— Милостивец мой,-ответствовал незнакомец,все еще подрагивая магнитами, — зовусь я Добриций;я пустынник-отшельник, вернее, был таковым; провел я в пустыне шестьдесят и семь лет в размышлениях благочестивых.Но как-то утром одолело меня сомнение,правильно ли я поступаю,удалившись от мира? Смогут ли все мои бездонные размышленья и вся пытливость моя духовная удержать хоть одну заклепку от выпадения?Не есть ли первейший мой долг нести помощь ближним,а о собственном спасении мыслить во вторую лишь очередь? Ужели…
— Ладно,ладно,пустынник,-остановил его Трурль.-Состояние твоего духа в то утро мне, в общем-то, ясно. Рассказывай, что было дальше.
— Отправился я на Фотуру,где свел случайно знакомство со знаменитым конструктором по имени Клапауций.
— Ах, может ли это быть? — воскликнул Трурль.
— Что ты сказал, господин мой?
— Так, ничего! Продолжай.
— То есть познакомился я с ним не вдруг;он был большой вельможа,ехал в автокарете,с коей мог толковать,как я с тобою;и вот, когда я, непривычный к городскому движению,замешкался посреди улицы, карета сия изобидела меня весьма непристойным словом,и я мимо воли огрел ее посохом по фонарю;тут она взъярилась уже не на шутку,однако ж седок усмирил ее,а меня пригласил внутрь.И рассказал я ему,кто я,и почему покинул пустыню,и что не знаю я, как должно мне теперь поступать;он же намерение мое похвалил и представился сам, а после пространно рассказывал о трудах своих и творениях;под конец же поведал мне претрогательную историю Хлориана Теоретия, двухименного Ляпостола,достославного мыслянта и мудролюба,коего печальной кончины он сам был свидетелем.Изо всего,что сказывал он о «Писаниях» сего Великого Робота, особливо запала мне в душу история об энэсэрцах.Случалось ли тебе, милостивец, слышать о сих созданиях?
— Разумеется. Речь идет о единственных в Космосе существах, достигших Наивысшей Ступени Развития, не так ли?
— В точности так,господин мой, познания твои преизрядны!И вот,сидючи рядом со славным Клапауцием в его карете(которая беспрестанно ужаснейшие проклятия изрыгала в толпу,неохотно уступавшую нам дорогу),подумал я,что кто-кто,а сии существа,столь разумные, что дальше уж некуда, наверное знают, как должно поступать,ежели ощущаешь такой позыв к добру и такое желание оказывать его ближним,как я.И я немедля осведомился у Клапауция,где обитают энэсэрцы и как их найти?Он же лишь усмехнулся как-то странно,покачал в задумчивости головою и ничего не ответил.Я не посмел переспрашивать;но после,когда мы уже сидели в корчме за жбаном ионной похлебки(ибо карета,вконец охрипнув, обезголосела и дальнейшее путешествие пришлось вельможному Клапауцию отложить до следующего дня),благодетель мой повеселел и,глядя на пары, кои лихо отплясывали киберантеллу под веселые звуки оркестрика, почел за благо довериться мне и такую поведал историю… Но не утомил ли тебя мой рассказ?
— Да нет же, нет! — живо возразил Трурль. — Я весь внимание.
