Я начинал понимать,сколь опрометчив был мой поступок; на рассвете альтруизин действовал уже с такой силой,что,если у кого-нибудь щекотало в носу,вся округа в радиусе мили чихала в ответ громовыми залпами, а от больных тяжелыми формами невралгии родственники,врачи и сиделки убегали, как от чумы; и лишь несколько бледных,посапывающих от крайнего удовольствия мазохистов робко шныряли вокруг.Нашлось также множество маловеров, которые только затем пинали и дубасили ближних,чтобы удостовериться, что диво трансмиссии ощущений,о котором столько рассказывают,- чистая правда;жертвы,в свою очередь,не оставались в долгу, и глухие звуки ударов огласили весь город.Утром, бродя в безмерном удивленье по улицам, я увидел большую, залитую слезами толпу,которая гнала через рыночную площадь старушку под черной вуалью,забрасывая ее камнями. Как оказалось, то была вдова некоего престарелого башмачника, что накануне умер,а утром был похоронен; страдания безутешной вдовы так допекали соседей,что те, не имея никаких способов утешить бедняжку, изгнали ее из города.Это зрелище ужасной тоской сдавило мне сердце,и я поскорей направился обратно в гостиницу, но она была объята гудящим пламенем.Оказалось,что кухарка,варившая суп, ошпарила палец, вследствие чего некий ротмистр,который на последнем этаже как раз чистил оружие,от великой боли нажал невольно на спуск, уложив на месте жену и четверых ребятишек;отчаянье его разделили все, кто не был еще отвезен в больницу в обморочном состоянии или с переломанными членами;а какой-то доброжелатель,желая сократить мучения столь всеобщие,от которых сам едва не кончался, поливал кого ни попадя керосином и поджигал,впав в очевиднейшее безумие.И сам я бежал от пожара, словно безумный, мечтая найти хотя бы одну, хоть какую-нибудь, хоть чуточку осчастливленную особу, но наткнулся лишь на остатки толпы, возвращавшейся с той брачной ночи.
Обсуждали ее подробности,причем этим негодяям все было не так, как, по их мнению, следовало; и каждый из бывших совозлюбленных держал в руке увесистую дубинку,чтобы отгонять страждущих, попадавшихся по дороге; я боялся, что сердце у меня разорвется от жалости и стыда, но все же не оставлял надежду отыскать хоть одного человека,который пролил бы бальзам на мою душу. Расспрашивая прохожих,я узнал в конце концов, где живет некий прославленный мыслитель,проповедовавший братство и просвещенную терпимость, и направился туда в уверенности,что дом его будет окружен широкими простонародными массами. Как бы не так! Лишь несколько кошек тихонько мяукали у ворот, пользуясь ореолом доброжелательности,который исходил от мудреца и вынуждал собак сидеть в некотором отдалении, нервно облизываясь; а какой-то калека, передвигаясь так скоро,как только мог, проковылял мимо меня с криком: «Крольчатня уже открыта!Открыта!»-и оставил меня в мрачном недоумении,каким это образом явления,происходящие в крольчатнике, могут благоприятно повлиять на его ощущения.
Пока я стоял в растерянности, ко мне подошли двое.Один,глядя мне глубоко в глаза,что было сил заехал по физиономии другому, я же от изумления остолбенел,однако за собственное лицо не схватился и даже не вскрикнул: я-то ведь робот,и от чужой зуботычины у меня ничего не заныло;а следовало об этом подумать,поскольку оба они были из тайной полиции и тотчас схватили меня, разоблаченного таковым манером,в кандалы заковали и потащили в тюрьму. Там я во всем повинился. Я рассчитывал,что они, быть может, согласятся принять во внимание благородство моих намерений,хотя горело уже полгорода; но если они поначалу лишь слегка пощупали меня клещами,то единственно для того, чтобы удостовериться,что это им ничем не грозит;а убедившись, что все в порядке, скопом ринулись давить,топтать,винты срывать,пинать и ломать все фибры моего истязуемого естества.Не счесть мук, кои принял я за то, что искренне желал осчастливить их всех;довольно будет сказать,что напоследок моими останками зарядили пушку и выстрелили ими в Космос,как всегда безмолвный и темный. А в полете я со все большего отдаления окидывал зашибленным взором сцены воздействия альтруизина на все возрастающем пространстве,ибо речные волны уносили крупицы препарата все дальше и дальше.Я видел, что творилось среди пташек лесных,монахов,рыцарей,коз,поселянок и поселян,петухов, девиц и матрон,и от этого зрелища последние неповрежденные лампы полопались у меня от жалости неизбывной;в таком-то вот виде и свалился я,после затяжного падения, близ твоего дома,милостивец мой,-излеченный поистине на все времена от охоты осчастливливать ближних ускоренным способом…
Как-то сумеречной порой знаменитый конструктор Трурль пришел к своему другу Клапауцию задумчивый и молчаливый; когда же приятель попробовал развеселить его последними кибернетическими анекдотами,неожиданно отозвался:
— Напрасно хмурое расположение моего духа пытаешься ты обратить во фривольное!Меня снедает открытие столь же печальное,сколь несомненное: я понял,что,проведя всю жизнь в неустанных трудах,ничего великого мы не свершили!
