Поверженный, хныкающий враг, размазывающий кровь по лицу. Печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки. Уверенность в своих силах и радость победы нужны ученому не меньше, чем боксеру на ринге.
Раз, два, три; вдох, пауза, выдох, пауза; раз, два, три; левой, левой.
5
— Олаф!
В дверях — сияющая, блистательная Эльза. До чего она хороша — юная Афродита, рожденная в растворе регенерационной ванны.
Белое платье на фоне ствола. «Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?»
— Здравствуй, дорогая. — Это совсем не такой поцелуй, каким обычно обмениваются супруги в день бриллиантовой свадьбы.
— А ну, покажись. Ты великолепно выглядишь. Не пришлось бы мне нанимать телохранителей, чтобы защищать тебя от студенток.
— Чепуха! Имея такую жену…
— Пусти, ты мне растреплешь прическу.
Он идет по комнатам, перебирает книги в шкафу, рассматривает безделушки на Эльзином столике, с любопытством оглядывает мебель, стены. Все это так привычно и вместе с тем так незнакомо. Как будто видел когда-то во сне.
— Новое увлечение? — спрашивает он, глядя на фотографию юноши в мешковатом комбинезоне, стоящего у трапа ракеты.
В глазах Эльзы ужас.
— Олаф! Что ты говоришь?!
Кларенс пожимает плечами:
— Я не из тех, кто ревнует жен к их знакомым, но посуди сама… манера вешать над кроватью фотографии своих кавалеров может кому угодно показаться странной. И почему ты так на меня глядишь?
— Потому что… потому что это Генри… наш сын… Боже! Неужели ты ничего не помнишь?!
— Я все великолепно помню, но у нас никогда не было детей. Если ты хочешь, чтобы фотография все-таки красовалась здесь, то можно придумать что-нибудь более остроумное.
— О господи!!
— Не надо, милая. — Кларенс склонился над рыдающей женой. — Ладно, пусть висит, если тебе это нравится.
— Уйди! Ради бога, уйди, Олаф. Дай мне побыть одной, очень тебя прошу, уйди!
— Хорошо. Я буду в кабинете. Когда ты успокоишься, позови меня…
…События и даты, лица знакомых, прочитанные книги, обрывки кинофильмов, физические константы, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы. Белое платье на фоне ствола. «Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?» Красные розы, теорема Лангрена, печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки, радость победы!..
Нет, он решительно не понимает, что это взбрело в голову Эльзе…
Празднично накрытый стол. Рядом с бутылкой старого вина — свадебный пирог. Два голубка из крема держат в клювах цифру 75.
— Посмотри, что я приготовила. Этому вину тоже семьдесят пять лет.
Слава богу, кажется, Эльза успокоилась. Но почему семьдесят пять?
— Очень мило, хотя и не вполне точно. Мне не семьдесят пять лет, а сто, да и тебе, насколько я помню, тоже.
Опять этот странный, встревоженный взгляд. Он отрезает большой кусок пирога и наливает в бокалы вино.
— За бессмертие!
Они чокаются.
— Мне бы хотелось, — говорит Кларенс, пережевывая пирог, — чтобы ты в этом году обязательно прошла инверсию. У тебя перегружен мозг. Поэтому ты выдумываешь несуществовавшие события, путаешь даты, излишне нервозна. Хочешь, я завтра позвоню Леруа? Это такая пустяковая операция.
— Олаф, — глаза Эльзы умоляют, ждут, приказывают, — сегодня двадцать третье августа, неужели ты не помнишь, что произошло семьдесят пять лет назад в этот день?
…События и даты, лица знакомых, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы…
— Двадцать третьего августа? Кажется, в этот день я сдал последний экзамен. Ну, конечно! Экзамен у Элгарта, три вопроса, первый…
— Перестань!!!
Эльза выбегает из комнаты, прижав платок к глазам.
«Да… — Кларенс налил себе еще вина. — Бедная Эльза! Во что бы то ни стало нужно завтра повезти ее к Леруа».
Когда Кларенс вошел в спальню, Эльза уже была в постели.
— Успокойся, дорогая. Право, из-за всего этого не стоило плакать, — он обнял вздрагивающие плечи жены.
— Ох, Олаф! Что они с тобой сделали?! Ты весь какой-то чужой, не настоящий! Зачем ты на это согласился?! Ты ведь все-все забыл!
— Ты просто переутомилась. Не нужно было отказываться от инверсии. У тебя перегружен мозг, ведь сто лет — это не шутка.
— Я тебя боюсь такого…
«…Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?»
6
Зловещее дыхание беды отравляло запах роз, путало стройные ряды уравнений. Беда входила в сон, неслышно ступая мягкими лапами. Она была где-то совсем близко. Не открывая глаз, Кларенс положил руку на плечо жены.
— Эльза!
