе с Зевсом. Отступающих настигли и перебили, не пощадив никого. И если восстание титанов было потоплено в крови, то бунт гигантов был ею просто залит, как среднерусские деревни Московским морем.
Разумеется, после победы все оказалось героями. Все бились как львы, бесстрашно и неутомимо, каждый разливался соловьем, рассказывая о своих подвигах на защите конституционного порядка. Даже мойры по окончании боевых действий потребовали выгравировать на своих медных пестиках по звездочке, утверждая, что от их рук пали гиганты Атрий и Тоон.
Как ни странно, никаких оргвыводов из случившегося сделано не было. Восстание гигантов, как и всякое народное возмущение в тоталитарной стране, постарались замолчать, сделав вид, что ничего не было. Поэтому привлекать к событию лишнее внимание последующими разбирательствами было невыгодно в первую очередь самим небожителям. Тем более что по большому счету и разбираться-то было уже не с кем. Все гиганты погибли в бою, а их идейному вдохновителю Гее было абсолютно по барабану, как к ней относятся на Олимпе. Поделать с ней Зевс и компания все равно ничего не могли.
Зато — вполне в рамках небесной логики — ничего не получил за свой подвиг Геракл. Единственной наградой героя стала врученная ему перед строем медаль «За оборону Олимпа». По сравнению с теми благами, которые порой за самые ничтожные услуги небожителям получали прочие смертные, медная побрякушка была даже унизительна. К тому же, согласно особому предписанию, ее у владельца сразу же и отняли, убрав на хранение в дальний сейф. С Олимпа на землю Геракл спустился, как и пришел, ни с чем.
Мировая литература за прошедшие от Геракла до наших дней века самым дотошным образом разжевала, каким образом возможно развлечь себя любимцу муз, пока Аполлон не требует его к так называемой священной жертве. Но, как ни странно, нигде в этом шабаше кириллицы, латиницы и прочей арабской вязи не встречается даже полуслова о том, что может себе позволить джентльмен, когда Аполлон свое с него уже получил. То ли случаи выживания работников культуры после подобного жертвоприношения были настолько редки, что составить сколько-нибудь правдоподобную статистику не представлялось возможным, то ли после общения с божеством этот субъект уже не представлял для общества ни малейшего интереса. Проще откопать инструкцию, как жить после смерти, чем описание хеппи-энда божественного налогообложения.
