Теперь уже не было сомнения в том, что содержимое воздушного мешка оживает сейчас под женскими руками. Волынку становилось удержать сложно, как штурвал во время шторма, она начинала проявлять собственный характер и играла уже почти без посторонней помощи. Из четырех трубок разной формы и длины, торчавших из ее бока, по очереди вырывались такие потоки воздуха, что будь рыжая чуть более хрупкой и слабой — не устояла бы на ногах. Причудливая короткая труба с утолщением на конце выпускала западный ветер, отполированный до глянцевого блеска полый стебель бамбука — восточный, резная трубка из каменно-твердого черного дерева — южный, а белоснежная костяная дуга, испещренная выжженными в ней символами, — северный. Магическое представление хоть и длилось всего несколько минут, но произвело на всех без исключения присутствующих неизгладимое впечатление, а после него девушка обессиленно выпустила инструмент, и он вновь неодушевленной вещью упал к ее ногам. Казалось, Шивилла сама была готова устало сползти на палубу, но она удержалась и, тяжело переводя дыхание…рассмеялась. Победно, весело, от души так…и немного жутковато расхохоталась.
— Чего встали, ротозеи? — чуть севшим голосом выдала она, через силу прекращая смеяться и утирая тыльной стороной ладони пересохшие губы. — Ловите ветер!
— Что же ты наделала… — прошептал Лауритц, нервно сжав руки так, что аж костяшки пальцев побелели. — Что ты сделала?! — повторил он уже намного громче, слегка встряхнув девушку за плечи, сомневаясь в том, что она его хорошо слышит и понимает.
— Я сделала то, что всегда хотела сделать, — огрызнулась она, гордо вскинув голову и вполсилы толкнув доктора ладонью в грудь, — но ты мне в этом тоже немало помог, без тебя бы у меня ничего не получилось. Видишь, отец… — выкрикнула Гайде, возведя глаза в небо…а потом одумалась и повторила уже глядя вниз, в воду: — Вот видишь, отец, теперь я стала настоящей владычицей морской!..
Но бескрайние морские просторы, к которым она обращалась, кажется, оказались с ней не вполне согласны. Вода, до этого радовавшая глаз кристальной прозрачностью, в аквамариновой толще которой можно было разглядеть снующие на небольшой глубине косяки серебристых рыб, вдруг преобразилась. Чистый хрусталь обратился в ртуть. Поверхность воды, по которой только что весело перекатывались, догоняя друг друга, пенные барашки, стала похожа на слой смятой фольги, в которой больше не отражалось небо, под которой не было видно ничего, рельеф которой изменялся ежеминутно. Небо за секунды потемнело, словно бы солнце спрятало свой лик, не желая видеть это мерзкое, противоестественное действо, а на горизонте выросла черная стена. Надвигался шторм.
Ларри попятился с капитанского мостика. Там первый помощник что-то кричал капитанше, а она не менее громко кричала в ответ, но рыжий уже не слышал, о чем они спорят, тем более что через пару секунд их голоса потонули в раскате грома. А еще через мгновенье небо перечертила первая молния, которая, как казалось со стороны, ударила аккурат в пространство между двумя кораблями-преследователями. Если бы судовой врач был попугаем, он спрятался бы с перепугу в капитанской каюте…но он был человеком и понимал, что в четырех стенах от надвигающейся опасности не укрыться. Сколько себя помнил, доктор Траинен никогда не проявлял особой религиозности и верил в науку и силу человеческого разума гораздо больше, чем во все известные ему приметы вместе взятые. Но сейчас он впервые в жизни испытал острую потребность испросить помощи у каких-нибудь высших сил. Жаль только, что в должностных инструкциях на флоте ни слова не написано о том, на какой угол положено молиться в подобных ситуациях… Черт возьми, да нигде не написано правил на тот случай, если ваш капитан с помощью Морского Дьявола призвал чудовищный шторм!..
Думать о глобальном у простого врача не было сил, поэтому ему в голову сразу пришло несколько мелких насущных вопросов. Первым делом он попросил у боцмана связку ключей, ведь тот был так занят, что даже не спросил, зачем…наверное, даже не обратил внимания на то, кому их отдал. Потом Ларри всунул добытое богатство суетившемуся на палубе Армину со словами:
— Держи. Выжди чуть-чуть, а потом спустись вниз и по-тихому выпусти папашу своего.
— Ты хочешь Хельмута капитаном?.. — удивился мальчик.