При этих словах он направил свой взор,исполненный отвращения и укора, на богатую коллекцию орденов,регалий и почетных дипломов в позолоченных рамках, развешанную по стенам Клапауциева кабинета.
— На каком основании ты выносишь приговор столь суровый?-спросил уже серьезно Клапауций.
— Сейчас растолкую.Мирили мы враждующие королевства,снабжали монархов тренажерами власти,строили машины-говоруньи и машины для занятий охотничьих, одолевали коварных тиранов и разбойников галактических, что на нашу жизнь покушались,но все это нам одним доставляло утеху,поднимало нас в собственных наших глазах;между тем для Всеобщего Блага мы не сделали ничего!Все старания наши,имевшие целью усовершенствовать жизнь малых мира сего,встречавшихся нам в путешествиях средизвездных,не увенчались ни разу состоянием Совершенного Счастья.Вместо решений действительно идеальных мы предлагали одни лишь протезы,суррогаты и полумеры и потому заслужили право на звание престидижитаторов онтологии,ловких софистов действия,но не Ликвидаторов Зла!
— Всякий раз,как я внимаю речам о программировании Всеобщего Счастья,у меня мороз проходит по коже,-ответил Клапауций.-Опомнись же,Трурль! Разве не памятны тебе бесчисленные примеры такого рода попыток,которые становились могилой честнейших намерений?Или ты успел позабыть о плачевной судьбе отшельника Добриция, пожелавшего осчастливить Космос при помощи препарата, именуемого альтруизином?Разве не знаешь ты,что можно,хотя бы отчасти, облегчать бремя житейских забот,вершить правосудие,приводить в порядок коптящие солнца,лить бальзам на колесики общественных механизмов,-но счастья никакой аппаратурой изготовить нельзя?О всеобщем его воцарении можно лишь потихоньку мечтать сумеречной порой- вот как сейчас,можно мысленно гнаться за идеалом,чудной картиной услаждать духовное зрение,- но на большее не способно и самое мудрое существо, приятель!
— Это только так говорится!- пробурчал Трурль.-Впрочем,- добавил он чуть погодя,- осчастливить тех, кто существует издревле, к тому же способом кардинальным и потому тривиальным,быть может,и вправду задача неразрешимая. Но можно создать существа иные,запрограммированные с таким расчетом,чтобы им ничего,кроме счастья,не делалось.Представь себе только,каким изумительным монументом нашего с тобою конструкторства (которое обратится когда-нибудь в прах) была бы сияющая где-то в небе планета,к которой премножество племен галактических с упованием возводили бы очи,восклицая: «Да! Поистине,счастье возможно, в виде неустанной гармонии, как доказал великий конструктор Трурль при некотором участии друга своего Клапауция,и свидетельство этого здравствует и процветает в пределах досягаемости нашего восхищенного взора!»
— Ты,полагаю,не сомневаешься,что о предмете,тобою затронутом,я уже размышлял не однажды,-признался Клапауций.-Так вот:он связан с серьезнейшими проблемами.Урока,преподанного тебе попыткой Добриция,ты не забыл,как я вижу, и потому вознамерился осчастливить создания,каких еще нет, иными словами, сотворить счастливчиков на пустом месте.Подумай,однако,можно ли осчастливить несуществующих?Сомневаюсь,и очень серьезно.Сперва ты должен бы доказать,что состояние небытия во всех отношениях хуже состояния бытия,даже не слишком приятного;иначе фелицитологический эксперимент, идеей которого ты так захвачен,пойдет, пожалуй,насмарку.К мириадам грешников,переполняющих Космос, ты добавил бы полчища новых, тобою созданных,- и что тогда?
— Эксперимент,конечно,рискованный,-с неохотою согласился Трурль.-И все же, я думаю,попробовать стоит.Природа лишь по видимости беспристрастна, стряпая что попало и как придется- милых и гадких,жестоких и ласковых; но проведи-ка переучет- и окажется,что в живых остаются лишь создания гадкие и жестокие, нажравшиеся теми,другими.А если до негодяев доходит, что так поступать некрасиво,они выискивают для себя смягчающие обстоятельства и высшие оправдания,к примеру,объявляют мерзости бытия острой приправой к раю и тому подобным вещам.С этим,я полагаю, пора покончить. Природа вовсе не злонамеренна,она лишь тупа,как сапог, и действует по линии наименьшего сопротивления.Надобно ее превзойти и самому изготовить лучезарные существа; только их появление означало бы радикальное исцеление бытия и позволило бы с лихвой рассчитаться за предыдущий период с его ужасными предсмертными стонами, которых на других планетах не слышно разве что по причине космических расстояний. Какого,собственно,черта все живое должно постоянно страдать?Если б страданья отдельных существ били по этому миру хотя бы как капли дождя,то- вот тебе моя рука и мои расчеты!-они бы давным-давно стерли его в порошок!Но кончается жизнь,а с ней и страданья;прах,укрытый под могильными плитами и заброшенными дворцами,умолк навсегда,и даже ты со своими могучими средствами не отыщешь там и следа терзаний и горестей, мучивших нынешний тлен.
