Я задумался и хотел было написать ответ, но снова хотелось спать, и глаза слипались — сказывалась вчерашняя бессонная ночь в милицейском обезьяннике. Снилось мне, что я иду по лесу в сапогах и держу в руках лукошко с апельсинами. Пел я при этом какую-то, как мне казалось, дико смешную песенку с припевом «чоза грибы?». Проснулся я от собственного хохота, но ни песенки, ни мотива вспомнить не смог. Я перевернулся на другой бок, но тут раздался стук в дверь. Я глянул на часы — было восемь утра. На ходу натягивая штаны, я поскакал к двери. За дверью стояла Тамара все в том же прохладном белом халате.
— Роман, ситуация изменилась, — сказал она. — Я прошу вас собрать все вещи, вертолет ждет.
— Вертолет? Опять? Что случилось? — насторожился я. — Пришелец начал действовать?
— С пришельцем ничего нового. А вот лично с вами, Роман, хотят поговорить в управлении.
— Ого, — только и сказал я.
— С вещами, — напомнила Тамара.
* * *
Летел я на вертолете с какими-то высокими чинами. Юрия, Пашки и Лидки не было — то ли они летели в другом вертолете, то ли в загадочное управление вызвали меня одного. В дороге, не смотря на грохот, я понял из разговоров, что пришелец все-таки начал действовать. «Попросил у Штатов политического убежища, эмигрирует в Неваду», — пошутил один из них. Похоже, информация эта была объявлена американцами, потому что наша партия оппозиции уже призвала все население приехать на Медведицу и выйти на митинг. Еще мои спутники говорили про эвакуацию района и какой-то цистамин. Один все сокрушался, что из-за какого-то — тут он выматерился — цистамин подвезли в область в недостаточном количестве, и если народ схватит дозу, то президент отымеет по полной.
Вертолет встретила почти что группа захвата — такие суровые у них были лица. Меня сразу отделили от остальных, посадили в машину с черными стеклами и мы понеслись с сиреной и мигалками. И уже через полчаса я оказался за полированным столом в большом кожаном кресле. Напротив сидели трое. Их я никогда не видел по телевизору, хотя наверняка они были важными политическими чинами.
Представился только один из них — немолодой человек с цепкими глазами.
— Иван Петрович, — произнес он, протягивая руку.
— Роман, — ответил я, и зачем-то добавил: — Тоже Петрович. Роман Петрович.
— Так вот, Роман Петрович, — начал он. — Во-первых, от имени правительства выражаем благодарность за неоценимую помощь и сотрудничество. А сейчас, пожалуйста, ваш карманный компьютер…
Я покраснел.
— Роман Петрович, — внушительно повторил он, — Пожалуйста, не делая резких движений, достаньте свой карманный компьютер и положите на стол… Нет, не мне — перед собой на стол. Да, вот так. Спасибо.
— Извините, — пробормотал я, — не подумайте, что я…
— Не надо оправдываться, — он поднял руку. — Вас, Роман Петрович, никто ни в чем не обвиняет. Если у вас не забрали компьютер, значит, именно так было надо. Еще раз повторяю: мы вам благодарны за сотрудничество и надеемся, что вы и дальше будете выполнять наши просьбы.
Я успокоился и кивнул. Уж очень давила на нервы и эта ситуация и этот кабинет, и эти окаменевшие лица.
— Теперь откройте письмо от доктора Пиколя, — продолжил Иван Петрович.
— Что? — встрепенулся я.
— Я повторяю: откройте письмо от доктора Пиколя. Делайте то, что я вам говорю, не нервничайте и не переспрашивайте.
— Делайте, Роман Петрович, это важно, — неожиданно подал голос один из сидящих в отдалении.
Я нашел письмо и открыл его в гробовой тишине.
— Теперь пишите ответ, — произнес Иван Петрович, в его руках вдруг появился блокнотик.
— Кому? Доктору Пиколю? — удивился я.
— Да, именно ему, доктору Пиколю. Пишите, я диктую. Доброе утро, доктор Эрнест, восклицательный знак.
Я поморщился.
— Может, просто доктор Пиколь?
Он кивнул:
— Да, напишите так, Роман Петрович, как написали бы лично вы.
— Написал, что дальше?