Он пытался открыть ее застывшие веки, отогреть своим дыханием безжизненное лицо статуи, вырвать из окостеневших пальцев маленький флакон.
— Эльза!!
Никто не может пробудить к жизни камень.
Кларенс рванул трубку телефона…
— Отравление морфием, — сказал врач, надевая пальто. — Смерть наступила около трех часов назад. Свидетельство я положил на телефонную книгу. Вон оно, на столике. Там же я записал телефон похоронного бюро. В полицию я сообщу сам. Факт самоубийства не вызывает сомнений. Думаю, они не будут вас беспокоить.
— Эльза! — он стоял на коленях у кровати, гладя ладонью холодный белый лоб. — Прости меня, Эльза! Боже, каким я был кретином! Продать душу! За что? Стать вычислительной машиной, чтобы иметь возможность высмеять этого болвана Леви!.. Печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки. Радость победы, теорема Лангрена, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы… этого болвана…
Кларенс протянул руку и взял со столика белый листок.
В двенадцать часов зазвонил телефон.
Стоя на коленях, Кларенс снял трубку.
— Слушаю.
— Алло, Кларенс! Говорит Леруа. Как вы провели ночь?
— Как провел ночь? — рассеянно переспросил Кларенс, вертя в руке свидетельство о смерти, исписанное на обороте математическими символами. Отлично провел ночь.
— Самочувствие?
— Великолепное! — Ровные строчки уравнений, не уместившихся на свидетельстве, покрывали листы телефонной книги, лежащей на подушке рядом с головой покойной. — Позвоните мне через два часа, я сейчас очень занят. Мне, кажется, удалось найти доказательство теоремы Лангрена.
Леруа усмехнулся и положил трубку.
— Ну как? — спросил Крепс.
— Все в порядке. Операция удалась на славу. Тревожных симптомов нет.
— Так это вы, молодой человек, пойдете на ходовые испытания? Очень приятно познакомиться, очень приятно… Нет, меня поздравлять не с чем, выход на пенсию не такое уж радостное событие… Конечно, в первый раз вам будет трудно, но ничего, справитесь. Вы напрасно об этом говорите. Если мои советы могут быть вам полезны, я с удовольствием это сделаю. Да, мне много раз приходилось сдавать механизмы на кораблях.
Кстати, учтите: моряк торгового флота никогда не называет судно, на котором он плавает, кораблем. Для него это шип, коробка или лайба, будь оно даже роскошным теплоходом с дизелем мощностью двадцать тысяч лошадиных сил. В этих названиях таится суровая нежность, не терпящая сантиментов, заставляющая молодожена называть свою юную супругу старухой. Но так можно говорить только о своем судне.
Корабль — слово официальное, вроде слова «сударыня», с которым мы обращаемся к незнакомой женщине. Теперь, правда, в моде другое обращение гражданка, но оно мне не нравится. В нем нет той учтивости. Вот в военном флоте иное дело: там все, что плавает, — корабль. Там иначе нельзя. Я очень люблю слово «корабль». В нем еще сохранилось очарование парусного флота. Нет, мне не приходилось плавать на парусниках. Я ведь механик.
Ну, пожалуй, начнем по порядку. Корабль выйдет прямо с завода. Первые неприятности вас ожидают в проходной. Пропуск, конечно, не заказан. Пока вы будете звонить секретарше главного строителя, а она — искать по заводу человека, могущего подписать заявку, в бюро пропусков уже наберется таких, как вы, человек пятнадцать. Вы неприязненно поглядываете друг на друга, так как в вашем положении каждый лишний человек — конкурент в борьбе за получение каюты. Наконец вопрос с пропусками улажен. Под недремлющим оком начальника охраны, подозревающего вас в попытке пронести бомбы замедленного действия, вы будете составлять опись содержимого своих чемоданов. Когда вы пройдете это испытание, окажется, что без медосмотра выходить в море нельзя.
Удивительное дело: вы можете взять билет на самолет, летящий во Владивосток, и с вашей гипертонией благополучно отдать богу душу в воздухе. Можете сесть на пароход, идущий из Владивостока на Камчатку, и, мягко выражаясь, загнуться на пароходе. Можете, наконец, в разгаре лета поехать на курорт в комбинированном вагоне и получить инфаркт. Никто, продавая вам билеты, не будет интересоваться состоянием вашего здоровья. Вы уплатили страховой сбор, и в случае вашей смерти горечь утраты будет частично компенсирована родным страховой выплатой. Но для того, чтобы выйти на несколько дней в море на корабле, предназначенном для океанских рейсов, необходимо пройти медосмотр. И не простой медосмотр. Нужно посетить терапевта, невропатолога, окулиста, хирурга и даже кабинет уха, горла и носа. Это правило введено недавно, после того как на испытаниях кто-то умер и возникла проблема — считать эту смерть связанной с производством или нет.