«Почтеннейший мой Добриций!- молвил господин Клапауций в оной корчме,когда с танцоров уже искры сыпались градом.-Знай,что история несчастного Ляпостола тронула меня до глубины души и я решил,что должен без промедленья отправиться на поиски оных существ,превосходно развитых, неизбежность появления коих обосновал он чисто логически и теоретически.Главную, однако, трудность сего предприятия видел я в том, что всякая космическая раса мнит себя самое наиболее развитой,так что расспросами я ничего не добьюсь; лететь же на авось было бы потому рискованно, что в Космосе,как следовало из моих вычислений, имеется около четырнадцати сантигигагептатрибиллионардов вполне разумных обществ,так что сам видишь, что с отысканием нужного адреса имелись определенные трудности.Рассматривал я это дело так и эдак,рылся в библиотеках и старинных фолиантах,пока не нашел наконец одно важное указание в сочинениях некоего Трупуса Бредониуса, который тем отличался, что пришел к тем же выводам,что и Ляпостол, только на триста тысяч лет раньше,но в совершенном оказался забвении.Отсюда видно,что нет ничего нового под любым из солнц, и даже кончил Трупус так же,как Хлориан…Впрочем,это не суть важно. Из этих с трудом разобранных мною обрывков я дознался,как искать энэсэрцев. Бредониус доказывал,что надобно обшаривать звездные скопища, стремясь обнаружить нечто совсем невозможное; и ежели таковое отыщется,можно не сомневаться,что там-то они и находятся.Спору нет, указание это было по видимости темным,но для чего дана нам ясность ума? Я не мешкая снарядил корабль и пустился в дорогу.Об испытаниях,постигших меня в пути,умолчу;скажу лишь, что в конце концов я приметил в звездной пыли звезду, тем отличную от всех прочих,что она была квадратная.Ах! Сколь же я был изумлен! Ведь каждый младенец знает,что звезды все до единой круглые и о какой-либо их угловатости, да еще строго квадратной,и думать нечего! Я немедля подвел корабль к небывалой звезде и вскоре заметил планету,тоже четырехугольную и к тому же снабженную по углам оковками с замочными скважинами. Чуть поодаль кружила другая планета,уже совершенно обычная;наведя на нее зрительную трубу,я увидел шайки роботов,которые ломали кости собратьям; таковое зрелище не слишком склоняло к высадке. Поэтому я вернулся к оставшейся за кормой сундукастой планете и основательно обшарил ее дальноглядом.И сколь же сладостная меня охватила дрожь, когда на одной из ее колоссальных оковок я обнаружил увеличенную в окулярах, искусно вырезанную монограмму, что из трех состояла букв: НСР!
— О небо! — сказал я себе. — Это здесь!
Однако, обращаясь вокруг планеты до головокружения,я не мог отыскать на ее песчаных равнинах ни души и,приблизившись на расстояние шести миль,различил скопление темных точек, которые в поле зрения сверхтелескопа оказались обитателями оного небесного тела.Было их около сотни;они валялись вразброс на песке,и эта безжизненность изрядно меня встревожила; но я убедился, что время от времени то один,то другой с наслаждением почесывается; столь очевидные признаки жизни склонили меня к высадке. Я не мог дождаться, пока ракета — как обычно, раскалившаяся в атмосфере — остынет, выскочил из нее, перепрыгивая через три ступеньки, и устремился к туземцам, крича на бегу:
— Извините! Это здесь Наивысшая Ступень Развития?!!
Никто,однако, и ухом не повел. При виде такого безразличия я оторопел,а затем внимательно огляделся вокруг.Равнину заливало сиянье квадратного солнца.Из песка тут и там торчали какие-то поломанные колесики,пучки соломы, бумажки и прочий мусор,а туземцы покоились среди него как попало, кто на спине, кто на животе,а один из лежавших поодаль даже задрал обе ноги и небрежно целился ими в зенит.Я обошел вокруг того, что лежал поближе. Он не был роботом,но не был и человеком — или другим каким-нибудь белковцем из вида трясучих.Правда, лицо у него было довольно пухлое, с румяными щеками, но вместо глаз- две маленькие свирели,а в ушах- кадильница, обволакивающая его облаком благовонного дыма.На нем были орхидеевые штаны с синими лампасами, обшитыми клочками грязной, исписанной бумаги,а на ногах что-то вроде полозьев; в руках он держал пряничную глазурованную бандуру, с напочатым грифом, и при этом тихо и равномерно храпел. Протирая глаза, слезившиеся от дыма кадильницы, я попробовал прочесть каракули на бумажках, вшитых в лампасы штанов; но разобрать удалось лишь некоторые. Надписи были довольно странные, например:№7- БРИЛЛИАНТ-ГОРА ВЕСОМ СЕМЬ ЦЕНТНЕРОВ;№8 — ДРАМАТИЧЕСКОЕ ПИРОЖНОЕ:ПОЕДАЕМОЕ,РЫДАЕТ,ЧИТАЕТ МОРАЛЬ ИЗ БРЮХА, ЧЕМ НИЖЕ СПУСТИЛОСЬ,ТЕМ ВЫШЕ ПОЕТ;№10- ГОЛКОНДРИНА ДЛЯ ДЮМБАНИЯ, ВЗРОСЛАЯ,- и другие, коих я уже не припомню.Когда же, изрядно всем этим ошарашенный, я дотронулся до одной из бумажек, в песке у самой ноги лежащего образовалась воронка и тоненький голосок оттуда спросил:
— Что, уже?