— Тише!.. Я хочу капитаном хоть кого-нибудь вменяемого. Но не его. Просто там сейчас будет слишком опасно, а я не хочу, чтобы он там один убился. А то он или захлебнется, или опять головой приложится, а второй раз он вряд ли уже переживет так же хорошо…
Дав это наставление и искренне понадеявшись но то, что в общей суматохе никто никого предателем не сочтет, Лауритц, балансируя на шаткой палубе, припустил в лазарет. В конце концов, у него там тоже было много ценных личных вещей (как сказал бы кое-кто, — «подарочков»), которые он хотел спасти или просто обезопасить. Но было уже поздно. Как только силуэт судового врача в дверном проеме высветился очередной молнией, корабль качнуло так, что он еле удержался на ногах, повиснув на дверной ручке. А «Сколопендру» в свою очередь опять тряхнуло еще и еще раз, так, словно бы она была игрушкой в руках капризного ребенка, которому надоело играть, напрягая фантазию, и теперь захотелось просто сломать надоевший кораблик. Дверь лазарета хлопнула, едва не лишив доктора пальцев одной руки, подвесные койки на стенах пораскрывались, а у одной даже оборвались натянутые цепи. Распахнулся один из шкафчиков, и на пол посыпались вещи. Книги распахивались на случайных страницах и тут же мокли в нахлынувшей из-под двери воде, склянки с разными препаратами со звоном разбивались, разбрызгивая свое содержимое и распространяя резкий запах. Ларри это привело в тихий ужас, заслонив лицо рукой от осыпающихся осколков, он попытался прошмыгнуть обратно за дверь, но получилось у него это только со второго раза. Сперва судно опять пришло в движение таким образом, что врач оторвался от пола и сумел на долю секунды ощутить всю прелесть полета…прежде чем приложиться о стенку.
— Что же ты наделала… — как мантру повторял он, выбираясь, наконец, на верхнюю палубу. Почти выползая, дюйм за дюймом передвигая руки, судорожно вцепившиеся в леера, ведь палуба уже буквально ходила ходуном. — Что же ты наделала, и никто тебя не остановил…почему Я тебя не остановил… Что же ты… Что же ты такое?..
Наверху уже шел ливень, но доктор промок до нитки настолько быстро, что даже не успел этого заметить. Крики тонули в раскатах грома и заглушались сплошной стеной дождевой воды, но все еще можно было различить, как капитанша, с помощью еще двух пар рук управлявшаяся с рулевым колесом, вещала что-то о том, чтобы «опередить ветер» и «идти на шаг впереди шторма». Хорошо, конечно, что она даже в такой ситуации сохраняла оптимизм…но пора было бы признать, что как бы им ни хотелось виртуозно оседлать шторм, он уже не нес судно перед собой, а проглотил его целиком. Вот уж и молнии сверкали синхронно с громом, а прямо над мачтами «Золотой Сколопендры» на низко нависшем свинцовом небе четырехвостым вихрем кружилось что-то нехорошее…
— Шивилла! — крикнул Траинен, сделав еще несколько шагов вперед, но сам себя не услышал за оглушительным рокотом. — Шивилла!!!.. — и прямо в лицо его хлестнула волна, легко перекатившаяся через кормовую надстройку.
А мадам Гайде теперь кричала, и боцман, перекрикивая ненастье, повторял ее команду о том, чтобы все привязали себя к мачтам или мостику. Да, было бы очень неплохо так сделать… Но опять поздно. «Слишком поздно» — пронеслось у всех в головах (ну, это если цензурно выражаться), когда люди обернулись и увидели волну, которая накатывала сзади. Никто не считал, но это, наверное, и был Тот Самый Девятый Вал, наводящий суеверный страх на всех моряков…
Волна-убийца накрыла «Золотую Сколопендру» целиком, глуша крики и смывая не сумевших удержаться людей за борт. Вода… Текучая, податливая, в конце концов, жидкая…ни один из этих эпитетов не подходил сейчас для того, чтобы охарактеризовать бушующую водную стихию. Только сейчас судовой врач в полной мере понял рассказ о воде, которая может быть твердой, как гранит… Когда его захлестнуло волной, ощущение было словно от неслабого удара о землю. Оглушенный и ослепленный, лишенный возможности вдохнуть воздуха, лекарь перестал ориентироваться в пространстве, позабыл, где верх, а где низ, ему померещилось, что флейт совершил кульбит и опрокинулся кверху дном. В следующий момент Ларри не услышал, а скорее почувствовал, как что-то с треском сломалось, сперва даже испугался, что рука, но потом оказалось, что всего лишь какая-то часть рангоута, за которую он так неудачно успел ухватиться. Потеряв всякую опору, обволакиваемый колоссальной массой воды и увлекаемый ею в неясном направлении, он не мог сопротивляться течению. Холодная мутная зелень сплошной пеленой застилала глаза, а тело словно было заключено в сплошную, монолитную массу бутылочного стекла, но через секунду все опять изменилось. Еще один удар, опять немаленькой силы, Лауритцу удалось во что-то вцепиться, и он, к своему счастью, почувствовал, что снова находится на воздухе. Правда, ненадолго. Доктора то и дело захлестывало с головой, руки крепко сжимали что-то мокрое, шершавое на ощупь, а ноги скользили по практически отвесной поверхности, тщетно пытаясь во что-то упереться. Так быть не должно. Он на чем-то висел, но где именно — в творящемся вокруг кошмаре было трудно что-то понять. Едва придя в себя, Ларри начал дышать. Он часто вдыхал и коротко, резко выдыхал, потому что понимал, что если сейчас захлебнется в очередной волне, то ему тут же придет конец. И старался не разжимать онемевших пальцев, хотя силы покидали его очень быстро…