Он заглянул в мой наладонник, проверяя, и продолжил:
— Спасибо вам за быстрый ответ. У меня есть несколько серьезных возражений и пара мыслей, которые я хотел с вами обсудить. Об этом я напишу подробно чуть позже. Сейчас мы с группой ученых…
— Помедленней пожалуйста, — взмолился я, не успеваю. — …с группой ученых, так.
— С группой ученых отправляемся к кораблю. Чтобы принести пришельцам к подножью корабля тщательно отобранные…
— …тщательно отобранные…
— Тщательно отобранные образцы нашей культуры и искусства…
— …и искусства…
— Все. Отправляйте.
Я поднял на него удивленный взгляд.
— Отправляйте, Роман Петрович, — настойчиво повторил он.
Я пожал плечами и нажал «отправить».
— Что дальше? — спросил я.
— Теперь подождем.
— А чего, собственно…
Закончить мне не дали — распахнулась дверь и возник молоденький лейтенант.
— Отправилось! — выпалил он с порога.
Политические чины поднялись и вышли вместе с лейтенантом. В кабинете со мной остался только Иван Петрович. Он обошел стол, сел в кресло напротив, сцепил перед собой жилистые пальцы и глянул своими цепкими глазами даже не на меня, а сквозь.
— Вот так вот, Роман Петрович, — криво улыбнулся он. — Мы с вами посидим здесь еще какое-то время, не возражаете? На всякий, как говорят, пожарный. Может потребоваться снова ваша помощь. Наладонник откройте и положите перед собой. Если придет ответ — доложите мне.
Я кивнул. Наступила тишина.
— Чоза грибы, так молодежь говорит, да? — он невесело усмехнулся.
Тут до меня начал доходить смысл происходящего.
— Вы что… — начал я дрогнувшим голосом. — Вы… вы решили его взорвать?
Он устало покачал головой.
— Надеюсь, вы сами уже поняли, Роман Петрович, кто такой этот доктор Пиколь?
— Это он и есть? — я был ошарашен, хотя уже многое становилось понятным.
— Француз, который второй день ходит в интернет через открытые радиосети в районе реки Медведицы… А вы, Роман Петрович, действительно поверили, будто люди идиоты, тупое стадо?
— Но… Пусть так, но почему вы хотите его уничтожить? Ведь он не сделал нам ничего плохого!
— Это вам и вашим коллегам он не сделал, — вздохнул Иван Петрович. — Зато доктор Пиколь успел за двое суток поднять на уши весь интернет, перессорить все наши политические партии, вытряхнуть наружу весь компромат, раздать чужими руками уйму взяток и почти что пролоббировать международный конфликт. Он пытался водить нас за нос, и громко хвастался этим. Высший разум… — Он горько усмехнулся. — Подумайте сами, Роман Петрович, разве высший разум станет хвастаться перед стадом животных? Так что три дюжины ядерных зарядов окажутся неплохим реваншем. Не стоит хвастаться, недооценивать противника и быть настолько самоуверенным.
— Вы с ума сошли? — спросил я, понимая, что уже ничего не поделать. — Он же ответит! Он ответит! Человек, на которого напали тупые хищники, истребляет все поголовье!
— Да, мы следили за вашей перепиской, — кивнул он — В этом и главный фокус, вам задурили голову, Роман Петрович. Человек не истребляет поголовье хищников. Волки, тигры, медведи, львы — человек бережет любой хищный вид, охраняет его, создает заповедники. Защищаясь, человек может убить вожака стаи. И тут мы, те, кто принимает решение, рискуем своими головами. Но не судьбой человечества. Понимаете? И они поймут, если разумны. И вы поймете: мы не имеем права рисковать судьбой человечества. Нет у нас такого права, вот так.
— Я не хочу участвовать в этом! — крикнул я.
— А вы, Роман Петрович, и не участвуете, — спокойно ответил он. — Вы никуда не едете. Вы сидите здесь, вместе со мной, и ждете развития событий. Так же, как и я.
Дальше мы сидели молча, говорить было не о чем.
И если мне раньше казалось, что эти два безумных дня растянулись на год, то два часа, которые я провел в этом кресле, показались просто вечностью.
А потом раскатистым колоколом ударил один из телефонов, стоящих перед Иваном Петровичем.
— Слушаю, — произнес он, торопливо взяв трубку, и я понял, что он страшно волновался все это время, пока сидел два часа с каменным лицом.