— Кто это? — воскликнул я.
— Это я, Голкондрина… начинать?
— Нет, не надо!- поспешно ответил я и отошел от этого места.
У следующего туземца голова была в виде колокола с тремя рогами- и дюжина рук, побольше и поменьше, причем две маленькие массировали ему живот; уши длинные и оперенные;на голове- шапка с небольшим пурпурным козырьком, на котором кто-то невидимый ссорился,должно быть,с другим невидимым; то и дело взлетали и разбивались маленькие тарелочки;а под спину было подложено что-то вроде бриллиантовой подушечки-думки. Субъект этот, когда я остановился возле него,сорвал с головы один рог,понюхал и, отшвырнув его с неудовольствием, насыпал себе внутрь горсть грязного песка.Совсем рядом лежало нечто, что я поначалу принял за двух близнецов;потом решил, что это обнявшиеся возлюбленные, и хотел уже деликатно удалиться, но оказалось, что это просто-напросто была не одна особа,и не две, а полторы. Голова у нее была вполне обычная,человеческая, только уши поминутно отрывались и порхали вокруг, трепыхаясь,как бабочки.Веки были опущены, зато многочисленные бородавки на лбу и щеках, снабженные крохотными глазками,пялились на меня с явной неприязнью.Грудь у странного этого существа была широкая, рыцарская, со множеством дыр, словно бы кое-как просверленных,- из них торчала облитая малиновым сиропом пакля; нога всего лишь одна,зато крайне толстая, обутая в сафьяновую туфлю с бархатным колокольчиком;у его локтя высилась груда огрызков то ли от груш, то ли от яблок.Все более изумляясь, шел я дальше и встретил робота с человеческой головой,в носу у которого торчал малюсенький органчик с рыбками; второй лежал в луже клубничного варенья, а у третьего в спине была открытая створка,за которой виднелось его кристаллическое нутро; там разыгрывали любопытные сцены какие-то заводные гномики, но то, что они вытворяли, было так непристойно, что я зарумянился от стыда и отскочил как ошпаренный.При этом я потерял равновесие и упал;вставая же,прямо перед собой увидел еще одного обитателя планеты:совершенно голый, он чесал себе спину золотою чесалкой и при этом блаженно потягивался,хотя головы у него не было. Последняя,отодвинутая на удобное расстояние,с шеей в песке, считала языком зубы в широко открытом рту. Лоб у нее был медный с белой каемкой, в одном ухе серьга,в другом прутик,а на прутике надпись печатными буквами:МОЖНО. Сам не зная почему, я потянул за прутик,и вслед за ним из уха этого голого существа показалась нитка с леденцом и визитной карточкой,на которой стояло: ДАЛЬШЕ! Я тянул,пока нитка не кончилась,-на конце у нее болталась маленькая бумажка, и тоже с надписью: ЧТО, ИНТЕРЕСНО? А ТЕПЕРЬ ВОН!
